Предопределение

Мы не стали терять времени и сразу двинулись по следу. Спустя примерно полчаса быстрой погони по лесной тропе, на обочине, среди спутанных веток и придавленных трав я обнаружил Жана.

Он лежал на животе, а на его спине чернела глубокая рубленая рана. Здоровяк был без сознания. Его руки и ноги были неловко раскинуты, словно он до последнего пытался цепляться за корни и камни, сперва стараясь удержаться на ногах, а затем, истекая кровью, ползти вперед, пока силы окончательно не оставили его.

Я аккуратно перевернул Жана, приподнимая за плечи и стараясь не задеть рану. Его лицо посерело от потери крови и боли, глаза закрыты, дыхание едва ощутимо. На руках и ладонях комья влажной земли и старой листвы. Похоже, он упал уже давно, но упрямо пытался двигаться дальше, пока не лишился чувств.

Перейдя на истинное зрение, я прищурился. Внутри энергоструктуры Жана еще теплились слабые искорки жизни, готовые угаснуть в любой момент. Сердце билось редко, но ровно. Здоровяк был на волосок от смерти, но, если действовать немедленно, у него есть шанс выжить.

Зачерпнув из источника сгусток маны средних размеров, я создал плетение лечения и аккуратно вплел его в энергосистему Жана. Золотая мана начала действовать мгновенно. Понаблюдав немного за процессом, я облегченно выдохнул. Здоровяк будет жить.

Вытащив из рюкзака чистые бинты и флягу с травяным настоем, я аккуратно разрезал рубаху Жана и промыл рану, а затем перевязал его. Кровотечение почти остановилось – золотая мана сделала свое дело.

Оглядевшись, я заметил неподалеку раскидистое дерево с толстыми, низкими ветвями. Следующие полчаса я потратил на то, чтобы затащить здоровяка на дерево и привязать его к ветвям. Теперь он не рухнет на землю, и дикие звери вряд ли до него доберутся.

Я еще раз проверил повязку, тихо ругаясь сквозь зубы, не туго ли затянул, не пропустил ли где кровь. Внезапно Жан вздохнул и открыл глаза. Сначала его затуманенный и ничего не понимающий взгляд блуждал по моему лицу, но потом в его глазах появилось узнавание. Его губы чуть дрогнули:

– Джек…

– Да, это я, – тихо ответил я, пригибаясь ближе, чтобы он меня слышал. – Что случилось, Жан? Кто на вас напал?

Здоровяк моргнул, с трудом сглотнул и прошептал:

– Патруль… патруль маркграфа де Валье…

– Ты ничего не путаешь? – нахмурился я, внутренне холодея.

– Нет… Их командир так сказал. А еще его знамя… Я видел его знамя…

Вдруг Жан резко схватил меня за руку и крепко сжал ее. Явно результат воздействия золотого плетения.

– Со мной все кончено! Спаси их, прошу…

– Я найду их и верну тебе, – аккуратно высвободив руку, произнес я. – А потом Микаэла подлатает тебя. А теперь спи.

Наговор на раненного подействовал быстро. Его голова упала на грудь, и он мерно засопел.

Привязав к ветке рядом с его рукой флягу с отваром, я спрыгнул с дерева и побежал дальше.

* * *

Когда солнце уже скрылось за кронами деревьев, след вывел меня к небольшому хутору, в центре которого бандиты, назвавшиеся моими людьми, устроили себе праздник.

Откровенно говоря, от сердца отлегло, когда я понял, что эти уроды – ряженые. У меня прямо руки зачесались узнать, кто заказчик всего этого беспредела.

Перейдя в режим невидимости, я медленно обошел лагерь по дуге. Трое часовых. Стоят не слишком бдительно, их внимание приковано к веселью в центре лагеря.

Экипировка не из дешевых, но позиции заняли бестолково: один у поваленной изгороди, другой между домом и сараем, третий за углом стены, где тянется полоса кустарника.

Пестрые фургоны артистов стояли рядом с бревенчатым домом. Сканирование показало, что он пуст. Там же я заметил мою лошадку. Тихоня, как всегда, что-то меланхолично жевала. Ни седла, ни моих переметных сум я не увидел. Не беда, все важное я всегда ношу с собой в рюкзаке.

Самый большой фургон уже успели переоборудовать в подобие сцены, на которой под пьяный гогот и выкрики, при свете факелов бедняги-артисты вынужденно разыгрывали жалкое представление.

Я видел Клер, жену Гастона, которая превратилась в тень самой себя. Она стояла с остекленевшим взглядом в углу сцены, не откликаясь и не реагируя на звуки. Детишки сбились в угол и тихо поскуливали, сжавшись, словно стая перепуганных зайчат. Мсье Бризо, пытаясь играть на старой лютне, фальшивил из-за дрожи в руках. Микаэла, сжав челюсти так, что даже скулы побелели, держалась рядом с детьми, шепча им что-то успокаивающее.

Катрин, вторая дочь Микаэлы, и ее муж Пьер неуклюже танцевали под сбивающуюся музыку.

А Бриджитт… Она замерла в центре сцены. С пылающими от отчаяния глазами девушка пыталась декламировать стихи, но голос ее дрожал, слова путались, что еще больше радовало собравшихся вокруг сцены бандитов. Они рычали, улюлюкали и орали всякую похабщину. Все присутствующие уже понимали, чем закончится представление.

– Песню! – заорал рыжебородый гигант и вздернул вверх руку с кружкой, расплескав часть пойла на головы своих дружков.

– Да-а! – поддакнул ему белобрысый коротышка.

– Меч-бастард! – выкрикнул кто-то. – Спой о нашем маркграфе!

– Да-а-а! – чуть ли не хором заорали остальные.

Бриджитт, дрожа всем телом, приблизилась к мсье Бризо и взяла из его рук лютню, а потом на негнущихся ногах снова вернулась в центр сцены.

Ее тонкие пальчики пробежались по струнам, и над хутором поплыл звонкий девичий голос. Бандиты от неожиданности даже немного притихли. Девушка смогла привлечь их внимание.

Хм… В этой песне, кажется, четыре или пять куплетов. Надо успеть.

Я сорвался с места и бесшумной тенью приблизился к первому часовому, что замер у поваленной изгороди. Он тянул шею, пытаясь разглядеть происходящее на сцене.

Подобравшись сзади, я закрыл ему рот ладонью и потянул на себя. И в то же мгновение коротким золотым импульсом остановил его сердце.

Аккуратно оттащив труп в тень, ударил кинжалом в мертвое сердце, чтобы потом не возникло вопросов.

Труп второго часового я оставил в кустах. На его мертвом лице замерла кривая улыбка. Он так заслушался голосом Бриджитт, что даже не понял, как умер. На его правой щеке красовалось клеймо каторжника.