Предел. Дети палача

Палач Гейдер вылез из убежища и порывистыми шагами подошел к камину. На нем была теплая куртка и высокие сапоги с меховой окантовкой.

— Все, Хет, выходи из этого кабана, — велел Фарамор.

Тут же красные искры в глазах палача погасли, уступив место дикому страху. Гейдер уставился на Фарамор, потом перевел взгляд на чернокнижников. Его губы задрожали, выражение лица стало плаксивым.

— Что?.. Что?.. — промямлил он.

— Ты не узнаешь меня? — с наигранной обидой спросил Фарамор. — Ты, правда, не узнаешь меня?

Гейдер нервно замотал головой. А Блэсс подумал, что рассмотреть в Носителе Искры прежнего юношу не смогла бы и родная мать, будь она жива.

— Я тебе напомню, кто я такой, — Фарамор сложил руки на груди. — Ты отрубил голову моему отцу, Легису Тоулу.

Лицо Гейдера стало пунцовым, а потом побледнело. Дрожащая челюсть поползла вниз. Из глотки вырвался стон.

— Узнал, — довольно проговорил Фарамор. — Вспомнил. Не ожидал, что мы еще когда-нибудь встретимся? Да, не ожидал.

— Я… — прошептал Гейдер и всхлипнул. Он поднес пальцы к дрожащим губам, будто пытаясь вынуть из глотки, застрявшие там слова.

— А я ведь пришел убить тебя, — спокойно продолжал Фарамор. — Хотя, знаешь, по всему выходит, что я должен быть благодарен тебе. Да-да, именно так. Если бы не ты… В общем, не важно, нет у меня желания что-то объяснять такой мерзкой букашке, как ты.

— По… пожалуйста, — сумел-таки произнести Гейдер.

— Что? Мольба о пощаде? — Фарамор повернулся и взял у Блэсса свой топор. — Нет-нет, я все равно убью тебя. Видишь ли, круг должен сомкнуться, — он ухмыльнулся. — Этого желает Искра, да и я получу удовольствие.

— Нет! Не надо! Не надо! — прорвало Гейдера. Он рухнул на колени, уперев трясущиеся руки в пол. Глаза, в которых плескался ужас, готовы были выскочить из орбит. — Не надо! Нет!..

— По-другому я себе это представлял, — вздохнул Фарамор.

Гейдер быстро отполз к стенке и скорчился, прикрывая голову руками.

— Не… не… не… — он задыхался, а когда Носитель Искры занес топор для удара, Гейдер закричал и крик этот перешел в визг.

Лезвие, разрубив руку, врезалось в плечо палача. Следующий удар пришелся в живот. Фарамор с улыбкой, словно влюбленный в свою работу дровосек, заносил топор и бил, заносил и бил. В воплях Гейдера сквозило порожденное болью и ужасом безумие.

Пятнадцатый удар раскроил палачу голову.

Земля задрожала. Звук похожий на глухой стон обрушился на город тяжелой волной. Затряслись стены ломов — лопались стекла, ломались доски, скрипели балки. Люди в ужасе хватались друг за друга чтобы не упасть, на несколько мгновений забыв про чудовищ. А ворхи и кадавры разразились звериным ревом, выпуская в морозный воздух клубы вонючего пара. В глазницах мертвецов желтый огонь стал ослепительно белым. Тела тварей дрожали, будто листья под порывами ветра.

Тучи стали красными. Тут и там их разрывали желтые всполохи, и казалось, что по небу несется лавовый поток, освещая мир внизу темно-янтарным, будто предзакатным светом.

Когда короткое землетрясение закончилось, а тяжелый стон стих, продолжились бои на улицах города, возобновилась ярость и боль.

Сжимая в руке окровавленный топор, Фарамор вышел из дома, прищурившись, посмотрел на небо, и с презрительной улыбкой сплюнул на мостовую.

— Круг замыкается, — тихо проговорил он, и взглянул на чернокнижников, которые смотрели на красные тучи, открыв рты. — На что уставились, букашки? Идемте, у нас еще полно дел.

Фарамор повернулся и пошел прочь от дома, в котором у большого камина остывало разрубленное тело палача Гейдера. Теперь путь Носителя Искры лежал во дворец, к Таракоту.

Покинув стаю, вожак бежал к городу. Как Фарамора вела Искра, так волка тянула вперед неведомая сила. Он чувствовал, что ему предстоит сделать что-то важное, связанное с девочкой и Страшным человеком — то, ради чего, возможно, придется отдать жизнь. Но он был готов пожертвовать собой ради стаи, ради леса, ради чистого воздуха. Будучи молодым зверем, он видел матерых волков, которые уводили за собой охотников, устроивших облаву. Уводили от логова с самками и щенятами, и порой не возвращались. Теперь его черед. И хотя ему было страшно, но он, вожак стаи, пробежит поэтому ужасному городу и сделает то, что от него требует неведомый зов. Пробежит и сделает!

Землетрясение застало Дориара, Невею и законников в тот момент, когда они поднимались по широкой, застеленной красной ковровой дорожкой, лестнице.

Внизу с грохотом упали бронзовые вазы, с потолка отвалились куски лепнины, два витражных окна лопнули — стекла осыпались на пол разноцветными осколками. Затряслись огромные золоченые люстры, роняя свечи. У одной из десятка мраморных статуй отвалилась голова. Стражники возле главного входа прижались к стенам, ошарашено глядя по сторонам.

Дориар вцепился одной рукой в массивные перила, другой — он крепко держал за запястье Невею, которая не удержалась на ногах и села на ступеньку. Стражники тоже нашли опору, схватившись за перила, но один из них все же упал на ковровую дорожку и едва не скатился вниз по лестнице.

Когда землетрясение закончилось, Дориар нервно улыбнулся, осмотрелся и остановил взгляд на разбитом окне, в котором виднелся кусочек красного неба.

— Ого, — тихо произнес он. — Сегодня… Это удивительно. Воистину — удивительно. Я ведь чувствовал, что именно сегодня это случится, чувствовал!

Советник покачал головой, рывком поднял Невею на ноги и продолжил прерванный путь наверх.

Через минуту они уже шли по коридору со множеством высоких дверей. На полу валялись куски отвалившейся лепнины, в воздухе кружилась пыль. Бегали перепуганные слуги. Завидев Дориара, они неизменно кланялись и почтительно отходили к стенам.

— Ты, должно быть, и не мечтала, что когда-нибудь попадешь во дворец? — с ехидством спросил Дориар. Невея не ответила и он заключил: — Конечно, не мечтала. Вот видишь, даже в твоем положении есть что-то хорошее. А сейчас я тебя представлю нашему государю. Вернее, — он усмехнулся, — государя я представлю тебе.

«Что это значит?» — озадаченно подумала Невея.

Двое рослых стражников с алебардами раскрыли перед советником узорчатые двери тронного зала. Невея увидела богато одетых людей, которые стояли возле окон. Нескольких она знала, это были зажиточные, наделенные властью горожане: судья Элвез, министр Бене со своим сыном, толстяк Хорвар — владелец верфи, госпожа Улисса — хозяйка трех таверн и десятка торговых лавок, два пожилых брата ростовщика, чьих имен Невея не помнила, Кирви Телл — тощий одноглазый человек, владеющий сотнями похоронных домов по всей стране.