Предназначение

– Оно и понятно. – Охотно согласилась Копытиха.
– На то и мужик. Морда есть, а кулак всегда на месте. И память останется.

И соскочила с лавки, чтобы убрать со стола.

– Я помогу, бабушка. – Подхватилась за ней Влада.

– Не мне, ему помоги. – Кивнула хозяйка головой на Радогора. – Ночь не спал. Да и до того, чай немного при такой – то красе спать приходилось.

Вогнала Ладу в краску и развеселилась.

– И верно! Что его жалеть? На двоих припасено было, а одному досталось. Не убудет. А бабий век короток. Не успеешь двух разов вокруг себя обернуться, и вот она – Копытиха! С боку на бок, с ноги на ногу переваливается людям на смех.

Рассмеялась, с удовольствием глядя в их смущенные лица, и подтолкнула к дверям.

– Идите уж. Травки свежей набросайте где ни то. А я холстину дам. Да и подремлите. Иначе долгим день покажется. А я той порой поразмыслю да поколдую. Или не ведьмой старой меня люди кличут? И с птицей вещей поговорить надо. 

Глава 16

У Копытихи прожили не день, как хотели. На три дня задержались. И еще отпускать их не хотела.

– А пусть их, узнают каково без руки жить, да без вожжей обходиться. Налаются, нагрызутся, да и сами приползут. Рассуди, де, княжна. Умиротворь нас. Жить одним ни как не выходит.

Не пускала, и знала, что делала.

Оказалось, что Радогор юнец юнцом, а такое знает, о чем она и думать не думала.

Перебирая однажды ее травы, отложил пучок в стороны и поморщился.

– Дедко говорил, что это черное. Приворот и отворот творить можно. Присушить, присушишь, а душу погубишь. И тому и другому. Потому, как жить в неволе нельзя. И с отворотом так же. Жить, человек живет, а душа томится. А вот одолень – трава в воинском деле сгодится. На вид неказиста, а и камень крошит, и доспех, дедка сказывал, ломает и рвет. Но не для всякого хороша она. Иной дуреет от нее, себя не помнит.

– А это?

– Сон – трава. Эта же, с желтыми цветками, для ран хороша. Надави соку и смачивай. Рана не портится и гнилью не пахнет. Эту же лучше от девиц как можно дальше держать! Захочет грех от людей скрыть, запарит ее круче, настоит до черна и напьется. Дитя после этого мертвым появится или с кровью истечет. А то еще камень есть такой. Плеснешь на него водой, а он вдруг начинает разваливаться в творог. Но и это черное.

Влада слушает их, широко раскрыв рот.

– Как ребеночка - то можно? – И рот ладошкой прикрыла, когда страшные слова вымолвила.
– Живой ведь он. Ножками стучит. Переворачивается, будто бы бок отлежал.

– А ты не слушай! – Прикрикнула Копытиха на нее. – Мала еще такие разговоры выслушивать.

Вспыхнет от обиды, но и не подумает выйти за порог. Забьется в уголок, затаится и аж уши оттопырит, вслушивается.

Вран здесь же, на столе толчется. Глазом не моргнет, словно понимает каждое слово.

– А на воду как дуешь? Впрямь, или искоса? Как бы с боку.

– Это, когда что увидеть надо. Если близко, то впрямь надо бы. Но мне этого не надобно. Если не далеко, то я и без воды вижу. Но лучше воск на воду лить… А вот огонь лучше, когда сам прогорит. Его торопить, только делу вредить. А когда уж прогорит, то дымок слабый от него исходит. И пепел с угольками сами складываются как надо, успевай, смотри.

Но чаще всего они слышали. – «Но мне и этого не надо. Руками скорее выходит».

Не выдержала как – то бабка его слов и спросила, отводя глаза в сторону, чтобы спрятать смущение.

– Покажи, молодец, как руками – то у тебя выходит

Радогор ни чуть не удивился ее просьбе. Словно сам ждал ее слов. Смотрит то на бабку, то на свои руками. А руки словно ком податливой глины в ладонях сминают. И поднес их к ладони старухи. С его ладоней полилось на старые, узловатые руки, ровное и мягкое тепло.

– Княжну так же на ноги ставил? – Отнимая у него свои руки, хитро улыбнулась Копытиха.

– Девицу то? Да еще в беспамятстве? Как можно? Да она и на девицу в ту пору не похожа была. Так, комок неразборчивый. – ответил Радогор, с трудом скрывая возмущение.

– Ну – ну, не сердись. К слову пришлось. – Засмеялась бабка. – А вот как ты жар в ладони нагоняешь, не пойму.

– А ты в терем приходи, матушка. Я за тобой и лошадь пришлю. Поживешь там, а я, что успею, покажу. – И таинственно улыбнулся.
– И как огонь запалить, тоже…

– Он и мысли угадывать может, бабушка. – Вмешалась Влада, не утерпев.

– Все твои мысли, девица, в глазах стоят и через одежку выпирают. И угадывать не надо. – Бабка не выдержала и громко расхохоталась. А Влада покраснела густо – на – густо.

– Бабушка!

– Но не каждому все дается. Я вот на слепо долго ходить не мог. Остальное вроде все легко давалось. А иногда и то делал, чего и дедко Вран не знал. А на слепо…

Влада подергала за рукав.

– Радо, давай не поедем сегодня. Останемся, погостим еще. – Глядит на него умоляющими глазами. – И бабушке веселее будет.

Копытиха молчит, но по глазам видно, что не хочет она, чтобы уезжали. Но не утерпела.

– А и верно, Радогор, зачем вам в ночь ехать? – Поддержала она княжну.

– Ну же, Радо. Посмотри, как Ягодке здесь хорошо.

– Да, не трещи ты, сорока. Дай подумать ему. Оглушила чисто всех.

На бэра можно не смотреть. Воля вольная. Пропадает в лесу день деньской. А то и ночь прихватит. Муравейники… ягодники. Все его. Заявится, морда покусанная, но в меду.

– Ты зачем, охальник такой, пчелок зоришь?

Копытиха пальцем грозит, а он башку ей под руку сует, ластится и молока выпрашивает. А потом снова в лес…

– Мы еще и про хозяина меча не говорили… - Глазки хитрые, но правильно Копытиха сказала, вся хитрость на виду. – И Ратимира еще нет, Радо.

– А я вам баньку истоплю. Вместе то, поди. И не мывались еще? – Прищурилась, и княжне глазом подмигнула молодо. И долго потом хохотала, глядя на их сконфуженные лица. И решив, что все уже ясно, спросила. – Ну ка, показывай, как это на слепо ходить можно? С батожком? Или как? Ничего не утаивай, все показывай. Что ни покажешь, все здесь останется. Знать должна я с кем девка пойдет, которую прежде матери на руки взяла.

Не отвязаться Радогору. Махнул рукой.

– Вяжите глаза платом на глухо, чтобы свет не пробивался в глаза. – Попросил он, и наклонился, подставляя голову под повязку.

Вышел на крыльцо, прошел несколько шагов, приучая себя к потемкам перешел на быстрый и ровный бег, ловко огибая деревья.

– Тут не глазами надо смотреть, чем – то другим. Дедко мне говорил, но так мудрено, что я и не понял А сколько я синюх набил себе, пока гонял он меня. И лицо в кровь разбивал. И колени, и руки обдирал и резал…