Прекрасные и обреченные. Трилогия

Кроме того, никого не интересовало, чем вы там занимаетесь, и пока Пэтчи и их гости не выходили за разумные пределы и не слишком шумели, законодатели общественного мнения в «Крэдл-Бич» смотрели сквозь пальцы на веселящуюся в зале Глорию, которая принимала в течение вечера коктейль за коктейлем.

Суббота обычно заканчивалась чарующей суматохой, и часто возникала необходимость помочь отяжелевшим от выпивки гостям добраться до постели. Воскресенье несло с собой нью-йоркские газеты и тихое утро, посвященное восстановлению сил на веранде. Во второй половине дня в воскресенье прощались с одним или парой гостей, которым требовалось вернуться в город, а те, кто оставался до следующего дня, снова приступали к поглощению спиртного, и завершалось все шумным вечерним пиршеством.

Преданный Тана, педант по натуре и мастер на все руки, последовал за хозяевами. Самые частые гости установили определенную традицию в отношениях с японцем. Однажды Мори Ноубл заявил, что его настоящее имя – Танненбаум, а сам он германский шпион, которого забросили в страну для распространения тевтонской пропаганды по округу Уэстчестер. После этого из Филадельфии сбитому с толку азиату стали приходить загадочные письма, адресованные лейтенанту Эмилю Танненбауму. В них содержалось несколько шифровок с подписью «Генеральный штаб» и два столбца витиеватых якобы японских иероглифов. Энтони без тени улыбки на лице вручал письма Тане, и адресат долгие часы корпел на кухне над посланиями, с серьезным видом заявляя, что состоящие из перпендикулярных линий символы не только не похожи на японские иероглифы, но и вообще таковыми не являются.

Глория невзлюбила японца с того дня, когда неожиданно вернулась из поселка и застала его за изучением газет, полуразвалившимся на кровати Энтони. Под действием неведомого инстинкта слуги обожали Энтони и терпеть не могли Глорию, и Тана не являлся исключением из правила. Однако он испытывал отчаянный страх перед хозяйкой и проявлял свою неприязнь только в моменты угрюмого настроения, обращаясь к Энтони с замечаниями, явно предназначенными для ушей его супруги.

– Что миз Пэтс хотет узинать? – спрашивал он, глядя на хозяина. Или начинал туманно намекать на нестерпимый эгоизм отдельных «мериканцев», и по его виду можно было безошибочно определить, кто именно из «мериканцев» имеется в виду.

Но Пэтчи не рискнули уволить японца. Подобный шаг претил их пассивности, и они терпели Тану и принимали как плохую погоду, телесные недуги и волю Всевышнего, как мирились со всем, включая самих себя.

Во тьме

Как-то знойным июльским днем из Нью-Йорка позвонил Ричард Кэрамел и объявил, что они с Мори едут в гости и везут с собой приятеля. Друзья появились около пяти, в легком подпитии, а сопровождал их низенький коренастый мужчина лет тридцати пяти, представленный как мистер Джо Халл, один из лучших людей, с которыми доводилось встречаться Энтони и Глории.

Лицо Джо Халла покрывала соломенного цвета щетина, яростно пробивавшаяся сквозь кожу, а его голос представлял собой нечто среднее между басом-профундо и хриплым шепотом. Энтони помог Мори отнести наверх чемоданы и зашел вслед за другом в комнату, тщательно прикрыв дверь.

– Кто этот тип? – потребовал он объяснений.

Мори радостно хохотнул:

– Кто, Халл? О, все в порядке, он «благополучный».

– Не сомневаюсь, но что он собой представляет?

– Халл? Просто славный малый. Настоящий принц. – Мори снова хохотнул, сопровождая свои действия умилительными кошачьими ужимками. Энтони не мог сообразить, как поступить: разделить веселье приятеля или нахмурить брови?

– Мне он кажется странным. И одет как-то чудаковато. – Он немного помолчал. – Подозреваю, вы оба подцепили его где-то прошлой ночью.

– Не смеши! – возмутился Мори. – Да нет же, я сто лет с ним знаком.

Однако поскольку он завершил свою речь очередной серией смешков, Энтони был вынужден огрызнуться:

– Черта с два!

Позже, перед самым ужином, пока Мори и Дик что-то шумно обсуждали, а Джо Халл молча слушал, время от времени отхлебывая из своего стакана, Глория увлекла мужа в столовую.

– Не нравится мне этот тип Халл, – заявила она. – Пусть моется в ванной Таны.

– Но я же не могу ему так прямо сказать.

– А я не желаю, чтобы он пользовался нашей ванной.

– По-моему, он глуповат.

– А эти жуткие белые туфли, похожие на перчатки! Сквозь них видно все пальцы. Фу! Да кто он вообще?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Ну, со стороны твоих друзей большая наглость притащить его к нам в дом. Здесь не приют для потерпевших крушение матросов!

– Они, когда звонили, были уже под мухой. Мори сказал, что празднуют со вчерашнего дня.

Глория сердито встряхнула головой и, ни слова не говоря, вернулась на веранду. Энтони понимал, что жена пытается избавиться от сомнений и получить удовольствие от вечера.

День выдался тропический, и даже в поздних сумерках с иссушенной дороги накатывали подрагивающие, словно желе, волны душного жара. Небо было безоблачным, но вдали за лесом, по направлению к Саунду, слышались слабые раскаты грома. Тана объявил, что ужин готов, и мужчины, сняв с разрешения Глории пиджаки, зашли в дом.

Мори затянул песенку, присутствующие дружно подхватили и исполняли ее, пока ели первое блюдо. Плод фантазии Мори состоял всего из двух строчек и пелся на мотив «Милой Дейзи»:

Страшная паника нас обуяла,Силу моральную подло украла!

Каждый повтор встречали восторженными воплями и продолжительными аплодисментами.

– Не хмурься, Глория! – весело крикнул Мори. – Похоже, ты сегодня не в духе!

– Ничего подобного, – солгала Глория.

– Эй, Танненбаум! – крикнул он через плечо. – Я тебе налил, иди сюда!

Глория попыталась остановить его руку.

– Пожалуйста, Мори, прекрати!

– А в чем дело? Может, после ужина он сыграет нам на флейте. Эй, Тана!

Тана, ухмыляясь, унес свой стакан на кухню. Через пару минут Мори налил ему еще один.

– Не хмурься, Глория! – снова выкрикнул он. – Ради всех святых, давайте развеселим Глорию!

– Любимая, выпей еще стаканчик, – уговаривал Энтони.

– Ну, пожалуйста!

– Не хмурься, Глория! – с развязным видом поддержал Джо Халл.

Неуместное обращение по имени покоробило Глорию. Она осмотрелась по сторонам, желая выяснить, заметил ли кто-нибудь из присутствующих эту вопиющую бестактность. Ее имя, так легко сорвавшееся с губ человека, к которому она испытывала глубокую неприязнь, резануло слух. Минуту спустя она заметила, как Джо Халл снова наполнил стакан Таны, и гнев, подогреваемый действием алкоголя, усилился.

– …и вот однажды, – разглагольствовал Мори, – часа в два ночи отправились мы с Питером Грэнби в турецкие бани в Бостоне. Там никого не было, кроме хозяина. Мы запихали его в сортир и заперли дверь. Потом притащился какой-то тип, попариться, видите ли, захотел. Решил, что мы массажисты, ну ей-богу! Мы его схватили и зашвырнули прямо в одежде в бассейн. А потом вытащили, уложили на скамью и отхлестали так, что он синяками пошел. «Полегче, ребята! – пищал он. – Полегче!»