Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк

Такие идеи создавали предпосылки для вмешательства государства в регулирование, поскольку, как можно догадаться, вместо акционеров, дискредитировавших себя непостоянством, отсутствием заботы о рабочих и общем благе, первую скрипку получало государство, которое, «как известно», думает обо всех.

С точки зрения институционального подхода частное право, в том числе корпоративное, рассматривается не только как право, регулирующее частные интересы, но и как ряд институтов, т. е. совокупность норм, отражающих оценку законодателем должного соотношения частных интересов и направленных на достижение регулятивных целей. Организационно-правовые формы предстают в этом смысле как институты (совокупность норм), и частные лица, внося изменение в регулирование посредством уставов, не должны искажать «замысел» законодателя, «злоупотребляя институтом» [56] . Некоторые авторы образно называют это «юридической машиной», спроектированной законодателем под нужды потребителей и учитывающей все возможные ситуации [57] . Нет ничего удивительного, что автономия воли при таком подходе играла лишь маргинальную роль [58] . Главенствующие позиции эта теория получила в немецком правопорядке.

56

Подробнее о типологической теории и ее соотношении с институциональным подходом см.: G'andara L.F. Op. cit. P. 201–259.

57

См.: Paz-Ares J.C. С'omo entendemos y c'omo hacemos el Derecho de sociedades? (Re-flexiones a prop'osito de la libertad contractual en la nueva LSRL). P. 165–166.

58

См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 15; Paz-Ares J.C. C'omo entendemos y c'omo hac-emos el Derecho de sociedades? (Reflexiones a prop'osito de la libertad contractual en la nue-va LSRL). P. 166–168.

После Первой мировой войны Германия оказалась в тяжелой экономической ситуации. Последнее послужило благодатной почвой для укоренения идеи о том, что публичные компании не должны управляться только по воле акционеров, которые сосредоточены исключительно на собственной выгоде, акционерное общество имеет собственный интерес, посредством которого находят удовлетворение интересы всех вовлеченных в деятельность компании лиц (акционеров, кредиторов, работников), а также публичный интерес [59] . В судебной практике это выразилось в концепции интереса юридического лица, на который могли сослаться суды, признавая действия мажоритарного акционера противоречащими этому интересу.

59

См.: Gelter M. Taming or protecting the modern corporation? Shareholder-stakeholder debates in comparative light // Fordham Law Legal Studies Research Paper No. 1669444. P. 42–57 .

С точки зрения юридических воззрений на природу юридического лица сыграла некоторую, хотя и не главную, роль и возобладавшая теория реальности юридического лица, которая исходила из того, что юридическое лицо есть самостоятельная сущность со своими интересами, отдельными от частных интересов участников (учредителей), и своей праводееспособностью [60] .

В 1937 г. в Германии был принят новый закон об акционерных обществах, существенно ограничивший права общего собрания акционеров (некоторые идеи практически в неизменном виде вошли в современную редакцию закона Германии об акционерных обществах), а также содержавший известные слова о том, что правление общества должно действовать в интересах общества, а также в интересах народа и государства [61] .

60

Ibid. P. 41, 46–47.

61

Ibid. P. 51.

Однако и после Второй мировой войны институционализм не утратил свою популярность. Напротив, в целях сохранения социальной гармонии были приняты поправки, гарантировавшие участие представителей рабочих в наблюдательных советах, права общего собрания акционеров остались ограниченными. Например, в законе прямо отмечалось, что общее собрание не вправе давать указания правлению. Более того, в § 23 Закона Германии об акционерных обществах нашла закрепление та самая знаменитая норма о том, что отступление от правил, предусмотренных законом, в уставе возможно, только если это прямо разрешено.

При этом, как отмечается в литературе, институциональный подход господствовал в доктрине вплоть до 1990-х гг., затем его значимость начала снижаться, во-первых, из-за развития рынка ценных бумаг, а значит, и увеличения роли акционеров-инвесторов, которые требовали больших прав в управлении и самостоятельном определении судьбы предприятия, а во-вторых, из-за увеличившегося влияния англо-американского права [62] .

Аналогичные процессы проходили и во Франции, с той лишь разницей, что наибольший расцвет зародившегося в период между двумя мировыми войнами, институционализма пришелся здесь на период после Второй мировой войны, он нашел живой отклик у французских властей с их привычкой к дирижизму в экономике, т. е. прямому вмешательству в деятельность крупных компаний [63] , с точки зрения законодательных текстов основной перелом произошел с принятием обширных поправок в 1966 г. [64]

62

См.: Gelter M. Op. cit. P. 57–62.

63

Ibid. P. 67–81. Также краткий обзор институционализма во Франции и его критику см.: Кулагин М.И. Государственно-монополистический капитализм и юридическое лицо // Избранные труды по акционерному и торговому праву. 2-е изд., испр. М., 2004. С. 63–66. Данный автор упоминает о том, что институционализм сыграл свою роль в увеличении количества императивных правил в регулировании акционерного общества.

64

См.: Navarra Matamoros L. Op. cit. P. 76.

В Испании переход от либерального Коммерческого кодекса 1885 г., формально содержащего numerus apertus организационно-правовых форм юридических лиц, к жесткому регулятивному подходу в отношении коммерческих юридических лиц начался в 1930-х гг. (на уровне доктрины [65] ) и завершился принятием Закона об акционерных обществах 1951 г., который основывался уже на институциональной концепции, был не в пример более многословен и исходил преимущественно из императивного подхода [66] .

