Предпоследний герой
Шрифт:
Вот и Арсений тоже старался никому не завидовать и никого ни о чем не просить. И никогда ни о чем, в его жизни происшедшем, не жалеть…
И даже о том, что тогда не сумел договориться с Настей. Что не хватило у него мудрости и терпения…
А две недели спустя после того памятного ночного разговора с Настей он встречался у памятника Свердлова с нужным ему человеком.
Памятник располагался в двух шагах от редакции «Советской промышленности». Друзья по редакции, кстати, и вывели Арсения на этого парня.
Рандеву состоялось в семь часов
Парень сам узнал его. Подошел, представился:
– Меня зовут Иван. Фамилия моя – Тау. Отчество – Маркович.
– Странное сочетание, – улыбнулся Арсений.
Он сразу почувствовал к новому знакомцу неизъяснимую симпатию.
– Имя и национальность у меня – от матери, а фамилия и отчество – от отца, – пояснил тот без тени смущения перед «проклятым национальным вопросом», юмористически поблескивая стеклышками крошечных очков. И добавил, столь же самоиронично: – Полукровки обычно получаются умные и красивые. Ну и я вышел красивый – в отца. И умный – в мать.
Своей самоиронией Иван Тау здорово расположил к себе Арсения: он любил людей, умевших посмеяться над собой.
Красавцем Иван Тау был весьма относительным. Все в его лице казалось вылепленным чрезмерно: щеки, надбровные дуги, губы, нос… Арсению сразу вспомнилось чье-то (он не помнил чье – кажется, Маяковского) описание Пастернака: «Он похож одновременно на араба и на его коня». А его новый приятель был схож одновременно и с верблюдом, и с бедуином.
Иван выглядел лет на семь старше Сени.
Ему, стало быть, уже минуло тридцать.
Тау был врачом. Он закончил ординатуру, но диссертацию пока не защитил. И специализировался в онкологии. Работал в одном из московских онкологических диспансеров.
Вот почему именно с ним Арсений встретился в один из вечеров в конце октября девяностого года.
Арсений повел нового приятеля в ресторан «Центральный» на улице Горького. У входа, как обычно, толкалась очереденка. Прикормленный Арсением швейцар пустил их. Однако все без исключения столики оказались заняты.
В Москве тех времен была нехватка всего – кроме денег. А рестораны являлись единственным местом в столице, где счастливчики могли отведать такие деликатесы, как сыр, ветчину или даже икру.
В «Центральном» Арсения хорошо знали. Именно здесь он растрачивал (с Настей, а чаще без нее) свои «левые» гонорары. На чаевые обычно не скупился. Поэтому и теперь специально для него откуда-то принесли и поставили отдельный столик. Расположили его в закутке за бархатной портьерой, отделявшей кухню от зала. Застелили скатертью, принесли водку и закуски.
С кухни доносился чад и деловые выкрики официантов: «Столичный» – два раза, ассорти рыбное – три раза!» С противоположной стороны, из зала, из-за бархатной портьеры тянуло табачищем и ансамбль заводил свое: «Путана, путана, путана, огни отелей так заманчиво горят!…»
Внимание, коим Арсений оказался окружен в ресторане, произвело должное впечатление на гостя.
– Я тебя пригласил – и я банкую, – перекричал Арсений грохот музыкантов. Тау согласно кивнул.
Когда они выпили по третьей
и закусили белорыбицей, Арсений придвинул свой стул поближе к новому знакомцу и стал излагать суть дела.Он поделился своей идеей о медицинском кооперативе. Привел, в качестве доказательства, несколько случаев из дедовой практики (умолчав о том, что произошли они свыше сорока лет назад). Рассказал историю о чудесном исцелении Ирины Егоровны. Разумеется, он не посвятил Тау в то, из каких ингредиентов состоял его фамильный рецепт. Однако заверил:
– Лекарство действенное, я зуб даю.
Иван слушал серьезно, посматривая на Арсения поверх крошечных очков. Когда тот закончил свою вдохновенную речь, ничего не сказал.
Затем вдруг произнес не относящийся к делу витиеватый грузинский тост. Выпил водки, стал нажимать на салат. Но все это время, Арсений мог поклясться, в мозгу Ивана шла напряженная работа.
Наконец Тау произнес:
– Работает твое лекарство или нет – дело десятое. А нарубить на этом «капусты» можно.
Разлил из графинчика водку и добавил:
– Вот за это и выпьем.
Они чокнулись, и Арсений понял, что Тау уже согласился работать с ним, – и обрадовался. Иван был ему симпатичен.
А еще через минуту Иван четкими штрихами нарисовал перед Арсением механизм их будущего дела. Система выглядела простой и ясной. Тау, как понял Арсений, оказался парнем головастым.
– Будем лечить только амбулаторных больных, – сразу же постановил Иван. – Никаких стационаров. Слишком сложно и хлопотно. Больные будут получать стандартный курс лечения. А те, кто заплатит, вдобавок к нему получат твой препарат. Будем браться только за тех, у кого диагностирована первая или вторая стадия заболевания. Ну, в крайнем случае, максимум – третья. Чтобы – в любом случае, действует твоя микстура или нет, – у нас был шанс на то, что больной выздоровеет. Это для того, чтобы слава о нашем целительстве передавалась из уст в уста. Чтобы народ о нас заговорил. На этом, на молве народной, всякие Кашпировские, Джуны и Чумаки и держатся…
Тау тонко улыбнулся, блеснул очечками.
– Как мы будем организовывать работу? – Перекрикивая ансамбль, спросил Арсений. – Зарегистрируем кооператив?
Иван предложил:
– Проведем это дело как одно из направлений центра НТТМ. Есть у меня один такой на примете. Центр научно-технического творчества молодежи при Южном РК ВЛКСМ… Ты, я надеюсь, комсомолец?
– Нет.
– Нет?! Почему?
– Исключен. Восстанавливаться не стал.
– Ого! За что, если не секрет?
– Долго рассказывать.
– Ладно. Не рассказывай. Но ты хотя бы – молодежь?
– В каком смысле?
– Как «в каком»? – удивился Тау. – До тридцати пяти лет считается в Союзе – молодежь. Ты что, не знал?… Молодой специалист, молодой писатель, молодой ученый.
– Обижаешь, начальник, – криво усмехнулся Арсений. – Мне всего-то четвертной.
– Да?! – искренне удивился Тау. И добавил, усмехнувшись: – А выглядишь на все двадцать шесть.
– Жизнь была тяжелая.
– Ладно, теперь она у тебя будет хорошая. Не легкая, заметь, но – хорошая. Я чувствую в твоей идее б-а-альшущий потенциал…