Прелюдия беды. Мрак под солнцем. Четвертая и пятая книги

— Будь ты проклят, урод…

И тут Делайла осеклась. Потому что она увидела краем глаза мимолетную вспышку света на крыше высотного дома. Американка и дочь морского пехотинца, она сразу поняла, что это значит — то, что на крыше дома залег снайпер.

Боевик, который держал Делайлу был от нее ближе всего — потому он и умер первым. Пуля попала ему в позвоночник — и он рухнул на землю, увлекая за собой пленную американку. А через долю секунды — умер и Исмаил, верхушка его головы разлетелась на части — и заляпанные кровью очки разлетелись на две части и отлетели на несколько метров. А третьим — умер боевик, стоящий у канистр с бензином, он тяжело упал вперед на эти канистры и закрыл их собой и теперь — поджечь заложников было не так-то просто…

Сержант открыл беглый огонь по двору, поражая цель за целью. Небольшое, нетипичное для снайпера расстояние, чрезвычайно емкий магазин, подходящий прицел с большим углом зрения и глушитель и скученность целей на небольшом участке дали ему возможность вести шквальный огонь со скоростью больше, чем выстрел в секунду. Нигде, ни в Ираке, ни в Афганистане ему не дали бы так действовать — но тут он был один и он был в своем праве. Малочисленность спасательной команды вполне компенсировалась подходящим оружием, решительностью и жестокостью. Единственным шансом для боевиков было метнуться вперед, под защиту кирпичной ограды, которую не могли пробить пули — но никто не воспользовался этим шансом. Боевики с криками заметались по двору, падая как колосья под серпом. Кто-то открыл огонь — но попал только по своим, кто-то — споткнулся о тело и упал. Кто был ближе к дверям миссии — в панике бросился на улицу, ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи. Экстремисты просто умирали один за другим — а сержант испытывал странное удовольствие от стрельбы по ним. Он был профессионалом — таким же профессионалом, какими бывают врачи, учителя, писатели, юристы. Как и все профессионалы, он прекрасно понимал суть своей профессии — убивать — и испытывал раздражение от ограничений, которые на него накладывало командование, и которое он накладывал на себя сам, своими моральными нормами. Но теперь моральных ограничений не было — он был в своем праве, он спасал свою дочь и он вел огонь по ублюдкам, которые хотели заживо сжечь людей. Не было ни командования, ни наблюдателя — никого. Ему не надо было отвлекаться на перезарядку, на поиск цели, он вел огонь почти в максимально возможном темпе. И он понимал что, скорее всего никто и никогда еще так не стрелял и вряд ли что-либо иное сможет так полно подойти под понятие «уничтожение». Разве что гитлеровские газовые камеры.

Ему удалось убить не меньше тридцати боевиков, прежде чем спасательной группе из двух человек удалось прорваться внутрь комплекса. Оказавшись внутри — они одним движением нахлобучили на себя ярко-красные шутовские колпаки. Смешного в этом ничего не было — они не могли их надеть заранее, потому что привлекли бы к себе внимание — и они не могли не надеть их сейчас. Привлекать внимание было уже некого — во внутреннем дворе все мужчины были мертвы, дворик был буквально завален трупами. А для снайпера — красный колпак служит отличным знаком для мгновенного опознания — потому что они одеты как боевики, имеют оружие и снайпер, поймав на долю секунды голову любого из них в прицел — мог запросто нажать на спуск. А этого — допустить было нельзя…

— Палач, мы вошли! Мы внутри!

— Чарли, вас понял, держу улицу!

Израсходовав чуть больше трети патронов — сержант переложил цевье винтовки так, чтобы держать под контролем улицу. Глушитель и правильно выбранная позиция и тактика сделали свое дело — большая часть не то что города — но и улицы до сих пор не понимала, что происходит. Не было выстрелов… если бы они были — это моментально подняло бы на ноги весь город… но тут их не было. Просто — с криками бежали люди, дети, некоторые — забрызганные кровью… чужой кровью, сержант не попал ни в одну женщину, ни в одного ребенка. Пока разберутся…

Сержант не стал стрелять по улице… пусть даже там и были вооруженные люди, законные цели при любом раскладе. Пусть состояние неопределенности продлится подольше… ему это только на руку…

Дальше по улице — в магазине, принадлежащем какому-то торговцу не из местных… точнее, принадлежавшему — у самой двери на полу сидел человек. В руках у человека был автомат Калашникова, в глазах — ненависть, на голове — черный платок с шахадой (нет Бога кроме Аллаха и Мохаммед пророк Его). А в голове была боль. Эта боль преследовала его уже много лет… еще с тех времен, когда он был подростком. В какие-то дни она, эта боль была столь слабой и незаметной, что ее можно было сравнить с легким, едва заметным ветерком с моря, в какие то дни она превращалась в ураган, подобно тем, что переворачивает траулеры рыбаков и отнимает мужчин у семей. В эти дни — он или лежал и стонал или метался по лагерю как лев и даже самые верные из его воинов — не смели показаться ему на глаза. Эту рану он получил на Джихаде Аллаха — и после приступов — он просил прощения у Аллаха и делал итикафы [36] — потому что в дни приступов он сомневался в Аллахе. Если он существует — зачем такие мучения он посылает одному из вернейших его воинов, который ведет джихад больше двадцати лет.

