Прекрасная Ху Мэй хочет есть

— Это моя сокровищница, я сама собирала. Красиво?

— Ты их всех сожрала, что ли? — неверяще уточнила Ки Рэн, пытаясь уложить в голове новость о том, что здесь годами пропадали люди, а никто не забил тревогу. Хозяйка склепа что-то поняла по её лицу, подлетела ближе и погладила по щеке замершего в ступоре монаха, перевела взгляд на Ки Рэн и сказала с презрением:

— Людишки. Они гордились моей красотой, как будто в этом была их заслуга, выставляли меня, как куклу в витрине, пока я была жива, и даже после смерти сделали театр из моего последнего пристанища. Эти жадные чиновники, похотливые туристы, фальшиво скорбящие родственники — «ах, она умерла, ах, какая потеря». Они меня и убили.

— Так говорят, вроде, самоубийство это было?

Ху Мэй ядовито усмехнулась, развернулась спиной и подняла руками волосы, медленно оборачиваясь и показывая, как неестественно проступают под кожей шейные позвонки:

— Меня столкнули в пустой пруд. Мать моего жениха хотела ему другую невесту, но отказать моему отцу не смогла, поэтому согласилась принять меня в семью и даже провела обручение, но свадьбу оттягивала как могла, потому что искала способ от меня избавиться. И нашла. Меня столкнул её слуга. Ему было меня так жаль, он плакал. Бедняжка. Его слёзы были такие сладкие... — Прекрасная Ху Мэй продолжала стоять спиной и оборачиваться, прекрасно понимая, какое впечатление производит этот тошнотворный угол, улыбалась и шептала: — А его кровь была горячей и солёной, как морская вода за миг до заката. Он был красивый. Прямо как ты, — она плавно развернулась к монаху и провела длинным ногтем по его шее, заглянула в глаза: — Тебе страшно, малыш?

Монах крупно дрожал и стучал зубами, но лицо было как будто окаменевшее, по виску ползла капля пота. Ки Рэн отбросила когтистую руку в сторону:

— Так, обожди жрать. Сокровища где?

Хозяйка рассмеялась и развела руками:

— Нет здесь никаких сокровищ, это слух, который я пустила сама. Он привлекает жадных. А потом они видят меня и становятся похотливыми. Очень горячими, такими вкусными, — она опять потянулась к монаху, Ки Рэн опять отбросила её руку:

— Так, так, хватит! Сначала бабки. Давай, придумай что-нибудь, это богатый дом, здесь должно что-то быть. Я же тебе не просто так горяченького принесла, да? Плати.

Ху Мэй опять рассмеялась, запрокидывая голову и давая возможность незаметно бросить в рот ещё несколько бобов.

— Ты думаешь, моя родня, съезжая из этих проклятых развалин, оставила хоть что-то? Ты такая глупая. Вас, живых, так легко обмануть, — она опять протянула когти к монаху, Ки Рэн опять их отбросила:

— Эй!

— Не мешай, мы должны остаться вдвоём...

— Хрен тебе! Дверь открой, мы уходим. Пацан, очнись! — она толкнула монаха в плечо, но он не отреагировал, она толкнула сильнее. Ху Мэй рассмеялась и ласково улыбнулась:

— Оставь его, он умрёт счастливым. Выбери себе место у стены, вон там в углу красиво.

— В смысле? Ты не собираешься меня выпустить? Ты же не ешь женщин!

— Не ем. Но и отпустить тебя я не могу — ты же тогда всем расскажешь о моём маленьком секретике, и они перестанут сюда ходить. А мне надо кушать. Лучше не мешай.

Ки Рэн ещё раз толкнула спиной дверь, но она стояла как влитая, Ху Мэй рассмеялась и широко раскрыла рот, из которого вырастали длинные зубы, но всё ещё продолжала смотреть, и Ки Рэн толкнула дверь ещё раз, уже специально изображая панику. Ху Мэй рассмеялась ещё сильнее, запрокидывая голову и закрывая глаза, Ки Рэн выплюнула жёваные бобы на ладонь, впечатала в неё кулак и двинула духа в подбородок со всей северной щедростью.

Ху Мэй подавилась смехом и улетела в середину коридора, даже после падения продолжая катиться, а Ки Рэн влепила пощёчину монаху и рявкнула в лицо:

— Пацан, к бою! Некогда спать, включай экзорцилку!

