Прекрасная маленькая принцесса

Я засовываю свободную руку в карман, чтобы защитить пальцы от пронизывающего холода, и, к моему удивлению, Петр делает то же самое с моей второй рукой, засовывая ее в карман своего пиджака с шелковой подкладкой, не распуская наших сцепленных рук.

— Мы здесь ужинаем или что-то в этом роде? — Спрашиваю я, пытаясь выжать из него удивление.

Надеюсь, что так. Я ничего не ела с самого завтрака и надеялась, что за ужином он наконец расскажет мне, что с ним происходит. Он ведь обещал мне объяснения.

— Такая нетерпеливая, — укоряет он. — Может, вместо того чтобы играть в двадцать вопросов, ты расскажешь мне, над какими проектами ты работала в последнее время?

Его серые глаза держат меня в плену, с нетерпением ожидая, когда я перейду к делу.

— Проекты? — Спрашиваю я.

— Ну, да. Для колледжа или то, что ты рисовала для развлечения, — уточняет он.

Нет, спасибо. Потому что рисунок углем, над которым я работаю для выпускного, кажется мне сейчас слишком личным. Я пожимаю плечами, давая ему полуправду, чтобы не вдаваться в подробности.

— Я решила попробовать написать большую работу, что-то вроде пейзажа, как у Адольфа Аппиана.

— Ммм, — хмыкает он с интересом. — И ты используешь кусочки хлеба для смешивания?

Почему меня так задевает осознание того, что он слушал меня в тот день, я не могу сказать. Но мой желудок вздрагивает, когда он пересказывает мне историю искусств.

— Нет. — Я тихонько смеюсь, вспоминая, как приносила в колледж буханки хлеба для своих работ. — Просто старую лоскутную ткань.

Мы доходим до конца очереди, и Петр достает два входных билета, которые женщина сканирует, прежде чем жестом пригласить нас внутрь.

Как только мы ступаем на садовую дорожку, я задыхаюсь, и мои глаза расширяются. Вместо фонарей, выстроившихся вдоль дорожки, я вижу сотни и сотни ярко освещенных тыквенных фонарей. Некоторые из них массивные, возможно, весят больше, чем я. Другие меньше моей головы. И каждый из них вырезан с замысловатым мастерством, демонстрируя прекрасные изображения и узоры.

— Тебе нравится? — Спрашивает Петр, его голос понижается до глубокого рокота.

— Как ты вообще об этом узнал? — Я задыхаюсь, с трепетом приближаясь к первой тыкве.

Он усмехается.

— Я провел исследование.

Потерявшись в чудесной резьбе и мерцающем свете свечей, я веду Петра по дорожке, любуясь каждым временным произведением искусства. Что-то в том, что их красота не может длиться долго, что в конце концов тыква завянет и рассохнется, делает эти потрясающие творения еще более вдохновляющими.

— Голодна? — Спрашивает Петр, когда мы доходим до первого перерыва в выставке тыкв и находим небольшой киоск с едой.

— Очень, — признаюсь я, мой рот наполняется чудесным запахом хот-догов.

— Чикагский дог? — Предлагает мужчина за своей тележкой с хот-догами.

— Два, пожалуйста. — Говорит Петр, поднимая пальцы для подтверждения. Затем он достает из бумажника несколько купюр и протягивает их мужчине. — Сдачу оставьте себе, — добавляет он, когда продавец передает нам еду.

— О, спасибо. — Говорит дряхлый старичок, его глаза расширяются при виде двух двадцатидолларовых купюр.

Петр отдает мне хот-дог, и мы продолжаем путь, а я молчу, пока мы идем по тропинке. Стон благодарности вырывается из моих губ, когда я откусываю кусочек венской сосиски, горчицы, соленого огурца, помидора и лука, завернутых в булочку с маком.

— Вот это чикагский дог, — хвалюсь я, откусывая значительный кусок.

Петр хихикает, его губы растягиваются в ухмылку, пока он жует. Мы еще долго бродим по саду, медленно поглощая еду и любуясь мельчайшими деталями дорожки, выложенной тыквами. И все это время Петр остается таким же очаровательным, как и прежде.

Прошло уже несколько часов, когда мы вернулись к входу в сад, и я чувствую себя сытой и довольной, а ноги болят, как будто я совершила долгую прогулку.

— Ну что, оно того стоило? — Спрашивает Петр, когда мы пробираемся сквозь толпу, высыпающую на парковку.

— Стоило? Это было как на выставке картин! Я хочу делать это каждый год.

— По-моему, звучит неплохо, — простодушно соглашается он, и мое сердцебиение учащается.

Очередь на выезд с парковки быстро растет, и Петр не теряет времени даром, отъезжает от нашего места, чтобы опередить натиск. Но я не могу выкинуть из своего нутра ту затянувшуюся реакцию на его слова.

Это была еще одна прекрасная ночь — такая, что может соперничать с тем временем, которое мы провели вместе в Нью-Йорке. Но я не могу забыть о том, что он так и не дал мне объяснений. Я уже не в состоянии просто забыть об этом. Я пыталась сделать это в Нью-Йорке, думала, может, ему просто нужно время, чтобы обдумать ситуацию, узнать меня получше и увидеть наш потенциал.

Но это не то. Ну и что?

Его глаза несколько раз мелькают в моем направлении, пока он едет обратно к моему дому, и по тому, как его пальцы сжимают руль, я понимаю, что он готовится к неизбежному.

— Нам все еще нужно поговорить. — Говорю я, когда наконец набираюсь смелости.

— Я знаю. — Говорит он, его голос низкий и официальный.

Не успеваем мы вернуться в город, как он резко сворачивает направо, съезжает с шоссе и останавливается рядом с небольшим парком. Мой пульс учащается, когда я понимаю, что мы действительно собираемся это сделать, а желудок сводит от нервного напряжения.

Тяжело вздохнув, Петр снова глушит мотор, позволяя фарам померкнуть и бросая нас в глубокую ночь. Лишь свет приборной панели отбрасывает красноватый оттенок на его лицо, обнажая глубокие складки хмурого лица, когда он поворачивается ко мне.

— Ну что? — Спрашиваю я, когда он молчит.

Его глаза опускаются, и он качает головой.

— Я не знаю, с чего начать.

— Как насчет того, чтобы начать с того, почему было ошибкой спать со мной, начнем с этого? — Предлагаю я, и боль в моем тоне тут же выдает меня.

Петр заметно сглатывает и кивает. Кажется, он собирается с силами, его кивок становится все более уверенным, пока ему не удается снова встретить мой взгляд.

— Ладно. Наши выходные в Нью-Йорке были… потрясающими. Я и представить себе не мог, что ты можешь мне так понравиться. Я никогда ни к кому раньше не испытывал таких чувств, и я просто… не знал, что делать.

— И ты решил, что выход — переспать со мной? — Давлю я. — Ты сказал, что любишь меня, а когда дошло до дела, оказалось, что это просто ложь? — Я опасно близка к слезам и сглатываю комок в горле, стараясь сохранить самообладание.