Председатели и губернаторы. Взаимосвязь времен, Или Судьбы, жизнь и деятельность председателей Краснодарского крайисполкома, глав администраций (губернаторов) Кубани за 65 лет ­ с 1937 по 2002-й.

И вновь продолжался бой с религией, поскольку «около церковной колокольни блокировалась вся контрреволюционная сволочь»; с «вредителями», которые особенно «поработали» в коммунальном хозяйстве города; с «троцкистами», окопавшимися в краснодарских вузах. В пединституте, оказывается, «была целая банда троцкистов, такое же явление наблюдалось и в комшколе, частично в сельхозинституте и в ВИММПе».

В это время лекции преподавателей конспектировались и изучались не только для зачетов, в них внимательно выискивалось все, что могло представлять крамолу. Например, достоянием архивов стал следующий, зафиксированный бдительным наблюдателем факт: профессор пединститута Р., «объясняя климат», сказал, что подобно тому, как «сейчас партия и правительство гонят политических преступников на Север работать, и они берут свои чемоданы и едут туда не по собственному желанию», так и хвойные растения, приспособленные к северным условиям, люди насильно переносят на юг…» Эта неосторожная фраза прозвучала затем с трибуны городской партийной конференции как неопровержимый пример «непроверенности» преподавательского состава: «Вы смотрите, какой субчик нашелся в пединституте, как он сопоставляет физиологию растений с советской политикой! Это, товарищи, требует, чтобы парторганизация пединститута крепко присмотрелась к преподавательскому составу… С плеча рубить мы не можем, но подобных людей надо выявлять».

Те, к кому «присматривались», часто не успевали даже собрать чемодан…

Вот в такой обстановке всеобщей подозрительности и доносов, которые царили в обществе в 37–м году, переехал Михаил Бессонов на Кубань, возглавив Новопокровский райком ВКП(б). Было ему тогда 36 лет.

Но не только борьба с богом, вернее, с верою в бога, доминировала в те смутные времена. Практически власть над людьми осуществляли всесильные органы НКВД. Взять, например, только одно — польское дело. Осенью 1937 года органы НКВД Краснодара приступили к арестам лиц польской национальности, которые якобы входили в контрреволюционную националистическую организацию «Польска организация войскова» (ПОВ). В ходе следствия было установлено, что «основной базой концентрации и оседания агентов польских разведывательных органов, переброшенных для контрреволюционной работы на Кубани, являлась стекольная промышленность Краснодара и края».

«Польска организация войскова», — говорилось в обвинительном заключении, — ставила своей задачей совершение террористических актов против вождей партии и советской власти, в целях чего организацией выделялись террористы-боевики, исполнители террористических актов».

От обвиняемых были получены показания о том, что руководители ПОВ считают «наличие поляков в Краснодаре, помноженное на казачьи белогвардейские кадры, сохранившиеся на Кубани», благоприятным фактором для решительного удара в тылу советских войск в условиях предстоящей войны.

…В годы гражданской войны (1920) на территории молодой Советской республики действительно существовала разветвленная сеть польской военной разведки, костяк которой составляли члены ПОВ. Некоторые из них впоследствии перешли на сторону Советской власти, помогали ВЧК в раскрытии диверсионных и террористических ячеек ПОВ, приняли участие в таких широко известных чекистских операциях, как «Трест», «Синдикат-2» (последняя из них завершилась выводом на территорию РСФСР и арестом Бориса Савинкова).

Теперь же, шестнадцать лет спустя, о ПОВ вспомнили, когда в стране началась массовая чистка в армии и органах госбезопасности. Были арестованы многие из тех, кто работал еще с Ф. Э. Дзержинским. Размах репрессии могло оправдать только наличие крупного антисоветского заговора. Чтобы его существование выглядело правдоподобным, требовалось найти так называемую «низовку» — филиалы ПОВ на местах. И их стали усиленно искать, «вскрывать» несуществующие организации. В Краснодаре с января 1937 г. по февраль 1938 г. было арестовано свыше 300 человек (как выяснилось позже, аресты производились по спискам, составленным на основе данных адресного стола…).

