Предположительно

— Он будет завтра на пересечении 106 и Парка. Я хочу пойти, но не могу пропустить работу.

Трей Сонгс. Это все, о чем она говорит. Его песни про секс стоят у нее на вечном повторе. Это все, о чем он поет, будто бы ничто другое ему не ведомо.

— Оооооу, если бы только я могла пойти... ему было бы достаточно просто взглянуть на меня, и он бы попал в мои сети. У меня был бы ребенок от него. Его сын!

Она прижимается грудью к его плакату и целует под доносящиеся звуки его песен. Марисоль — красавица, так что, возможно, она права. Ему достаточно будет взглянуть на ее пышную задницу и огромную грудь, чтобы попасть в ловушку. Но, если у него есть голова на плечах, он будет держаться от нее подальше. Ей семнадцать, и она все время в кого-то влюблена. Именно так она сюда и попадала: влюбившись, она делала всякие глупости по настоянию глупых парней.

— Тебе нравятся мальчишки?

Я пожимаю плечами.

— Вот и я тоже так думаю. Я предпочитаю мужчин. НАСТОЯЩИХ мужчин. Того, кто сможет о тебе позаботиться.

Мисс Кармен останавливается, одаривает ее красноречивым взглядом и говорит что-то по-испански. Марисоль закатывает глаза.

— Мэри, — обращается ко мне Мисс Кармен. — Почему все твое нижнее белье в дырках?

Я пожимаю плечами и стираю прилипшую к кроссовкам грязь. Она бормочет себе под нос ругательства и зовет мисс Штейн под играющую на фоне песню Трейя Сонгза «Снимай свои трусики». Марисоль смеется.

— Джуди, ты выдавала Мэри ее пособие? У нее все трусишки дырявые.

Мисс Штейн поднимает мои трусы, просовывает свои жирные пальцы сквозь дырки, и смотрит на меня.

— Почему ты не купила себе нижнее белье? Куда ты дела деньги?

Я пожимаю плечами.

— Да какая разница? — говорит Марисоль. — У нее все равно нет МУЖИКА, которому было бы до этого дело.

Мисс Карен снова цыкает на нее на испанском.

— Черт возьми, Мэри, — мисс Штейн начинает выходить из себя. — Ты не можешь ходить в дырявом нижнем белье. Вот тебе сейчас не стыдно?

Не особо. Меня волнует только то, что думает об этом Тед.

— Проследи, чтобы она купила себе новый комплект, — говорит мисс Кармен. — Если кто-нибудь увидит, то нас обвинят в том, что мы с ней плохо обращаемся или того хуже.

Они выходят из комнаты, причитая о том, насколько я тупая. Как только за ними закрывается дверь, Марисоль отпихивает меня от своей кровати.

— Противная puta⁷! От тебя несет, как от твоей м*нды сквозь дырки.

Я иду к своему уголку и прячу деньги, телефон и складной нож в надежное укрытие.

В программу по перевоспитанию трудных подростков входит многое. Я вспоминаю об этом каждое утро, когда открываю свой еженедельный график. В рамках программы по условно-досрочному освобождению, каждый понедельник и среду мы посещаем занятия фитнесом и групповую терапию по вторникам и четвергам. В пятницу нам выдают наше пособие в размере тридцати долларов на человека, которое должно быть истрачено на личные нужды, такие как тампоны, нижнее белье, проездные и еду вне дома. На воскресенье запланированы образовательные поездки, на которые мы никогда не ездим, и встречи с посетителями. Единственный свободный день — это суббота, после завершения работы по дому. Но, прежде, чем куда-то уйти, надо отметиться и получить разрешение.

Еще я готовлюсь к ОГЭ и постигаю основы будущей профессии в ПТУ. Это работа мисс Карен, информировать меня о всех доступных вариантах. Кажется, до нее у меня было уже семь социальных работников, но это не точно. Я сбилась со счета.

Другие социальные работники, которые раз в месяц навещали меня в детской тюрьме, если не забывали о моем существовании, приносили мне раскраски с животными, кроссворды и задания по чтению и математике. Я щелкала их как орешки. Они также приносили мне настольные игры и карты, правда, не знаю, зачем. У меня там не было друзей. И никто бы не стал со мной играть. «Детской тюрьмой» назывался мой корпус, но я была там единственным ребенком.

