Предновогодье. Внутренние связи

С каждым услышанным словом кулаки молодого человека сжимались все сильнее, костяшки на пальцах побелели, грудь учащенно вздымалась. Завхозша продолжала говорить:

— Ох, ну, вы меня об этом сто раз спрашивали! Послушайте, Дегонский, мне нужно работать, рассортировывать… Ну, хорошо. Пурпурные и не менее трехсот штук. — Она засмеялась. — А вы как хотели? С бедными студентами не гуляем…

Агнаил рывком откинул перекладину, отгораживающую рабочее место завхозши от мира простых смертных, и молниеносно исчез за занавесями. Затем оттуда послышались звуки борьбы. Через щель в незадернутых занавесях любопытные свидетели могли наблюдать следующую картину, что, собственно говоря, они и сделали, не мешкая.

— Я тебе давно сказала, иди отсюда, трус несчастный, — задыхаясь, тянула на себя трубку красавица.

Лицо Агнаила скривилось в муке, он молча выдирал шнур.

— Нечего здесь шляться всяким… слабакам, — шипела завхозша, борясь.

— Я… я люблю тебя, — с трудом, через силу выговорил парень, — с первого взгляда. Ты такая!.. А я такой, — его плечи понурились, и он отцепился от телефонной трубки.

Я думала, красавица треснет охламона по голове, чтобы поставить на место: какая она фифа, и какой он… мотылек. Вместо этого она небрежно бросила бубнящую трубку на рычажки, подошла к юноше и обняла его.

— Как же долго я ждала твоих слов, — проворковала нежно. — А ты, этакий-разэтакий, ни жестом, ни намеком… Тоже люблю тебя, мой милый.

Слушая их словоизлияния, я чувствовала, что наливаюсь цветом, словно спелый помидор. Или бледнею как поганка. Неважно. Щеки пылали.

Пришлось деликатно отвернуться, чтобы избавить себя от умилительного зрелища сюсюкающей парочки, однако уши добросовестно доложили о чмокающих звуках и раздавшемся неясном стоне.

Какой-то кошмар! Подхватив вещички, я опрометью бросилась из кабинета 00000 на поиски подъемника, могущего доставить меня из обители электрического света на земную поверхность.

В этот день впервые в истории института звонок, оповещающий окончание лекции, опоздал на девять с половиной минут. Сей нонсенс был отмечен всеми, и Алесс, хмуро поглядывая на навороченные часы, мрачно раздумывал над тем, сколько недовольных клиентов прибежит выяснять отношения по поводу совравшего времени.

А декан Генрих Генрихович Стопятнадцатый в своем кабинете глядел в окно на редкие снежинки и раздумывал над тем, каким могуществом должна обладать непонятная сила, заставившая горниста забыть о долге, вырезанном кровавыми рунами на его спине.

Это могла быть 8 глава

Булочку всё-таки пришлось съесть.

В холле бушевала перемена. Присев в уголке под святым Списуилом, я отщипывала маленькие кусочки и разглядывала снующую толпу. Студентов было много, студенты были разные и не обращали на меня внимание. На секунду показалось, будто у одного из коридоров мелькнуло лицо Пети Рябушкина.

На месте люстры повесили одинокий плафон-тарелку, болтавшийся на длинном тонком проводе и выглядевший жалко и нелепо под куполом потолка.

Монтеморт, как всегда, сладко спал и не думал просыпаться. И где хваленая бдительность? Эх, следовало сберечь сдобу и помахать ею перед собачьим носом. А лучше бы дать бдительному стражу по лбу ложкой, прихваченной из столовой. Жаль, не прихватила. Уж тогда бы сопящее животное продрало глаза. И тут же загрызло.

В общем, я неуверенно топталась перед тушей пса и гипнотизировала спящую морду: мысленно намекала, убеждала, уговаривала, угрожала. Ноль реакции. Пойти, что ли, за помощью к вахтерше?

Зоркой охранницы поблизости не наблюдалось, а на двери вахтерской висел большой амбарный замок. Наверное, его габариты соответствовали спрятанным за дверью секретам.

Разглядывая храпящую собачью физиономию, я усомнилась в качествах, которые приписал институтскому стражу влюбленный Агнаил. Интересно, как Монтеморт несет службу в сонном состоянии? Может, в то время как животное изволит дрыхнуть, его мозг автоматически просвечивает входящих и выходящих?

Пока я молчаливо боролась со своей робостью, не решаясь приступить к активным действиям по побудке собачьей туши (вдруг, не разбирая, кто прав, кто виноват, вцепится спросонья в горло?), двери распахнулись, и холл вплыли два принца. А как еще назвать парней, шагавших уверенной развязной походкой и убежденных, что весь мир принадлежит им одним?

И он им принадлежал, начиная от модных меховых курток, стильных зимних ботинок на высокой шнуровке и заканчивая заискивающими приветствиями расступавшихся студентов.

Непокрытые головы принцев свидетельствовали о том, что они добирались до института явно не на своих двоих и не успели обморозить носы.

Вдруг один из вошедших, стягивая на ходу перчатки, бросил другу: "Подожди-ка!" и развернулся обратно, подойдя ко мне. Точнее, меня он вообще не заметил, мазнув вскользь взглядом. Объектом его внимания стал всхрапывающий пес. Парень приблизился к нему и пнул по мощной лапе, раскинувшейся на полу.

Монтеморт вздрогнул и открыл один глаз.

— Монька, на посту не спят, а работают, — сказал побудчик. — Так что отрабатывай жрачку.

Его друг стоял в стороне и с ленивым интересом наблюдал за происходящим.

Страж почмокал, поднял голову, открыл пасть и зевнул во все сто тыщ клинков. Запах псины ударил в нос, перебив слабый аромат туалетной воды, тянувшийся шлейфом за неожиданным помощником. Тот ухмыльнулся и, не дожидаясь, когда я начну рассыпаться в благодарностях, направился по прерванной дистанции и присоединился к товарищу. Они влились в гущу толпы, здороваясь и кивая на ходу многочисленным знакомым, и вскоре две головы — одна темноволосая, а другая пестрая из-за разноцветных крашеных перышек — скрылись из виду.

Дрожащие руки положили квитанцию на частокол острейших зубов. Челюсти лязгнули, и я вздрогнула, моргнув. В раскрытой пасти лежала пробитая бумажка, выуженная мной как самая большая драгоценность в мире. На просвет виднелось единственное криво отбитое компостером слово: "Зачислена".

Вот так вот. Стало быть, последней инстанцией стала мощная бумажкодавилка Монтеморта, а не куча кабинетов, по которым я таскалась второй день.

Не узрев/унюхав с моей стороны попыток экспроприации казенного имущества, страж с размаху завалился мордой на лапы досматривать прерванный сон.

Интернат-общежитие составляло с главным корпусом института строгую букву "Г".

Какое у них всё горизонтально-вертикально-перпендикулярное, — думала я, вышагивая по ровным как стрела дорожкам, заворачивающим под прямыми углами.

Комендантша, крупная тетка с бегающими глазами и в замусоленном халате, всунула мне под мышку свернутый матрас, сама подхватила тощую подушку и повела знакомиться с койко-местом в количестве 1 шт.

— Пляши, звезда моя. В наличии как раз одно койко-место и, к тому же, отдельное. Ты, звезда моя, еще бы в конце года заявилась, пришлось бы тебя в коридоре селить, — общалась развязно комендантша, вышагивая по полутемному коридору.