Предупреждение Эмблера

На каждой странице помещалось по двадцать фотографий: четыре ряда по пять штук. Но там, где согласно всем законам логики должна была быть фотография с подписью «Харрисон Эмблер», не было ничего.

Ничего. Не было даже пустого места. Не было даже примечания: «Фото не представлено». Только другое лицо, лицо студента, которого он смутно помнил.

Ему вдруг стало не по себе. Закружилась голова. К горлу подступил тошнотворный комок.

– В чем дело? – спросила Лорел и, опустив взгляд на страницу, где остановился его палец, побледнела.

– Я купила не тот ежегодник. Конечно. Перепутала год, да? Какая глупость.

– Нет. – Эмблер медленно покачал головой. – Год тот. Это я – не тот. – Он глубоко вздохнул, на мгновение зажмурился и открыл глаза, заставляя себя увидеть то, что не увидел раньше. То, чего не было.

То, чего не могло быть.

И еще раз, торопливо, отчаянно, пробежал взглядом по списку. Эллен, Элгрен, Эндерсон, Эндерсон, Эзариа…

Никакого Эмблера.

Он листал страницы, пока не нашел групповую фотографию карлайлской команды по гребле. Знакомая форма, знакомая лодка – слегка потертая «восьмерка» – на заднем фоне. И знакомые лица ребят в желтых футболках и шортах. Все они, его товарищи, были здесь – уверенные, серьезные, гордые. Все на месте. Кроме него.

Не желая признавать очевидное, Эмблер переворачивал страницы, находил групповые фотографии и всматривался, всматривался, всматривался… Бесполезно.

В памяти всплыли слова Осириса. Это же «Бритва Оккама», помните? Из двух объяснений выбирайте более простое. Другими словами, проще переменить то, что у вас в голове, чем изменить весь мир.

Харрисон Эмблер был… выдумкой. Блестящей интерполяцией. Жизнью, составленной из тысячи реальных фрагментов и запечатанной в память другого человека. Искусственным образованием, заменившим настоящую, подлинную жизнь. Плотная загрузка. Поток ярких эпизодов, представленных в хаотичном, постоянно меняющемся порядке.

Доску вытерли, а потом сделали на ней новую запись.

Он глухо застонал, обхватив голову руками, объятый ужасом и растерянный.

– Ты не должен сдаваться.

Эмблер поднял голову – Лорел стояла над ним с мокрым от слез, но решительным лицом.

– Ты не должен отступать перед ними.

– Лорел… – В нем как будто сломалось что-то. Как будто некое астральное тело рухнуло на землю, не выдержав собственной тяжести.

Лорел обняла его и тихо заговорила:

– Помнишь стихотворение? «Я – Никто? Кто ты? Тоже Никто?» Будем двумя никто. Вместе.

– Лорел, я не могу так с тобой поступить.

– Ты не можешь так с собой поступить, – ответила она. – Потому что тогда они победят. Не знаю, как выразиться… Наверное, все дело в инстинкте, верно? Иногда мы чувствуем правду, хотя и не можем ничего доказать. Послушай меня. Когда я смотрю на тебя, то уже не чувствую себя одинокой. Со мной такое очень редко бывало. С тобой я в безопасности. С тобой мне спокойно. Я знаю – ты хороший человек. Я знаю это потому, что видела и других. У меня был муж, превративший мою жизнь в ад на земле. Мне пришлось искать защиты от него у закона, но закону было плевать на меня. Те двое вчера… Я видела их лица, их глаза… Они смотрели на меня, как на кусок мяса. Им было наплевать, что со мной случится: останусь я в живых или сдохну. Один из них сказал что-то вроде: «Я бы попрыгал на этих подушечках». Второй добавил, что он бы «тоже не отказался». Они решили, что никто ничего не узнает. Вот что меня ожидало. И это только для начала. Так бы и случилось, да только они не рассчитали, что есть ты.

– Но если бы не я, с тобой бы вообще ничего…

– Прекрати! Ты говоришь так, словно они ни в чем не виноваты. Но это же не так, не так. И они должны заплатить по счету. Прислушайся к своим инстинктам и ты поймешь, что правда, а что нет.

– А что правда? – глухо спросил он.

– Правда – это ты. Начнем с этого. – Лорел привлекла его себе. – Я верю. И ты должен поверить. Должен поверить ради меня.

Тепло ее тела придало ему сил. Вот с кого он должен брать пример – с Лорел. Боже, какая же она сильная.

Они долго молчали.

– Мне нужно отправиться в Париж, – сказал наконец Эмблер.

– Это бегство или охота? – с оттенком вызова спросила она.

– Пока не знаю. Так или иначе, я должен спуститься в лабиринт и пройти по нему. Куда бы он ни вел.

– Согласна.

– Но нам необходимо быть готовыми ко всему. Может выясниться, что я действительно не тот, кем себя считаю. Что я кто-то другой. Кто-то, кого не знаем ни ты, ни я сам.

– Ты меня пугаешь, – тихо сказала Лорел.

– Может быть, тебе есть чего бояться. – Он взял ее за руки и тихо добавил: – Может быть, нам обоим есть чего бояться.

Сон долго не приходил, а придя, принес картины из прошлого, которое он еще считал своим.

Лицо матери со скрытыми под слоем крема и пудры синяками… в голосе боль и растерянность.

– Это он сам тебе так сказал? Сказал, что уходит?

– Нет. Он ничего не говорил.

– Тогда я просто не понимаю… Что с тобой? С чего это ты взял? – Она начала злиться.

– Извини, мама, – быстро сказал мальчик.

– Что ты такое удумал? Зачем так говорить?

И его невысказанный ответ: «Разве это не ясно? Разве ты не видишь?»

Лицо матери растаяло… Вместо него появилось сосредоточенное, напряженное лицо Пола Фентона… в глазах – холодный расчет, в голосе – непритворное изумление.

– По-моему, вы настоящий кудесник. Волшебник. Или фокусник. Оп! – и слона на сцене уже нет. Оп! – и нет самого фокусника. Исчез, вместе с плащом, палочкой и прочим. Как вам это удается?

Действительно, как?

И еще одно – расплывчатые черты и ясные глаза. Глаза, в которых застыли прощение и достоинство. Глаза Ван Чан Люна.

– Знаете, кого они мне напоминают? Того древнего умельца, который продавал в деревне копья и щиты и при этом утверждал, что его копье не знает преград, а его щит убережет от любого оружия.

Память вернула, забросила его в Чжаньхуа. Забытые, вытесненные из сознания образы хлынули, словно прорвавший плотину поток.

Он не знал, почему не мог вспомнить их раньше, как не знал, почему смог вспомнить сейчас. Картины, возвращаясь, несли боль, и боль пробуждала еще более ранние воспоминания о боли…

Видя в глазах умирающего на трибуне человека величие, прощение и достоинство, он сам не испытывал ничего похожего. Им овладела ярость, подобной которой он никогда еще не испытывал. Его использовали. Им и его товарищами бесстыдно манипулировали – это было ясно. Досье – гобелен лжи, сотканный из слабых нитей обмана и подтасовок.

Вы узнали или увидели что-то такое, что не должны были узнать.

К концу дня правительство Тайваня сообщило об аресте нескольких членов леворадикальной группировки, якобы стоящей за убийством; сама организация была внесена в официальный список террористических. Таркин знал о ней кое-что: группа состояла из примерно десятка студентов, вся деятельность которых сводилась к распространению маоистских брошюр и обсуждению неких заумных вопросов революционной доктрины за чашкой жидкого зеленого чая.