65

Здесь стоит особо выделить работу 1933 г. под публицистическим названием «Новые обстоятельства, новое акционерное право» тогда еще молодого профессора Центрального университета г. Мадрида Хоакина Гарригеса, впоследствии ставшего одним из ведущих ученых в сфере торгового права Испании и возглавившего работу по разработке проекта закона об акционерных обществах, принятого в 1951 г. В работе автор, явно находившийся под влиянием правовой доктрины Германии и Франции, отмечает, что современное ему законодательство Испании и даже имевшиеся на тот момент проекты по совершенствованию акционерного законодательства не учитывают: 1) происходящих социальных изменений, в том числе растущего влияния государства на процесс создания и даже деятельности акционерных обществ, которые рассматриваются уже не только как частное образование, но и как совокупность интересов частных лиц и государства; 2) использования акционерных обществ для различных целей, необязательно связанных с извлечением прибыли; 3) ослабления прав общего собрания акционеров и усиления положения исполнительных органов; 4) увеличения неравенства между акционерами, главным образом за счет ущемления прав миноритариев (которым право голоса и не нужно вовсе, ибо у них нет интереса в управлении), юридически опосредуемого «многоголосыми акциями» акций, акциями без права голоса (см.: Garrigues J. Op. cit. P. 25–121). Автор призывал отказаться от узкодогматического подхода к совершенствованию законодательства, и сосредоточиться на концептуальном приведении его в соответствие с реалиями жизни.

66

См.: Velasco San Pedro L.A. Instituci'on o contrato? Reflexionando (una vez m'as) sobre el car'acter imperativo o dispositivo que debiera tener el derecho de sociedades de capital // Estudios de Derecho Mercantil. Libro homenaje al Prof. Dr. Dr. h. c. Jos'e Antonio G'omez Segade. Marcial Pons. Madrid, 2013. P. 325–329.

Таким образом, ограниченный объем располагаемой частными субъектами автономии воли в корпоративном праве континентальных правопорядков является результатом, во-первых, родовой связи коммерческих обществ (АО и ООО) с государством, несущей на себе печать дозволения, во-вторых, торжества в XX в. институциональной теории, признававшей за государством право определять должное соотношение интересов участников корпоративных отношений.

Однако в то же время можно отметить, что сложившиеся в континентальных правопорядках подходы отражали серьезнейшие исторические события, которыми было отмечено развитие этих стран, особенно в XX в. Понимание этого приводит к выводу, что в настоящее время в России при определении роли автономии воли нужно воспринимать европейский опыт сдержанного подхода не как совершенный образец, основанный только на рациональных доводах, но и как результат исторически зависимого пути развития права.

Более того, едва ли какая-либо из позиций по вопросу пределов автономии воли в корпоративном праве может быть признана окончательной. Здесь можно наблюдать циклический характер: от жесткости и императивности XVIII в. – первой половины XIX в. к либеральной системе конца XIX в. и в первой половине XX в. – обратно, сейчас же наметился очередной этап расширения области автономии воли, с некоторыми колебаниями в связи с чередой финансовых кризисов 2000-х гг. [67]

67

См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 13; Velasco San Pedro L.A. Op. cit. P. 323–332. К. Хопт выражает мнение, что общий тренд на юридический патернализм и повышение императивности после финансового кризиса конца 2000-х гг. является отравляющим для корпоративного права. В частности, автор указывает на то, что регулирование банков оправдывается прежде всего заботой о многочисленных кредиторах, тогда как для нерегулируемых отраслей этот фактор менее релевантен (см.: Hopt K.J. Op. cit. P. 17–18).

Глава 3 Общая презумпция и обоснование ограничения автономии воли в корпоративном праве

Исходной точкой всех исследований пределов автономии воли с неизбежностью является выяснение того, обладают ли в принципе участники корпоративных отношений автономией воли, т. е. возможностью самостоятельно решать вопрос о вступлении в эти отношения и определять их условия.

Догматический ответ на этот вопрос с точки зрения российского права, казалось бы, не должен вызывать долгих размышлений. Корпоративные правоотношения представляют собой разновидность гражданско-правовых (п. 1 ст. 2 ГК РФ), общими признаками которых выступают равенство, автономия воли и имущественная самостоятельность участников.

Конституционный Суд РФ в своих актах неоднократно указывал на то, что реализуя право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ч. 1 ст. 34 Конституции РФ), каждый может распорядиться своими способностями и имуществом разными способами, к числу которых, в частности, относится самостоятельная экономическая деятельность, осуществляемая индивидуально или совместно с другими лицами на основе свободного выбора ее сферы, в том числе путем создания коммерческой организации как формы коллективного предпринимательства [68] . Участники хозяйственного общества, осознанно избрав такую форму реализации права на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности, как коммерческая организация и участие в ее деятельности своим капиталом, самостоятельно принимают на себя и бремя заботы о собственном благополучии [69] .

68

См. Постановление Конституционного Суда РФ от 24.02.2004 № 3-П.

69

См. постановления Конституционного Суда РФ от 25.05.2010 № 11-П, от 21.02.2014 № 3-П.

Разнообразные намеки на дух свободы в корпоративном праве заметны и в других актах Конституционного Суда РФ, вплоть до признания того, что «действующее правовое регулирование… учитывает природу хозяйственных обществ как организаций, основанных на экономическом самоопределении граждан и саморегулировании» [70] .

Однако российская практика, можно даже сказать традиция прочтения закона, такова, что любое правило трактуется как императивное [71] , т. е. занимается кардинальная позиция презумпции императивности корпоративного законодательства.

70

См. Определение Конституционного Суда РФ от 03.07.2014 № 1564-О.

71

См.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право. С. 336. Впрочем, опять-таки привычно напомним, что таково положение дел отнюдь не только в России, см.: Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.). Civitas-Thomson Reuters, Cizur Menor. 2011. P. 391–394 (автор комментария – A. Vaquerizo).