Прекрасная, как река
Шрифт:
Следующие месяцы прошли так же, как все предыдущие семь лет. В любую погоду я просыпалась в шесть утра и выходила на пробежку в лес, затем принимала душ, завтракала с моим парнем Фридрихом и шла на работу.
В тридцать лет я случайно оказалась в хосписе под названием Дом «Тропинка». Один из пациентов знал, что я художница, и его последним желанием было, чтобы я написала картину в его комнате. Очутиться наедине с умирающим было страшно, но я исполнила его волю. Так и получилось, что я полюбила это место благодаря Жерару Дюбюку, для которого писала здесь однажды зимним вечером. И я до сих пор очень горжусь этой работой.
Долгое время я занималась
Одним октябрьским вечером, во вторник, я работала в Доме, когда прилетело сообщение от Этьена:
Сначала я попыталась дозвониться Фридриху, чтобы он меня отвез, но постоянно попадала на автоответчик.
Вообще-то я и сама умею водить, но за город выезжаю нечасто. Когда я сказала Лие, что срочно должна ехать, она предложила отвезти меня. Конечно, можно было бы взять такси, но такого рода идеи редко приходят мне в голову. Меня кидает в холодный пот от мысли о том, что придется долго ехать и беседовать с незнакомым человеком в тесном замкнутом пространстве.
В машине я задавалась вопросом, как и почему мама оказалась в нашей больнице, в трех часах езды от ее дома. Что, если она хотела устроить нам сюрприз своим приездом, но попала в аварию? Нет, вряд ли, мама никогда раньше не приезжала нас повидать. Я продолжала ломать голову до тех пор, пока Лия не высадила меня у дверей больницы.
– Припаркуюсь и догоню.
Я вошла и сразу увидела Этьена – он толкал перед собой инвалидную коляску. Его спина не давала разглядеть сидевшую в ней женщину. Мелькнула мысль: «Это не мама…»
Со дня ее переезда мы не виделись пять месяцев. Подойдя ближе, я схватилась рукой за сердце – так она исхудала.
– Мама, как ты здесь оказалась?
Едва я задала этот вопрос, Этьен оглушил меня тремя словами:
– Рак поджелудочной железы.
Я рухнула в оказавшееся рядом кресло. Будь я старым телевизором, сейчас по мне пришлось бы стукнуть, чтобы я снова заработала: у меня пропали и звук, и изображение.
Мама смотрела прямо перед собой. Пациенты рядом с нами замолчали. Заметив в отдалении кофемашину, я пошарила в карманах в поисках мелочи. Добавить к стрессу кофеин – не лучшая идея, но надо было срочно на что-нибудь переключиться. Оказалось, не мне одной пришла в голову эта мысль, и спустя несколько минут я вернулась с пустыми руками: не хотелось стоять в очереди из пятнадцати человек. Бросив взгляд на маму, я увидела что-то у нее в руке. Этьен заметил мой вопросительный взгляд.
– Она сказала, это желтый апатит.
Я погуглила название камня и прочитала вслух:
– Желтый апатит: лечит печень, поджелудочную железу и избавляет от целлюлита. Мама, у тебя и так всегда были красивые ноги. Тебе это ни к чему.
Это неуместное замечание вызвало у Этьена истерический смех. Я смотрела на него и не могла понять: то ли он рассмеялся до слез, то ли не в силах больше сдерживаться. Мама продолжала перекатывать в ладони камень, не подавая виду, что услышала меня.
Много лет она была членом общества «Лунный круг» – их ритуалы основывались на молитвах, песнопениях и литотерапии, а главная цель состояла в избавлении от телесной боли. Все ее карманы были забиты камнями, она раскладывала
их повсюду, чтобы отогнать скверну, привлечь добро и положительную энергию. Как-то раз она даже призналась мне, что носит один камешек в бюстгальтере, «поближе к сердцу». Тогда я ответила, что большинство людей делают как раз наоборот – ходят к психотерапевту и платят баснословные деньги, чтобы тот помог избавиться от камня, лежащего на этом самом месте. Она сказала, что мне не понять.Лия подошла в тот момент, когда медсестра назвала номер, который Этьен держал в руках. Дальше все пошло по накатанной. Мамины документы передали в Дом «Тропинка», и на следующее утро ее приняли.
К девяти утра, обустроив маму в палате, я предложила Этьену пойти в холл для посетителей – он был на третьем этаже.
– Давно ты об этом знаешь?
– О том, что у нее рак, еще с мая. Она потому и переехала, чтобы сменить обстановку.
Я смотрела на Этьена и думала, что, если бы мы предложили этот сценарий режиссеру, он просто посмеялся бы. Все слишком ужасно, чтобы быть правдой.
– Ты уже пять месяцев в курсе, что мама больна, а я узнаю, когда уже совсем поздно?
– …
– Но почему она не легла в больницу раньше?
– Она отказалась лечиться и не хотела, чтобы я тебе об этом говорил.
– Почему?
– Считала, это бесполезно.
Я поглубже погрузилась в кресло и принялась теребить кольца.
– Ну да, логично.
Этьен вздохнул.
– Что логично? Ты о чем?
Я покивала, словно мне вдруг все стало ясно.
– Она всю жизнь провела засунув голову в песок – и вот теперь задыхается.
– Ну хватит тебе, Фаб!
Я пожала плечами и добавила:
– Именно так оно и есть, но чего уж теперь.
Мы спустились обратно к ее палате и прямо перед дверью встретили медсестру Мирей.
– Ну как? Ваша мама с вами говорила после приезда?
– Нет, ей не нравится, что она здесь.
– Держитесь…
– Спасибо, Мирей.
Я оставила Этьена наблюдать за мамой, пока она спала, и пошла домой принять душ и перекусить. На кухне сидел Фред. Не отрывая глаз от газеты, он спросил:
– Ну что?
– Ей уже недолго осталось.
– Сочувствую.
Не успела я подняться, раздеться и включить теплую воду, как от Этьена пришло сообщение:
Я приняла самый быстрый душ в истории человечества, спустилась и по дороге схватила со стола яблоко. Фред наблюдал, как я в спешке натягиваю сапоги.
– Снова уходишь?
Я на ходу чмокнула его в губы.
– Расскажу, если будут новости.
Этьен ждал меня у двери Дома «Тропинка».
– Что случилось?
– Мне не нравится оставаться с ней вдвоем, она на меня постоянно смотрит.
– Ты мог бы ей что-нибудь рассказать, слышит-то она еще хорошо.
– Нет, ты не понимаешь, она на меня злится. Потому и молчит.
Мы сели в гостиной, между ресепшеном и пианино – мое любимое место.
– Вот я как раз и хотела спросить. Что случилось?
– Она позвонила мне позавчера из Сент-Огюста и попросила свозить ее посмотреть, как желтеют деревья в Дэмоне. Соскучилась по осеннему лесу. Но когда я увидел, в каком она состоянии, психанул и сказал, что мы едем в больницу. Все три часа пути она уговаривала меня вернуться, а когда поняла, что ничего не выйдет, у нее случилась истерика.