Предположительно

Мисс Штейн сжимает губы. Она надеялась избавиться от меня.

— Необходимо начать процесс по удочерению немедленно, — говорит мисс Кармен Винтерсу. — Чем скорее, тем лучше.

— Удочерению? Кто-то хочет меня удочерить? — вырывается у меня. Я удивлена, насколько быстро во мне вспыхивают эти искорки надежды. В смысле, меня, удочерять, будто действительно нужна кому-то.

Винтерс вглядывается в меня и откидывается на кресло, кажется, у него перехватывает дыхание. Мисс Кармен вздрагивает от звука моего голоса и поворачивается в мою сторону. На ее лице отчетливо читается раздражение вперемешку с отвращением, будто она забыла, что я все еще нахожусь в этой комнате.

— Нет, нет, процесс удочерения твоего ребенка.

На один короткий миг мир вокруг меня останавливается и разлетается на части. Бьются окна, разрушаются здания, кричат люди, тонущие в наступающем море, и каким-то чудом, я все еще слышу Герберта, жужжащего неподалеку.

— Что?

— Мэри, ты все еще на попечении штата, а это означает, что и твой ребенок теперь принадлежит государству. За нами с Винтерсом остается последнее слово, касательно судьбы этого младенца. И принимая во внимание твое преступление... мы не можем с чистой совестью подвергнуть еще чью-то жизнь опасности.

Воздух покидает мои легкие, к лицу приливает жар, по всему телу разбегаются мурашки. Мое дитя, моя Алисса, они хотят отнять ее у меня?

— Ты не можешь держать своего ребенка в заключении, — говорит Винтерс.

В заключении или в групповом доме? Один черт. Но я ничего не сделала. И была прилежна! Поэтому меня и выпустили, так же?

— Но я... я была...

— Итак, мы не можем заставить тебя сделать что-либо против твоей воли, — говорит Мисс Кармен. — Если хочешь прервать беременность, мы это устроим. Но если хочешь оставить ребенка, то нам придется отдать его на усыновление.

Я все еще не могу дышать. Кажется, мои легкие годами не поглощали кислород. У меня кружится голова. Нечто уродливое, скрытое в глубинах моего подсознания грозит вырваться наружу. Я не могу больше держать это в себе. Как мне остановить его, прежде чем станет слишком поздно?

— Ну, Мэри? Твое решение? — спрашивает Мисс Кармен.

Я открываю рот, но не издаю ни звука. Мои легкие вот-вот лопнут, меня трясет.

— Что такое, Мэри? Давай громче.

Мое лицо горит и от этого у меня начинает болеть голова, головокружение усиливается. Моя малышка не может остаться со мной? Все это из-за Алиссы? Но мама говорила... черт, я должна им признаться? Нет, слишком поздно. Ты не можешь этого сделать! Но это МОЙ ребенок. Это наш с Тедом ребенок, НЕ их. Они не имеют права. Это несправедливо. Я невиновна.

Я не хотела бросать ее...

— Я не делала этого.

— Не делала чего? — рявкает Винтерс.

Платину прорывает, и я понимаю, какого это, снова испытывать эмоции. Горячие слезы стекают вниз по моему лицу, точно из протекающего крана. Я плачу. Я никогда не плачу. Все то, что многие годы скрывала в себе, всплывает наружу, и впервые за долгое время произношу вслух ее имя.

— Я не убивала Алиссу.

— Естественно, — усмехается Винтерс.

Никто не двигается с места, все молчат, но на их лицах написано одно: они мне не верят.

— Мэри, не извинишь нас? Я хочу поговорить с мисс Штейн и Винтерсом наедине, — говорит Мисс Кармен.

Я все еще не чувствую ног, но каким-то образом встаю и выхожу из комнаты. Каждый вздох вырывается с хрипом. Останавливаюсь в прихожей и прислушиваюсь.

— Что за гребанный бардак здесь творится? — говорит Винтерс.

— Эта девка с самого начала была проблемной! Я говорила вам, что рано или поздно это животное вырвется из клетки, — огрызается мисс Штейн.

— Ты должна была за ней присматривать! — орет он.

— Не надо учить меня делать мою же работу! Ты не думаешь, что я знаю...

— Угомонитесь, — отрезает мисс Кармен. — Никто тебя не винит!

— И что нам делать? — спрашивает Винтерс. — Очевидно, я должен доложить об этом.

— Ты не можешь заставить ее сделать аборт? — говорит мисс Штейн.

— Она не похожа на остальных, Джуди. Она не тупая, — смеется Винтерс.

— Что на счет ребенка? — спрашивает мисс Штейн.

— Что на счет него? Ты слышала, что я сказала, — усмехается мисс Кармен.

— Но ты же не можешь просто взять и отнять у кого-то ребенка, так же? — спрашивает мисс Шейн.

Мисс Кармен хихикает, как злобная ведьма.

— С ее личным делом и отсутствием родительских прав, она передаст этого ребенка прямиком в руки службы по защите детей. Я об этом позабочусь.

Из показаний Чарльза Миддлбери

Соседа Даун Купер

Мэри... та Мэри... такая чудная девчонка. Они никогда не моргала. Не издавала ни звука, но смотрела на всех своими кровожадными глазами. Ее мать всегда кричала на нее, она вечно попадала в неприятности.

Я смотрел телевизор, как вдруг на заднем дворе загорелись прожекторы. Я встал посмотреть, что там творится, потому что иногда ребятня срезает дорогу на авеню через мой двор. К моему удивлению, увидел там Мэри. Она была снаружи, раскапывала что-то у большого дерева. Говорю вам, она пыталась выкопать могилу для этой малышки. Она рыла землю, как собака, пытающаяся спрятать свою кость.

Бедная мисс Даун. Жаль, что у нее оказалась такая дурная мелочь. Люди всегда обвиняют родителей, но мисс Даун — самый добродушный человек на свете. Она и мухи не обидела бы.

В детской тюрьме была такая девушка, ее звали Ариэль, как Русалочку. Она была самым умным человеком из всех местных обитателей. Очень маленькая, но очень беременная. Как только она стала слишком гигантской для прогулок, ее поселили в мою камеру, для безопасности. Но, как только у нее отошли воды, ее безопасность перестала стоить и ломаного гроша. Она лежала на цементном полу, кричала и часами умоляла о помощи. Я смотрела, как оно раздирало ее на части на полу, покрытом липкой водой и кровью. На всю камеру стоял этот забавный металлический запах. Охранникам не было до нее дела. Они выбрали удачное время, чтобы выпустить ее. Она закончила родами в лазарете, будучи прикованной наручниками к кушетке. Сразу после этого, ребенка у нее забрали, а она вернулась в свою камеру, где рыдала неделями напролет.

— Они не имели права делать этого, — говорила она. — Они не имели права вот так отнимать его у меня. У меня даже не было шанса взять его на руки! — но это было самой жуткой частью. Они МОГЛИ сделать это. Они могли делать все, что им вздумается.

Итак, два часа дня, воскресенье, делаю то, чего не делала никогда прежде. Я жду прихода мамы.

Герберт кругами летает вокруг моей головы, немного медленнее, чем обычно. Может, он стареет. Я без понятия, сколько ему лет, но Герберт все еще жив. С ним все будет хорошо. С нами все будет хорошо.