— Итак, Мэри, — убитым голосом спросила меня мисс Карен, вцепившись в свои четки, как ребенок в конфетное ожерелье. — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Впервые, у меня появилась надежда. Никто не спрашивал меня о том, чего в действительности хочу, но точно знала ответ: я хотела стать учителем. Будучи маленькой, высаживала свои игрушки в ряд перед воображаемой доской и давала им уроки грамматики. Помню, как сажала Алиссу себе на коленки и учила ее алфавиту. Мама тогда всегда говорила: «Она слишком мала. Она даже не умеет разговаривать.» Но мне было все равно. Алисса должна была стать умной девочкой. Это должно было произойти на моих глазах.

Я написала на листе бумаги слово «учитель» и показала мисс Кармен. Увидев это, она усмехнулась, но это был отнюдь не радостный смешок.

— Ну... Я не думаю, что это хорошая идея.

Мисс Кармен входит в длинный список людей, которые меня недолюбливают. Что очень иронично, учитывая, что она в ответе за мое благосостояние. Думаю, ее антипатия исходит от того, что она убежденная католичка, а я убила ребенка.

Предположительно.

Она ясно дала понять, что мне никогда не позволят работать с детьми. Убийцы младенцев не могут работать в образовательной сфере. Никогда. Тогда я зачеркнула слово «учитель» и написала «медсестра».

— Ну...

Ясно. Таблетки. Меня не могут подпускать и к ним.

После часовой дискуссии о том, чем мне запрещено заниматься в мои пятнадцать с хвостиком, было установлено, что самая безопасная сфера для психически нестабильной убийцы детей — это косметология. Этот выбор был сделан за меня. Еще одно блестящее решение, принятое блюстителем закона.

Так что, на протяжении целых двух часов в день, я сижу на занятиях по ОГЭ, претворяясь, что ничего не знаю, а затем еще четыре часа обучаюсь химической завивке и работе с плойкой.

Еще большим геморроем является то, что мы обязаны отмечаться. Мисс Риба записывает время и дату нашего ухода, место, куда мы направляемся и одежду, которая на нас надета. Но она пишет безумно медленно и не дружит с грамматикой.

— Серая толстовка, синие джинсы, серые кроссовки, розовая ветровка. Уххх... подожди, как пишется «ветровка»?

Вне зависимости от дня недели, мы должны успеть вернуться в дом к девяти вечера, иначе они позвонят в полицию, где проследят местонахождение наших браслетов, которые не позволяют нам отходить от этого здания более, чем на пять километров, и кинут за решетку. Без лишних вопросов. Мисс Риба называет это «самоволкой». Без понятия, что это должно означать.

Еще одним обязательным условием моего условно-досрочного является двадцать пять часов общественно полезной работы в неделю. Меня определили сиделкой в «Дом Престарелых Гринвью», где я меняю обоссанные простыни и кормлю умирающих мороженым для диабетиков. На самом деле, это самые умиротворенные часы в моей жизни. Здесь меня никто не беспокоит, и я предпочитаю быть окруженной полумертвыми стариками, чем находиться в компании живых в групповом доме.

В «Гринвью» пять этажей: первый — для тех, кто все еще находится в мире живых, у них все еще есть их чувства, но они просто больше не хотят иметь ничего общего с окружающим миром. Учитывая, что стодолларовый счет за телефон мог бы вызвать у них инфаркт. Второй — для старых и беспомощных, их батарейки перегорают, и они превращаются в старые игрушки, с которыми больше никто не хочет играть. Третий этаж — богадельня для тех, кто уже постучался в небеса и ждет, пока кто-нибудь откроет дверку. Четвертый — чистилище, в которые попадают люди, уже забывшие, кто и что они, и пятый этаж — это ад. Иначе известный как палата слабоумия, в которой обитают демоны, вселившиеся в тела тех, кого вы однажды любили. Я предпочитаю четвертый и пятый. Чувствую себя как дома.