Прекрасное далеко

— Но ты хочешь получить наследство? Обрести свободу?

— Моя мать просит милости за меня. А я не стану кланяться никому, кроме королевы, — заявляет Фелисити, вертя в руках зонтик. — Послушай, Джемма, ну неужели мы не можем ее так зачаровать, чтобы она проснулась с усами?

— Нет, не можем.

— Но ты ведь не продолжаешь интересоваться Саймоном? Скажи мне, что нет!

— Нет, — отвечаю я.

— Он тебе все еще нравится! Ох, Джемма!

Фелисити качает головой.

— Что ушло, то ушло. Я сделала свой выбор.

Я оглядываюсь на Саймона. Они с Люси прогуливаются рядышком, улыбаясь встречным. Вид у них довольный. Спокойный.

— Я сама не знаю, чего хочу, — признаюсь я.

— А знаешь, чего хочу я? — спрашивает Фелисити, остановившись, чтобы сорвать ромашку.

— И чего же?

— Мне хочется, чтобы Пиппа была здесь.

Она один за другим обрывает лепестки ромашки.

— Мы ведь собирались летом поехать в Париж. Ей бы это очень понравилось.

— Мне очень жаль, — говорю я.

Лицо Фелисити темнеет.

— Некоторые вещи невозможно изменить, как бы нам того ни хотелось.

Я не понимаю, что она подразумевает, но Фелисити не дает мне времени подумать над этим. Она обрывает последний лепесток с цветка.

— Любит, — говорит она.

На нас с Фелисити падает чья-то тень. Ее отец, адмирал Уортингтон, стоит впереди на дорожке, закрывая собой солнце. Это красивый мужчина с сердечными манерами. И если бы я не знала о нем кое-чего, я была бы им очарована, как и все остальные. Он держит за руку свою подопечную, малышку Полли, которой всего семь лет.

— Фелисити, ты не могла бы присмотреть за Полли? Ее гувернантка слегла с жаром, а твоя мать сейчас занята.

— Конечно, папа, — кивает Фелисити.

— Ты у меня умница. Не перегрейтесь на солнце, — предостерегает адмирал, и мы послушно раскрываем зонтики.

— Ладно, идем, — говорит Фелисити ребенку, как только отец уходит.

Полли идет в двух шагах позади нас, волоча по пыли куклу. Ей подарили эту игрушку на Рождество, и кукла уже совершенно истрепана.

— Как зовут твою куклу? — спрашиваю я, стараясь не показать, что я совсем не знаю, как обращаться с маленькими детьми.

— Ее никак не зовут, — угрюмо отвечает Полли.

— Никак? — удивляюсь я. — А почему?

Полли грубо стукает куклу о камень.

— Потому что она дурная девочка.

— Ну, она не выглядит такой уж плохой. А что она делает дурного?

— Она врет про дядю.

Фелисити бледнеет. Она приседает рядом с девочкой, прикрываясь вместе с ней зонтиком от чужих глаз.

— Ты не забываешь делать то, что я тебе говорила, Полли? Запирать на ночь дверь, чтобы к тебе не залезли чудовища?

— Да. Только они все равно приходят.

Полли швыряет куклу на землю и пинает ее.

— Это все потому, что она такая злая!

Фелисити поднимает куклу и отирает грязь с ее личика.

— У меня тоже когда-то была такая кукла. И мне тоже говорили, что она злая. Но она не была злой. Она была доброй и честной куклой. Как и твоя, Полли.

Губы малышки дрожат.

— Но она говорит неправду!

— Это весь мир врет, — шепчет Фелисити. — А не мы с тобой.

Она протягивает девочке куклу, и Полли прижимает ее к груди.

— Однажды я стану богатой женщиной, Полли. Я буду жить в Париже, без папы и мамы, и ты сможешь уехать и жить со мной. Ты бы этого хотела?

Девочка кивает и берет Фелисити за руку, и они вместе идут по дорожке, с вызывающим видом здороваясь со знакомыми, обе страдая от свежих ран…

Глава 24

Общество Гиппократа обосновалось в очаровательном, хотя и немного потрепанном здании в Челси. Дворецкий принимает наши пальто и ведет через просторную гостиную, где несколько джентльменов курят сигары, играют в шахматы и спорят о политике, и приводит в самую большую библиотеку, какую только мне доводилось видеть. По углам стоят разнообразные кресла. Некоторые придвинуты к камину, в котором ревет огонь, как будто он тоже участвует в дебатах. Ковры здесь персидские и такие старые, что местами протерлись насквозь. Книжные полки набиты так, что, кажется, туда уже не втиснуть ни листочка. Медицинские учебники; научные исследования; греческий, латинский… все это выстроилось ровными рядами. Мне бы хотелось сидеть здесь и читать недели подряд.

Нас приветствует доктор Гамильтон. Это мужчина лет семидесяти, с седыми волосами, на макушке основательно поредевшими.

— А, вот и вы! Хорошо, хорошо. Наши люди приготовили настоящий пир. Давайте не будем заставлять их ждать.

За столом нас — двенадцать человек, доктора, писатели, философы с супругами. Беседа идет воодушевленно и интересно. Человек в очках на дальнем конце стола страстно спорит с доктором Гамильтоном.

— Я вам говорю, Альфред, социализм — это путь в будущее! Никакого деления на классы, а возможно, и конец собственности! Полная социальная гармония. Это утопия, до которой можно дотянуться, и ее имя — социализм!

— Ох, Уэллс, лучше займитесь сочинением фантастических романов, старина. Мне очень понравилось про путешествия во времени. Правда, там странный конец.

В разговор вступает мужчина с красными щеками и основательным животом.

— Уэллс, вы, возможно, подбиваете нас вступить в Фабианское общество?

При этих словах все посмеиваются. Некоторые поднимают бокалы:

— Послушайте, послушайте его!

Мужчина в очках извиняется:

— Мне очень жаль, но я должен сейчас уйти, так что не могу продолжить спор с вами на такую интересную тему. Но я вернусь к ней при нашей следующей встрече.

— Кто этот джентльмен? — тихо спрашиваю я.

— Мистер Герберт Джордж Уэллс, — отвечает мне краснощекий. — Вы можете знать его как Г. Дж. Уэллса, романиста. Хороший человек. Основательный ум. Но свихнулся на социализме. Жить без королевы? Без землевладельцев, в какой-то совместной общине? Анархия это, вот что я скажу. Чистое безумие. А, вот и десерт!

Молчаливый дворецкий ставит перед ним большую тарелку со сливочным суфле, и краснощекий с удовольствием погружает в него ложку.

Мы говорим о науке и религии, книгах и медицине, о бальном сезоне и политике. Но главенствует за столом мой отец, блистающий остроумием и индийскими сказками.

— И еще случилась одна история с тигром, но, боюсь, я и так уже злоупотребляю вашим вниманием, — говорит отец, и в его взгляде я снова вижу веселые искры.

Но гости полны любопытства и требуют его удовлетворить.

— Тигр! — восклицают они. — Нет, что вы, вы должны обязательно о нем рассказать!

Польщенный отец слегка наклоняется вперед. Его голос звучит мягко, успокаивающе.

— Мы в течение месяца снимали дом в Лакнау, желая убежать от бомбейской жары.

— Лакнау! — удивляется джентльмен с жидкими мягкими волосами. — Я очень надеюсь, что там вы не столкнулись с мятежными индийскими сипаями!