…В 4 часа утра 15 декабря 1937 года к углу еврейского кладбища (ныне это район пересечения улиц Севастопольской и Бабушкина) подъехала грузовая машина, крытая брезентом. Ее сопровождали сотрудники НКВД. Занятые своим делом, они не заметили паренька, неизвестно как оказавшегося здесь в то ранее утро и наблюдавшего за ними. Спустя многие десятилетия, летом 1992 года, этот нечаянный свидетель, будучи уже пожилым человеком, напишет в редакцию «Кубанских новостей», печатавших «Книгу скорби» — материалы о репрессиях 30–х годов, следующее:

«Вот уже много лет меня волнует судьба безымянной могилы. Хотя и знаю, что похоронены там репрессированные в 1937 году, но фамилий их не знаю. Уверен, что в архивах КГБ сохранились списки тех, кто был расстрелян в ночь с 14–го на 15–е декабря 1937 года. Родственники погибших должны знать место их погребения…»

В результате проверки архивных документов удалось установить, что в Краснодаре в ночь с 14–го на 15–е декабря 1937 года был приведен в исполнение приговор в отношении 53 человек, невинно осужденных «тройкой» УНКВД к высшей мере наказания — расстрелу. В списке — польские, русские, украинские, черкесские фамилии. Многие проходили по делу так называемой «Польской организации войсковой».

И только через много лет из публикации в «Книге памяти» председателя комиссии по реабилитации Управления МБ по Краснодарскому краю В. А. Демиденко о жителях Кубани, репрессированных в 30–40–х и начале 50–х годов, стало ясно, что: «в результате пересмотра архивных уголовных дел и дополнительного изучения ряда других материалов установлено, что так называемых контрреволюционных, повстанческих, националистических, казачьих, троцкистских, диверсионно — шпионских и террористических организаций, за принадлежность к которым привлечены к уголовной ответственности многие жертвы сталинского произвола, на территории Краснодарского края в то время не существовало, в том числе и греческих, немецких, польских и других. Обвинение репрессированных в принадлежности к подобным организациям — результат грубейшей фальсификации материалов следствия».

3

С апреля 1939 года, оставив беспокойную должность первого секретаря Новопокровского райкома ВКП(б), Михаил Михайлович Бессонов, за два года набравшийся опыта работы в сельском районе, переводится в Краснодар заведующим оргинструкторским отделом, а затем избирается секретарем по кадрам крайкома ВКП(б).

В те дни корреспонденты «Большевика» получили задание редакции — запечатлеть в репортажах день Краснодара. Так и называлась потом специальная страница в газете.

«Взгляните на улицы Краснодара, на нескончаемые потоки пешеходов, авто, трамваев. Зайдите на наши предприятия, в институты, театры, кино, библиотеки, музеи, — говорилось в обращении к читателям. — Сравните наш Краснодар с дореволюционным, довоенным Екатеринодаром. Сравните — и еще выше поднимите голову, граждане нашего хорода! Вы вправе гордиться победами, завоеванными вами под руководством партии Ленина — Сталина…»

И действительно, в 30–е годы советское общество претерпело коренные изменения. Отсталая Россия превратилась в страну с тысячами новых фабрик и заводов, шахт и электростанций, колхозов и совхозов, вузов и школ. Официальная власть, указывая на преобразования, заявила: «Это социализм». Тогда, во второй половине 30–х годов, многие в это поверили. Однако реальная жизнь говорила о другом. Сталин считал, что построить социализм — значит огосударствить все средства производства в промышленности и обеспечить полную коллективизацию крестьянских хозяйств. Сталину удалось добиться своего: в СССР в конце 30–х годов была реализована его модель «социализма». Был построен «в основном» государственно — административный социализм с господством партийно — государственной номенклатуры, с массовыми репрессиями и страхом, с лагерями и тюрьмами, но без элементарной демократии и гласности. Социализм, вполне соответствовавший каноническим представлениям марксизма не о действительном, а о казарменном социализме. Это было общество, которое отражало много нового — революционный энтузиазм, веру в идеалы, подвижничество. Однако действительность во многом противоречила идеалам, которые исповедовали люди труда.

Михаил Михайлович видел, что полная демократизация политической жизни провозглашалась в то время, как усиливались массовые репрессии против партийных, государственных, военных, хозяйственных кадров, научной и творческой интеллигенции, рабочих и колхозников.

Провозглашалось завершение переходного от капитализма к социализму периода, построение социализма, хотя советское общество в конце 1930–х годов никак не соответствовало идеям К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина.

Самое парадоксальное, по мнению Бессонова, состояло в том, что, с одной стороны, торжественно провозглашалось морально — политическое единство общества, а с другой — оставалась в силе выдвинутая Сталиным на февральско — мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б) «теория» о том, что по мере дальнейшего продвижения по пути социализма классовая борьба будет все более обостряться. Этот догмат культивировал в советском обществе не единство, а подозрительность и нетерпимость. Под предлогом обострения классовой борьбы и враждебности капиталистического окружения теоретически обосновывалось ограничение демократии.