Предсказанная

— Так будет всегда, все твои желания будут исполняться мгновенно, — прозвучал голос Сайна.

— Но почему я? — спросила девушка. — Почему не кто-то еще?

— А почему не ты? Если уж ты оказалась здесь, то почему бы не тебе насладиться этим раем? Часть из нас хочет этого.

— Это единственная причина?

— Разумеется, нет, — скользнул по ее лицу теплый упругий ветерок. — Мы всемогущи, мы умеем принимать любую форму, можем стать горой и мышью, верблюдом и игольным ушком, но мы уже исчерпали все собственные желания. Ты и твои выдумки могли бы вернуть нам интерес к жизни, а ты наслаждалась бы любой роскошью, которую сумеешь вообразить…

Анна поправила волосы, посмотрела вниз. Сейчас можно было и ступать по воздуху, как по земле, и лететь, пожелав себе крылья, и все, что угодно еще. Вся широта возможностей еще не улеглась у нее в голове, но общую идею она уловила. Несколько шагов — и девушка вплотную подошла к Флейтисту.

— Слушай, а в чем засада?

Он посмотрел на Анну с улыбкой. Смеялись в первую очередь глаза — сейчас темно-карие с золотыми искрами; чаще казалось, что радужки вообще нет, только бездонная чернота зрачка.

— Ты хочешь узнать, чем придется платить за этот рай возможностей, или что в нем скрыто от первого взгляда?

— Ну, для начала — второе, — пожала плечами Анна. Что все будет честно и открыто, она не ждала. Но все же взяла со стола персик, разломила его на две половинки. По рукам потек вполне настоящий сладкий ароматный сок.

— Во-первых, здесь никто не умеет создавать, — загнул указательный палец Флейтист. — Принимать любую форму — могут, а вот создать нечто новое — нет.

— То есть? — не поняла Анна.

— То есть, я предполагаю, что здесь не будет ничего, что не содержалось бы в твоей памяти. Ничего нового — ни книг, ни музыки, ни людей, кроме тех, что ты вспомнишь, но ограниченных лишь твоими представлениям.

— Да-ааа, — вздохнула девушка. — Уже пакостно звучит, а дальше?

— Во-вторых, человек не сможет жить здесь более десятка лет, потому что здесь нет связи с природой… да, я знаю, что это звучит для тебя диковато, я объясню позже, если захочешь. И в-третьих, — прижал он к ладони третий палец. — Сайн — еще не все Безвременье. Я не верю, что все аватары согласны с такой идеей. Скорее уж, некоторым нужна игрушка, а другим — проход в наши земли…

— То есть, они между собой подерутся или договорятся — и привет владычеству?

— Примерно так, — кивнул Флейтист. — Раньше или позже, тем или иным способом. По крайней мере, мне кажется именно так.

— Это верно, Сайн? — Анна рефлекторно повысила голос, хотя и знала, что услышан будет даже тихий шепот.

— Да, — не стал спорить невидимый. — Но эти годы будут стоить сотни обычных, а от других мы сумеем тебя защитить…

— Впрочем, он, наверно, сдохнет, но идея — хороша! — зло улыбнулась Анна, вспоминая, как совсем недавно читала вслух этот стишок. — Нет, предложение отклоняется. Уж больно невкусное оно.

— Когда тебе покажется тесным этот мир, то ты можешь примкнуть к тем, кто хочет завоевать другие, и получишь желаемое. Это не шутка, Анна, это на самом деле так, — прошелестел Сайн. — Ты можешь стать владычицей всех трех миров. Не навсегда — бессмертия мы тебе не дадим, но все остальное ляжет к твоим ногам.

Анна недоверчиво хмыкнула. Звучало все, как первостатейный болезненный бред. «Взять бы этого Сайна — да в палату с обитыми войлоком стенами…», — подумала она, и уж хотела было поделиться этой мыслью с компанией, но вдруг заметила, как смотрят на нее и Флейтист, и Серебряный.

Глаза у обоих были — что называется, по пятаку, огромные и остекленевшие. Анна не сразу поняла, что вот это непонятное, невыразительное нечто во взоре называется «страх в исполнении полуночников». Значит, было чего бояться, значит — все, что плел Сайн, не было только бредом, хоть Анна и не могла в это поверить. Один Вадим — утешение и отрада — смотрел на все это, скептически скривив физиономию, на которой написано было «дуракам лечиться надо», и не собирался верить в невозможное.

Людям было непонятно, как можно предложить три мира, пусть на время, в качестве подарка совершенно случайной, фактически — с улицы подобранной девчонке. Власть, даже в рамках одной страны, власть, не позволявшая творить мановением руки ни персики, ни бури, была тем, за что боролись всеми силами. Во власть вцеплялись зубами и ногтями, отвоевывая ее у соперников по пяди, как землю. Ради нее убивали и предавали, лгали — или совершали подвиги, всю жизнь блюли репутацию. Никогда не случалось так, чтобы ее предлагали, как старую игрушку, которую жаль выбросить, а потому отдают случайному ребенку.

— Слушайте, а почему бы вам не взять какого-нибудь… считающего себя Наполеоном, а? Там и фантазия будет покруче моей, и удовольствие у обоих сторон обоюдное?

— Не все ли равно для тебя, ты или кто-то еще? — спросил Сайн, и Анна окончательно утратила способность соображать.

Если верить страху в глазах подданных Полуночи, если верить Сайну, то достаточно было сказать одно слово, чтобы стать как минимум королевой здешнего бесформенного бардака, как максимум — Полудня и Полуночи. Может быть, всего на год. Но и без того нельзя ручаться, что проживешь еще пятьдесят лет: никто не поручится, что обойдется без таких «подарков судьбы», как пьяный автомобилист или упавшая с крыши сосулька.

А если все это — не шутка, не бред, не ловушка, а сущая правда? Если через год можно будет войти в родной мир в полной силе, завоевать его, подчинить своей воле…

…своей?

Сказано ведь было — «у нас не хватает своей фантазии, нам нужна твоя». Правительница, королева, императрица, повелительница всего сущего… позволят называть себя, как угодно. Позволят тешиться любыми игрушками. Уделят малую толику сил и времени на то, чтобы создать для нее десяток сладких иллюзий, а сами в это время будут решать свои задачи.

Потому что никто власть не отдает просто так. Ни под луной Полудня и Полуночи, ни под четырьмя солнцами Безвременья. Пошутить, поманить, одурачить — могут, поступиться реальной силой — никогда. Любое обещание безграничной власти — да и ограниченной, — только приманка, сыр в мышеловке. Власть не берут, как поношенную одежду, с чужого плеча. Ее завоевывают своими силами — или гибнут на этом пути. Не бывает иначе, ни здесь, ни в родном мире.

Если же кажется, что бывает — значит, тебя просто дурачат.

— Спасибо, Сайн, я увидела достаточно, — улыбнулась Анна. — Верни нас назад.

Иллюзия растаяла легко и незаметно, оставив по себе и запах персика на руках, и привкус чистого горного воздуха на языке. Еще один кусочек мозаики лег на свое место: и крепость, и все видимое Безвременье были отчасти такой же иллюзией. Ей можно было насытиться или ранить себя, но все воспринимаемое могло измениться в любой момент. Только вот — не по воле Анны или ее спутников, по воле хозяев.

Девушка хорошо помнила, что эта воля может и убивать.