Предназначение

– Что ты ей сказал, Радо? – Шепотом спросила княжна и, не обращая внимания на множество людей, что толпились вблизи терема, взяла его за руку.

– Она знает…

Поманил взглядом врана и тот, дремал старик, устроившись на кровле терема, нехотя опустился на его плечо.

– Куда сейчас, Радо?

– К воротам.

Пристально посмотрел на разомлевшую стражу, и без замаха, неуловимо быстрым движением, ударил по ратовищу копья. Копье вырвалось из руки и отлетело далеко в сторону, а стражник, который дремал, опираясь двумя руками на копье, мешком повалился на землю.

– Убит! –Беззлобно процедил сквозь зубы.

Подождал, когда стражник поднимется и спросил, не замечая угрюмого взгляда.

– Семья есть?

– Как не быть. – Стражник косился глазом на смеющуюся толпу, которая, можно было подумать, только и ожидала его позора.

– В куски пойдет твоя семья, воин, с таким кормильцем.

Необычный скоромный наряд княжны привлекал взгляды горожан больше, чем позор стражника. Уж слишком вызывающе она смотрелась в мужской, ладно подогнанной, одежде. И с длинными, распушенными по плечам волосами, забранными узким ремешком. Высокая грудь распирала подкольчужник. Широкий ремень с боевым ножом делал ее тонкий стан еще тоньше. А упругие ягодицы и крутые бедра, туго обтянутые кожей портков невольно привлекали мужские, да и женские взгляды тоже. Но боевой, как раз по руке, нож и хмурый взгляд Радогора заставляли всякого отвести глаза в сторону.

Но особенно тянулись взгляды к Радогору. А он словно и не замечал их. Поговорил со стражником и перешел к воротам. Тщательно, не пропустив и малого гвоздя, осмотрел и ощупал каждую плаху на створках. Рукоятью ножа простучал массивный дубовый закладень. И так и не сказав ни слова, поднялся на крепостную стену. Заглянул в бойницы, забрался в надворотную башню. И пошел по стене, бросая быстрые взгляды по сторонам. Ворон как сел на плечо, так и лапами не переступил, дремотно хлопая глазами.

Молча прошел мимо шевелящегося куска окровавленной, изуродованной до неузнаваемости, плоти.

– Радогор….

– Я ничего не могу сделать для него, княжна. Он сам, а не я, увидел ее такой.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что каждый волен выбирать для себя жизнь и смерть. Он их выбрал такими, какими... выбрал.

И не сказав больше ни слова, и не останавливаясь вернулся к терему. Городок не велик. Да и городок ли? Порубежная застава. С любой башни на все стороны взглядом дотянешься. И много ли в таком увидишь? Да и не смотреть он пришел.

Вокруг терема людно. И суетно. Бегают туда – сюда, под ноги не смотрят. Глаза дикие. Княжой пир. Несут короба с припасами, бочонки с медами, диковинные, не здешние бутыли с винами. Кричат кто во что горазд. Разноголосица такая, впору уши затыкать и вон бежать. И в терме не лучше. Двери в трапезную настежь! Столы, в дверном проеме видно, покоем выставлены и узорчатыми скатертями убраны. На столах от дорогой посуды глаз слепнет. Блюда, тарели, ковши и чаши…

На блюдах и вовсе дивно. Птицы в перьях и без перьев, кабаньи окорока, бараньи румяные бока. Рыба и рыбешка… кусками ломтями и целиком. Подчистила княжна кладовые. Все на столы выволочь велела, что от Свища осталось.

Лавки дорогими дорожками устланы. Все для гостей. Сиди, не хочу. А коли усидеть не можешь, вались под стол. И там дорожки. Отоспись и снова рукой за чару или за ковш берись.

Княжий стол отдельно, на высоком месте. И не лавка, а два просторных кресла с высокими веселыми, узорчатыми спинками.

