Предназначение

Глава 9

К вечеру на берегу от народа тесно подступиться некуда. Мужи, бабы. Старики и те приползли. По ограде с клюкой до отхожего места дойти не могут, а сюда притащились. Ребятня под ногами путается. Их гонят прочь, а они пищат да лезут.

Но к воде близко не подступают. На берегу только дружина убитого ярла. И те, кого воевода Смур из ямы выпустил. А между дружиной и людом многочисленным на взгорке сам воевода Смур и другие набольшие люди. Сотские, десятские. Здесь же Ратимир. С Радогором тихонько переговаривается.

На воде плот покачивается. На плоту дрова сухие колодцем складены и соломой обложены. Поверх дров тела убитых, ярла Гольма и его воинов, в полной воинской справе. И с надлежащим припасом, чтобы в дороге ни в чем недостатка не было.

Лица воинов напряжены и суровы. Громкими хриплыми голосами вытягивают то ли гимн боевой, то ли песнь далеких предков. А может к своему богу молитву возносят..

Плот качнулся, тронулся с места, сдвинутый тяжелыми баграми, постоял и послушно потянулся на середину реки. До зрителей долетел облегченный вздох воинов.

– Опасались, что не примет река. Оттолкнет – Чуть слышно шепнул Ратимир. – Обратно их вернет.

– И что?

– Будут тогда их души метаться бесприютными по свету, пока боги не простят. Или те, с кем они бесчестно поступили. Но и тогда врата Ваалхала будут для них закрыты.

А плот, покачиваясь на речной глади, неспешно удалялся от берега. Воины вздели луки. Вспыхнула, привязанная к стрелам солома и, смоченные в масле, тряпки. Стрелы, оставляя вечернем небе огненный след, взвились высоко вверх. Повисли, рассыпая искры, и со свистом обрушились вниз, на плот.

Вспыхнула солома.

Пламя вырвалось из – под дров. И разлетелось, охватив весь плот, вызвав радостные крики друзей погибших.

Но радость была недолгой. Пламя, сорвалось с кострища. Отделилось от него, отстав от плота и упало… в воду. Только слабые искорки рассыпались над рекой.

Плот же, дойдя до середины реки, остановился. Постоял, словно раздумывая плыть ли дальше, и медленно пошел по кругу.

Крик отчаяния долетел до стоящих на берегу.

Ратимир, стараясь остаться не замеченным, поглядел на Радогора.

И здесь угадал парень. Или нет?

Глаза сошлись в узкую щель, морозной синью отливают. Губы едва приметно шевелятся. А высоко в небе, почти сливаясь с быстро надвигающейся ночью, висит его ворон.

И второй раз стрелы взлетели в воздух. Остановились, будто с лета на каменную стену налетели, и посыпались в воду, так и не долетев до плота. Плот же сорвался мс места и, подхваченный крутой волной, стремительно понесся вниз по реке. И опять диво. На реке даже ряби не был, и вдруг откуда не возьмись волна! Взметнула плот на горб, да так, что бревна затрещали, уронила и снова поднялась.

Стрелы посыпались огненным потоком. А сумеют ли они запалить намокшую солому?

А плот летит по воде так, что ни веслом, ни парусом не догонишь.

Волна же в третий раз подхватила его, подняла на гребне и с треском переломила надвое. Захлестнула водой и успокоилась. И только бревна да поленья, лениво покачиваясь, остались на водной глади.

А на берегу воцарилась мертвая тишина. Даже детвора, против обыкновения, молчала, сбившись в тесную кучку. И только чей – то старушечий надтреснутый голос вымолвил с неподдельным испугом.

– Прогневили они своего полночного бога. Отвернул он от них свой лик.

Смур помотал головой.

 Воин воина, пусть даже и врага, всегда поймет.

Опять угадал Радогор. Вот он стоит по другую сторону от Ратимира. Губы поджал, стиснув кулаки, и в глазах мстительный блеск. Словно и не боги покарали ярла. А он сам разломил плот, как краюху хлеба. И холодом от него наносит, хоть кутайся.

Взрыв отчаяния потряс души северных воинов. Не было еще такого не при их жизни, не на памяти, да, пожалуй, и на памяти их отцов и дедов. Иначе бы, хоть отголоски, а долетели бы. И не просто воина отвергли боги, ярла, о котором скальды поют песни и слагают саги.

Понурив голову и боясь смотреть в лица людей, они молча, пошатываясь, как от крепчайшего эля, направились к своей лодии. А люди все не расходились, не сводя глаз с того места, где река поглотила ярла.

– Велики же грехи на них, коли подобно камням ушли на дно.

Все тот же старушечий голос, определил воевода.

– А другим теперь, как жить? Одной ватагой ходили. Эвон как их сразу всех к земле придавило.

– Жить одно. А умирать без всякой надежды совсем другое.

В голосе и злорадство и жалость. Все перемешалось, как квашня под бабьей мутовкой. Какой бы ни была душа, а все ж душа.

– Теперь уж вовсе одичают, коль узнали, что и умереть им, как все люди умирают, не доведется.

– А, может, и нет. Смерть, она кого хочешь заставит задуматься, когда строго на строго в глаза заглянет, да душу разом и перевернет.

Ратимир повернулся к Радогору, но парня уже рядом не было. Ушел Радогор не попрощавшись и не дождавшись конца.

– А не он ли посчитался с ними за девицу, княжну эту, Владиславу?

«Уж не научился ли Смур чужие мысли угадывать? – Подумал старшина, глядя на воеводу.

Но нет. Где там. Воеводе в своих бы худо – бедно разобраться. Куда уж ему в чужие мысли лезть. Взгляд потерянный, в реке заблудился. А там бревна и поленья, как стояли так и стоят. Река небрежно к берегу их относит.

Пожал плечами. Де, не мое это дело. Своих через край. А хоть бы и посчитался. Один – бог суровый, как и его полночный край. Какое ему дело до людских страданий. И Тор не мягче норовом. Если только имена не перепутал.

– Куда они сейчас? – Это уже Смур.

– Кто их знает?

– Домой нельзя. Вождя потеряли. Кровью за кровь не ответили. Дорогой мертвых отправить не сумели. И у самих на душе свербит. Полонянку бы в жертву, чтобы бога своего, страхолюдину умилостивить, так и ее нет. Бэр унес. А ну, как та жертва поперек горла встанет? Тогда куда бежать? Не хочешь, так призадумаешься.

Раскорячились мысли в голове у воеводы в разные стороны. Вроде бы и не его это дело. А зацепило. Запутался, как рыба – ерш колючками в неводе. И вперед не пролезешь, и обратно колючки не пускают.