Монах всё ещё стоял бледный и каменный, глаза таращились в пространство перед собой. А потом посмотрели на шею Ки Рэн.

Она успела поднять одну руку, когда сзади набросилась петля волос и сдавила, приподнимая над полом и оттаскивая подальше. Прекрасная Ху Мэй вышла из тени за спиной монаха, положила ему на плечи тонкие пальцы, из которых медленно вырастали когти, с улыбкой понюхала его шею и слизнула с виска каплю пота, глядя в глаза Ки Рэн, которая пыталась развернуть прижатую волосами к шее руку так, чтобы волосы её душили чуть поменьше. Ху Мэй рассмеялась и промурлыкала с фальшивым сочувствием:

— Прости, старушка, я нравлюсь ему больше, чем ты.

— Да ладно. А так? — она схватила свободной рукой низ рубашки вместе с майкой и подняла повыше.

Монах распахнул глаза и затараторил:

— Именем света, священного и непорочного, уставший дух, томящийся...

С шеи Ки Рэн соскользнула прядь волос, она упала на пол, вскочила и побежала, глядя как монах поднимает ладони и от них начинает исходить свет.

Ху Мэй оттолкнула монаха и отпрянула, закрывая лицо рукавом, Ки Рэн с разгону приложила её кулаком по рукаву, но без бобов рука просто прошла насквозь и ударила в литую медь. Она зашипела от боли и зло крикнула монаху:

— Читай давай!

Он поднял руки и запищал дрожащим голосом:

— Томящийся в клетке реальности, отринь порок не-жизни и изыди во тлен! Именем света...

Его ладони засветились, дух визжал и медленно оседал на пол, Ки Рэн била ногами в дверь, руками вылавливая из карманов бобы и запихивая в рот, выплюнула на свой ботинок и ударила ещё раз — двери распахнулись. Она цапнула монаха за халат и побежала.

По брусчатке перед ней поползли волосы, стали цепляться за ноги, монах споткнулся и упал на колени, но мантру читать не прекратил. Ки Рэн намотала его халат на ладонь и забросила на спину через плечо, как будто он был мешком, и опять побежала.

Дух визжал, за спиной что-то с грохотом рушилось, потом впереди стал рассыпаться каменный забор, раскатываясь кусками, которые попадали под ноги и замедляли темп. Монах начинал весить всё больше, ленты волос ползли уже настолько далеко впереди, что Ки Рэн поняла, просто убежать не выйдет. И остановилась. Поставила монаха ровно, плюнула на ладони и встала перед ним, размазывая остатки бобов по костяшкам и глядя на стремительно летящую в ореоле волос зубастую Ху Мэй.

— Монах, соберись! Тебя-то сожрут, а мне с этой козой в склепе сидеть, пока от голода не сдохну. Сто золотых дам!

— Именем света, священного и непорочного...

Сияние за спиной бросило на дорожку её длинную растрёпанную тень, Ху Мэй замедлилась и закрылась от этого света рукавами, начиная шипеть, но продолжая наступать, хоть и гораздо медленнее.

— Пацан, у меня три удара. Либо ты за это время её упокоишь, либо не поминай лихом. Я пошла.

— Именем света...

Голос монаха дрожал, вместе с ним трепетал свет за спиной, заставляя тень метаться из стороны в сторону. Ху Мэй парила на такой высоте, что ударить её можно было только в живот, и Ки Рэн ударила, с разбега, правой, левой, и ногой с разворота. Ворох шёлка упал на землю, завизжал и пополз, перебирая толстыми прядями волос, как паук. Ки Рэн попыталась пнуть этот ворох ногой, но нога прошла насквозь — бобы кончились.

— Валим, быстро!

Она побежала к монаху, уже протягивая руку, чтобы схватить его и потащить, когда её цапнула за ногу прядь волос и дёрнула вверх, а Ки Рэн успела только извернуться в воздухе, чтобы приложиться о камень дорожки плечом, а не головой. А потом в глазах вспыхнули такие искры, что она потерялась на какое-то время, а очнувшись, поняла, что лежит на камнях у ног монаха, а он затыкает бутылку пробкой и говорит окончательно охрипшим голосом:

— Именем света, упокойся в мире.