36

Итикаф — что-то вроде продвинутого намаза, человек на три дня отгораживается от всего мирского, сидит в мечети, совершает намазы или читает книги на религиозную тематику, постится. Итикаф делают по желанию.

Таково воздаяние врагам Аллаха! Огонь! В нем будет их Вечная обитель в воздаяние за то, что они отвергали Наши знамения (аяты).

Дальше в лавке — были его люди, вооруженные автоматами и гранатометами люди из Джихад аль-Салафи, организации «Салафитский Джихад». Эта организация была частью сети Аль-Каида в отличие от Боко Харам, которая была во многом местным творчеством. В отличие от Боко Харам — салафитский Джихад исповедовал и продвигал чистый ислам ваххабитского толка, без всяких местных дополнений и культов — а в Африке ислам был сильно загрязнен местными дикарскими верованиями. В отличие от Боко Харам — Салафитский джихад имел в качестве костяка, наиболее опытных боевиков не местных — а пришлых. Это и йеменский «Ансар аль-Шариат», это и египетские «Братья-Мусульмане» и сомалийский «Аш — Шабаб» и даже пакистанский Талибан. В отличие от Боко Харам, где даже боевые отряды строились как племенное ополчение и люди из одного племени не воевали рядом с людьми из другого племени — в Салафитском джихаде был полный интернационализм, и если местный отказывался починяться арабу или египтянину — ему отрезали голову. Салафитский джихад не ободрял лишних актов насилия, все его акты насилия имели серьезную мотивацию, часто он маскировал свои акции под деяния боевиков Боко Харам.

Какаа — а это был именно он — с удовольствием отдал захваченных пленных ООН этому придурку Исмаилу, который устроил в городе шариатский суд — но сам при этом знал шариат через строку и судил в основном в соответствии с местными примитивными племенными системами права. Он вообще был совсем не из таких, кому можно доверять. Его кожа была светлее обычной — вероятно, какая то из его бабок понесла от белого, и это был позор, который он всячески старался скрыть. Он говорит о том, что книга — грех, но сам при этом много лет учился по книгам и даже учился в Лондоне, этой столице проклятых харбиев. Он был нетверд в вере, потому что когда судил — судил так как надо местным, а не строго по шариату. Как он объяснил Какаа при личной встрече — а они встречались и не раз — нельзя ломать людей через колено, нельзя им навязывать право, религию и образ жизни, которые не знают они и которые не знали их отцы. Гораздо проще совместить ислам и местные верования — и так, собрав армию, взять власть.

Какаа считал это предательством. Разве не сказано — ведь мы ничего не упустили в этой Книге? Значит, Коран полон и никаких изменений и исправлений не допускает. Что же касается законов шариата — кто такой этот Исмаил, который смеет своей властью менять фикхи, изданные авторитетными мусульманскими богословами. Если он это делает — значит, он тагут! И это значит — против него можно и нужно воевать!

Но Какаа не хотел воевать против него. У Исмаила было больше людей, больше поддержки среди местных, он путался с сепаратистами — а это вообще никуда не годится. Если бы Какаа и его люди вышли бы в открытую — они бы потерпели поражение и были бы убиты. Но сейчас — Исмаил и лучшие из его людей падут от руки проклятых харбиев — а он соберет всех оставшихся и скажет, что это была кара Аллаха. Ведь Аллах над каждой вещью мощен!

Кроме его боли…

— Эфенди. Эфенди… — осторожно позвали со спины.

— Я слушаю тебя.

— Началось, эфенди. Люди бегут от дома мухарибов, многие в крови, они кричат.

— Что еще?

— Аслан нашел снайпера харбиев. Он на крыше, стреляет.

— Пусть Аслан убьет харбия. Как только он сделает это — выступаем.

— Слушаюсь, эфенди.

— И дайте сигнал. Пришло время Джихада.

Эмир встал — и почувствовал тот особенный гул в голове, в ушах, который был предвестником жестокого приступа…

Южная часть Атлантического океана

USS Roosevelt (DDG-80)

23 июля 2015 года

Размещаться на эсминце, приспособленном несколько для других миссий — намного неудобнее, чем на ударном авианосце и уж тем более — на большом десантном корабле, специально приспособленном для перемещения больших групп вооруженных людей и нанесения ударов по берегу. Однако, флот не смог выделить ничего лучше и следовало радоваться и этому.

К тому же — Рузвельт был не так плох для ограниченного вмешательства, скорее наоборот. Это был один из самых новых кораблей класса Эрли Берк, на нем базировались два транспортных вертолета типа «Морской ястреб» и опытная команда. К тому же — Рузвельт постоянно выполнял задачи в Персидском заливе и не раз ходил к берегам Сомали на охоту за пиратами. Его команда вертолетчиков была прекрасно подготовлена к миссиям над сушей и являлась одной из самых опытных на флоте, кроме того, на эсминце было несколько средних лодок типа Зодиак для скрытой высадки на сушу отрядов боевых пловцов. Сейчас — на эскадренном миноносце стоял контейнер с их транспортным средством, которое должны были доставить на сушу на внешней подвеске одного из вертолетов. Возврат транспортного средства после миссии — не планировался.