Преисподняя

Когда Ключников осветил лестницу фонарём, все застыли и обернулись к нему. Он видел обращённые вверх бледные бескровные лица, все смотрели, оцепенев, лица детей были на удивление бесстрастны — ни страха, ни интереса. Взрослые, видно, поняли, что он один, и ждали, что он предпримет. Седая старуха с непреклонным морщинистым лицом строгим казённым голосом поторопила детей:

— Быстрее, дети! Быстрее!

Все продолжали спуск, дробный стук детских ног на ступеньках заполнил тёмное нутро шахтного ствола, металл отзывался на стук протяжным унылым звоном. Нижние, те, кто успел спуститься, исчезали один за другим в темноте, вероятно, от ствола шахты в сторону уходил горизонтальный ход.

— Стойте! — громко приказал Ключников, ещё не зная, что станет делать.

Никто не послушался, дети продолжали спускаться, последний исчез в темноте, и тогда взрослый, который прикрывал их сзади, направил вверх пистолет, но Ключников его опередил: дал очередь и по лестнице кинулся вниз.

Он не успел ничего подумать; сзади, за спиной, откуда он пришёл, послышался тяжёлый удар, стены и лестница содрогнулись, и ему показалось, что все вокруг рушится и он летит в темноту.

Ключников не знал, сколько времени он провёл без сознания. К счастью, выпавший фонарь продолжал гореть; очнувшись, Ключников увидел в стороне присыпанное землёй светлое пятно.

Бункера не существовало. Мощный взрыв обрушил его, накрыв защитников и отряд; видимо, так и было задумано, чтобы дать уйти детям. И сейчас они, вероятно, шли в темноте, уходили тайными ходами в другие укрытия, чтобы продолжить свою подземную жизнь.

Чувствуя сильный звон в ушах, Ключников подполз к фонарю. Посветив вокруг, Сергей понял, что взрывом его бросило вниз, на дно шахты, благо было невысоко и упал он на рыхлую землю. Железная лестница на стене была покорёжена и скручена вся, как верёвка, Цепляясь за прутья, Ключников с трудом карабкался вверх, пока не добрался до входа в коридор.

В свете фонаря густо висела бетонная пыль, плавала копоть, из развороченных глыб торчала гнутая арматура, большие листья бронированной стали были смяты, как бумага. Ключников понял, что из всего отряда в живых остался он один.

Второй раз за свою жизнь он уцелел один, один из многих, как будто Провидение уготовило ему особую судьбу — свидетеля и очевидца, чтобы кто-то мог рассказать, что произошло.

Звон в ушах не ослабевал, Ключников не знал, что делать. Пробраться назад было невозможно, ходы и коридоры бункера завалило, Ключников выбрался в шахтный ствол и по разрушенной, висящей кое-как лестнице стал карабкаться вверх; лестница иногда раскачивалась и готова была вот-вот оборваться, однако он достиг верхнего коллектора. Там тоже все было обрушено взрывом, Ключников полз под скрюченными стальными балками, под нависающими обломками, перелезал через глыбы бетона и сплетения арматуры и снова, тая дыхание, пробирался узкими осыпающимися лазами, почти вслепую отыскивая сохранившиеся щели.

Иногда ему казалось, что выхода нет и он навсегда останется под землёй. Надежда то покидала его, то снова тлела, заставляя искать выход. В конце концов он с трудом преодолел полузасыпанный подкоп и вылез в старинную, выложенную кирпичом галерею. Ключников сел, привалясь к стене, и погасил фонарь. В кромешной темноте ему мнилось, он остался один на земле. Тоскливая, как стон, боль ныла в груди и сквозила навылет: понятно было, что он похоронен заживо и теперь обречён на долгую мучительную смерть.

Его разбирал страх. Нет, Ключников никого не боялся, кто мог тронуть его, вооружённого до зубов? Но разве оружие, разве сила лишают нас страха и укрепляют дух?

Страшное, пронизывающее насквозь одиночество, с которым нельзя было совладать, обуяло его, он вдруг почувствовал себя маленьким, беззащитным. Он хотел заплакать — в детстве после плача всегда наступало облегчение — но не смог, плач ведь тоже требует сил.

Ключников даже молиться не мог — не умел, хотя был крещён. Да, бабушка позаботилась когда-то, отвела внука в Успенский собор на Городке, где священник крестил его, однако в семье все, кроме бабушки, были лишены религиозного чувства.

С медового Спаса бабушка строго говела весь двухнедельный Успенский пост. В Звенигороде, как повсюду, мало осталось таких, кто жил по русскому обычаю и православному закону, как приличествует человеку, рождённому в вере.

Сергей едва помнил наставления бабушки, в памяти удержались смутные отрывки: на первый Спас, прозванный мокрым, отлетают ласточки и стрижи, падает обильная холодная роса, первая малина поспевает… Бабушка старалась передать ему, что знала сама, но тщетно — внук растерял.

Ключников зажёг фонарь и поводил им вокруг, определяясь: массивные опоры поддерживали тяжёлый шатровый свод, узкие арочные проёмы соединяли одну палату с другой. Могло статься, это были остатки Опричного двора, который помещался здесь когда-то: застенки, каменные мешки, ледяные погреба, казематы, пыточные камеры… Если так, то сколько людей изнывали тут от нещадной боли, томились в смертельной тоске, мучительно испускали дух в пытках и в страхе ждали кончины — страх и тоска густо пропитали здесь стены и своды, настоялись за века в непроглядной черноте и сочились из-под земли, отравляя воздух Чертолья.

Пошатываясь от усталости, Ключников тяжело побрёл вдоль стены, обнаружил в ней каменные ступеньки, которые вели наверх. Поднявшись, он оказался в глубоком подвале разрушенной давно церкви [15] , под лучом фонаря в разные стороны побежали крысы.

Крутая деревянная лестница поднималась к решётке, за которой лежал укромный замкнутый дворик. Оступаясь, едва держась на ногах, Ключников насилу выбрался наружу. Ему померещилось, он уже бывал здесь когда-то: под деревьями у стены располагалась маленькая детская площадка, узкая тёмная арка вела в соседний двор-колодец. Ключников поозирался и не поверил глазам: это были задворки дома, в котором жила Аня.

15

на этом месте в XVIII веке стояла церковь Николы, что в Турыгине

Построенный в начале века высокий доходный дом нависал над двором, как скалистый утёс. Дом стоял в самом центре Чертолья позади Музея изящных искусств и небольшого уютного парка с красивой обветшалой усадьбой князей Долгоруких, где разместилось нынче дворянское собрание.

Так было угодно судьбе. Провидение снова привело его к этому дому в неукротимом желании доказать, что от судьбы не уйти.

Ночь была на исходе, блеклый рассвет размыл сумеречную мглу и растёкся повсюду, пролил на город тусклый утренний свет.

Ключников с трудом дотащился до стены, тяжело опустился на землю. Неимоверная усталость одолела его, сковала тело, и мнилось, что отныне он и пальцем не шевельнёт.

Он был невероятно грязен, пороховая гарь въелась в кожу, волосы слиплись от пота, грязь и пот пропитали испачканную землёй и машинной смазкой одежду.

Ключников не знал, сколько прошло времени. Он услышал поблизости шаркающий звук метлы и очнулся: неподалёку женщина-дворник мела двор. Она заметила его, сидящего без сил на земле, и обмерла, глаза её округлились от страха: на коленях у него лежал автомат.