Председатель (сборник)

— Вы меня не пугайте, — горько говорит Трубников. — Чего с меня взять?

— Живешь, как персидский шах: одна жена в городе, другая — под боком, холодно улыбается Калоев. — Не прибедняйся, товарищ Трубников.

— Вон вы куда гнете! — вскинул мрачно глаза Трубников. — Не выйдет!..

— Зачем пугать? — говорит Калоев почти весело. — Мы тебя немножко воспитаем. Ты не понимаешь морально-политического смысла этого мероприятия. В одном колхозе тридцать человек поступают в институт!

— Но позвольте: разве у ребят настоящая подготовка?! Ведь большинство и в институт не поступят, а назад не вернется, а если вернется, так с щербинкой в душе…

— Хватит, мы не на базаре! — жестко прервал Калоев. — Ступай приведи себя в порядок, скоро начинать…

* * *

Трубников и Кочетков ведут тихий разговор в кухне.

— Поверишь, мне стало страшно… — Трубников чуть поморщился. — Это не фанатик, не жестокий, хоть и честный, дурак — мы с тобой знали и таких, — не демагог, а прямой, почти открытый враг всего, ради чего мы живем.

— И все-таки, если ты сейчас уступишь, считай, тебя уже нет, — твердо говорит Кочетков.

* * *

Ярко освещенный подъезд колхозного клуба. Доносятся звуки штраусовского вальса. В дверях толпится пожилой народ, глядя на танцующую молодежь.

Кружатся с нарядными кавалерами и друг с дружкой девушки, иные еще в школьной форме, иные в праздничных, взрослых платьях.

Стрекочут кинокамеры. Сиренево клубятся лучи юпитеров, щелкают фотоаппараты. Потные корреспонденты задыхаются от обилия материала.

Танцуют в фойе и большом зале, до половины освобожденном от кресел. Оркестр помещается в глубине сцены.

Отечески поглядывает на веселую кутерьму представитель обкома партии Георгий Калоев. Инструктор ни на шаг не отходит от него.

Оркестр заиграл красивую и грустную мелодию.

Калоев подходит к нетанцующей молодежи и по-дирижерски вскидывает руки.

— Ну, хором…

«Меж высоких хлебов…».

Ребята нестройно запевают.

— Веселей! — кричит Калоев. —

«Горе-горькое по свету шлялося…».

Поют ребята.

Калоев дирижирует хором. Песня явно не получается. Певцы все больше и больше скисают и наконец умолкают совсем.

Оркестр, чтобы исправить положение, играет бурную плясовую.

На круг вышли всего две-три пары.

Большая группа молодежи — будущие студенты — столпилась в углу и о чем-то взволнованно переговаривается.

— Товарищи, на круг! — кричит парень с красным бантом на рукаве, словно свадебный шафер.

Никто не откликается на призыв.

Калоев недовольно хмурит брови.

Парень с бантом бросается к «студентам», подхватывает Нюру Озеркову и начинает с ней отплясывать. Они не находят подражателей, да и сама Нюра, освободившись от кавалера, возвращается к товарищам.

— Маркин! — окликает Калоев парня с бантом. Тот подходит.

— Что смолкнул веселья глас? — шутливо, но с опасной ноткой спрашивает Калоев.

— Да беспокоятся они, что Трубникова нет, — смущенно говорит секретарь райкома комсомола Маркин.

Калоев надменно вскинул бровь.

— А представителя обкома партии им мало?

— Боятся — вдруг он справок не даст, а без справки никуда не сунешься.

— Передай им — справки будут! — покраснел Калоев. — Это я, Калоев, говорю!

— Да ведь они такие… — мучительно мнется секретарь. — Для них Трубников — закон… А он не пришел…

— Ну, так он придет!

* * *

Щеголеватые сапоги шагают по влажной после недавнего дождя земле, наступают в плоскую лужу, давя в ней отражение месяца, подымаются по ступенькам крыльца.

Трубниковская собака, такая злая в недалеком прошлом, подняла голову, раздумывая — вылезать ей из-под крыльца или нет, и, лениво зевнув, закрыла глаза.

Трубников сидел в носках на постели и читал какой-то журнал. Он, конечно, слышал, что кто-то вошел, но поднял голову, лишь когда Надежда Петровна окликнула его.

— Егор, к тебе пришли!

— Добрый вечер… Моя хозяйка, — представляет Трубников Надежду Петровну.

Та шагнула было к Калоеву, протянув дощечкой руку, но тот будто не заметил ее, и рука женщины опустилась.

— О твоем аморальном разложении мы поговорим в другом месте! — с яростью бросает Калоев Трубникову. — А сейчас кончай волынку, гражданин председатель!

— Я вроде еще не заключенный. — Далекая усмешка тронула сухие губы Трубникова.

— Это я от многих слышал, — почти устало сказал Калоев. — В общем, ты сейчас придешь, скажешь ребятам напутственное слово, а потом катись на все четыре стороны. У тебя в распоряжении десять минут.

Проходя мимо освещенной изнутри боковушки Кочеткова, Калоев вдруг свернул к ней и резко отдернул занавеску. Сидящий на койке Кочетков поднялся.

Несколько секунд Калоев молча сверлит его взглядом, задергивает занавеску и выходит.

— Давай ордена, мать! — сказал Трубников Надежде Петровне. — Сегодня надо быть во всем параде!

* * *

Меж тем «веселия глас» окончательно замолк в клубе. Даже оркестрантам надоело играть впустую, и они с унылым видом выливают слюни из труб.

Ребята шушукаются по углам.

Вдоль стены прохаживается Калоев и инструктор. Калоев нервно поглядывает на часы.

— Совсем разложился… Удельный князь, многоженец!.. Как такого партия терпит?!

Но вот будто ветром разнеслось по клубу: «Трубников! Трубников!» — и весь народ хлынул в зал.

Калоев удовлетворенно улыбнулся — председатель был точен.

Вместе с инструктором по культуре Маркиным и другими официальными лицами Калоев занимает место на сцене, имея за спиной оркестр.

Грохнули аплодисменты, вновь задымились лучи юпитеров, застрекотали кинокамеры. Оркестр сдуру заиграл туш.