Прошел мимо трапезной, окинув все скучным взглядом. Княжна за рукав дернула раз – другой, и отцепилась. Хозяйка! За всем уследи, за всем догляди. Обо всем распорядись. А то и носом ткни, коли глаза не видят.

Страж на поверхе вытянулся в струну. Но Радогор и головы не повернул. Сказанное, сказано. А пересказывать, лучше не будет. Отворил двери в опочивальню и согнувшись, шагнул в низкую дверь. Оконца маленькие, слюдянные, желтеют вдоль стен. В жилье прохладно. И тихо. На ходу снял перевязь с мечом, прислонил к лавке и сам, вытянув ноги, сел рядом.

Чувство было какое – то странное. Неведомое.

Ноги бегут, а бежать некуда. Прибежал уже. Куда не кинь взгляд, везде стены.

Тесно!

Сам не заметил, как задремал. Проснулся от того, что поймал на себе знакомый взгляд. И руку на плече. Глаза открыл, а узнать не мог. И лицо, вроде, тоже. И не то. Волосы лентами затянуты. На голове венец легкий. Золотые и серебряные нити, как кружева смотрятся. А в кружевах каменья самоцветные горят. Платье узорами выткано и серебряной нитью прошито. А что под тем платьем? Куда вся красота спряталась? И только глаза синие да губы желанные на этом незнакомом лице.

– Проснись, Радо. – Чуть слышно ладонью коснулась его лица и прижалась губами к его губам. – Гости заждались.

Голос, глаза, губы… Остальное все чужое.

Словно мысли его угадала. Засмеялась тихим серебристым смехом.

– Или не признал меня, Радо?

Подняла за руку и потащила за собой. На ходу закинул меч за спину, и не сопротивляясь, как невольник, потащился за ней.

– А надо ли мне, Лада? Вроде не гость я, хранитель твой.

Отмахнулась, будто и не слышала его слов.

В трапезной светло и шумно. Не факелы дымные, не светильники мутные, а тяжелые восковые свечи без счета горят, чтобы гостям было веселее. Разносится их сладковатый медвянный дух по всей трапезной. За столами все говорят разом, и кричат так же все разом. Да так, что и слушать не кому. Глаза горят от вожделения. При виде дорогих закусок и вин. Бросают нетерпеливые взгляды на распахнутые травчатые двери.

Княжна не вышла, вплыла в трапезную. Успев шепнуть.

– Взбодрись, Радо. На тебя смотрят. Знать хотят, кому девка на шею кинулась, на ком узелок нитяной завязала.

А от дверей прямо к креслу. А на другое Радогору указала.

– Садись, витязь.

Легко поклонилась. Не глубоко, с достоинством.

– Откушайте, гости дорогие. Медов отведайте, вина заморского… Избавление от лютой неволи позвала вас вместе со мной отпраздновать. Крайчие, потчуйте гостей.

За их спиной отроки в белоснежных одеждах, словно голуби белые стоят.

И пошло, поехало веселье. Уж не до разговоров стало. Хорошо бы других перекричать, себя показать. Богатством и властью покрасоваться. Но не для всех веселье в радость. По глазам Радогор видит. По косым взглядам. По гадким улыбкам на лицах. Кому – то кость рыбья в горле. Из – за закусок и чар золотых и серебряных не раз и не два косые взгляды на себе ловил. Да и как не быть тем взглядам? Кто – то при Свище высоко поднялся, а ну как падать придется? Кому такое по нраву?

И молодец это, уж про себя Радогор слышит, на княжеское место забрался и за стол праздничный с мечом залез, снять не потрудился. Свища рукой не коснулся, а как червя навозного раздавил. А скажи слово такому противное и следом за Свищом?

Мед ковш за ковшом бежит. Вино чарами в рот льется. И уже черное не так черно, и белое не так глаз слепит. Хмель развязал языки. А языки во хмелю удержу не знают.

– А скажи, княжна, по какому такому праву молодца этого одесну от себя посадила? На место княжеское. Ему бы по летам его у терема с молодшей дружиной пировать, да еще и с краешка.