Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
Итак, образовались, по сути, два центра по разработке программ перехода к рынку. Мы готовили свою к 1 сентября — к сроку, отпущенному нам Верховным Советом. Как и прежде, работали в «Соснах». А в другом подмосковном пансионате «Сосенки» находились «шаталинцы». К слову, не было, по-моему, журналиста, который не побалагурил в связи со столь забавным совпадением: «Сосны» и «Сосенки».
Абалкин, который распоряжением Президента был включен в комиссию Шаталина, приезжал из «Сосенок» и с грустью рассказывал о непробиваемой стене отчуждения, которую споро выстроила та команда между собой и любым другим человеком, не вполне разделяющим ее идеи.
— Я разговариваю как будто с глухонемыми, — сетовал он. — Меня не слышат, не воспринимают, не хотят понять.
Да я и сам несколько раз пытался убедить Шаталина, который, если вы помните, всего несколькими месяцами ранее телеграфно клялся в желании помочь Правительству.
— Станислав Сергеевич, — говорил ему я, — кто-то из нас работает впустую. Хотите вы того или нет, но Верховный Совет обязал Правительство доработать концепцию и представить программу на утверждение. Вашей же комиссии распоряжение Президента предписывает разработать экономическую часть Союзного договора. Так и разрабатывайте ее. Давайте разделим сферы влияния и прекратим дурацкое соревнование: кто кого перетянет… Шаталин — не только академик-экономист, но и один из официально признанных лидеров болельщиков футбольной команды «Спартак». Сам-то я в футболе не слишком разбираюсь, но слыхал от зятя, что спартаковские фанаты отличаются особо непоколебимым упрямством.
— Нет! — отвечал он. — Моя команда разрабатывает конкретную программу, расписанную по дням. Точный план игры! Мы, Николай Иванович, перешли в атаку, защитный вариант не для нас, так что берегите ворота…
А в прессе «команду тренера Шаталина» поддержали с неистовством футбольных комментаторов, хотя, повторяю, никто еще и не знал точного плана «игры». Все журналисты пользовались лишь теми наработками, которые в свое время представил кандидат в российские премьеры Бочаров. Но, как и водится в большом спорте, первого и не столь именитого «тренера» давно забыли. Фамилия Бочарова уже не соседствовала с «500 днями».
И все же я с настойчивостью верящего в чудеса человека жаждал компромисса и консолидации сил. 21 августа, явственно помню день, мы с Абалкиным приехали в «Сосенки», предварительно договорившись о встрече с «шаталинцами». Туда и новый премьер-министр России Силаев подъехал. Сели друг против друга, я рассказал о работе над правительственной программой, попытался обозначить общие точки двух программ, вновь призвал к объединению усилий. Где там! Мне показалось, что мы попали в стан откровенных врагов, для кого само наше появление было чрезвычайным и неприятным происшествием. И разговаривали-то с нами, как мэтры с приготовишками, чуть ли не сквозь зубы — куда исчезла хваленая интеллигентность научной элиты! Три часа прошли бессмысленно. Повторю: убеждать, по моему разумению, можно тех, кто умеет слушать и слышать. Мои собеседники этого не умели.
Ничего положительного встреча не дала. Наоборот, она показала, что пропасть между нами становится практически непреодолимой. Было полное ощущение, что их действия до деталей направлялись с юга находившимся там Горбачевым.
Сегодня никто уже не вспоминает, что у истоков нынешних «радикальных» рыночных реформ стояли мои упрямые собеседники. Сегодня, когда и державы нет, а Россия и бывшие союзные республики опрометью несутся в пропасть, которую очередные апологеты экономического беспредела почему-то называют рынком, фамилии Шаталина, Явлинского, Ясина и иже с ними забываются или они сами пытаются откреститься от содеянного. Может быть, им, тонко чувствующим политическую и экономическую конъюнктуру, удобно в нынешней разрухе все «забыть». Но, пользуясь возможностью, хочу напомнить: начинали — они. Потом уж их идеи подхватили новые радикалы-рыночники: Гайдар, Чубайс, Б. Федоров и др.
В политике прямая линия — не всегда кратчайший путь. Нам, экономистам, во все времена Советской власти приходилось, к сожалению, быть и политиками. Напомню, что в решении сессии Верховного Совета предлагалось максимально использовать альтернативные варианты перехода к рынку, которые постоянно приходили в Совет Министров от коллективов и отдельных ученых. Мы их и раньше рассматривали, брали оттуда
зерна истины, а теперь и вообще создали специальную комиссию по оценке этих предложений, которую возглавил академик Абел Гезович Аганбегян. Почему он? Да потому, что он не являлся активным сторонником ни правительственных решений, ни программы «500 дней». Находился, как говорится, «над схваткой». Его комиссия рассмотрела 87 различных материалов, и 17 августа — до встречи в «Сосенках» — Аганбегян выступил с докладом о результатах работы на заседании Президиума союзного Совмина.В его докладе все предложения были разделены на три группы. Первая — варианты внерыночного развития экономики, то есть возврат к командно-административной системе. Надо ли говорить, что эти варианты были отвергнуты комиссией? Вторая группа — варианты так называемого «рыночного экстремизма». Мое мнение было, что они мало чем отличаются от мер, предлагаемых командой Шаталина. Разве что сроками. И третья — это предполагающие регулируемую рыночную экономику варианты, которые, вычленив главное, комиссия и предложила в качестве оптимального решения.
В деталях оно отличалось от правительственной программы — в сроках реформы цен, в темпах ее и приватизации и т. д., но принципиальный подход был тот же. Иначе говоря, независимая комиссия ученых, которых отбирал сам Аганбегян, пришла к тому же выводу, что и мы. Ну а детали свести воедино время было: две недели оставалось до срока, назначенного Верховным Советом.
Горбачев по-прежнему отдыхал на Черном море, мне практически не звонил, не интересовался ходом работы, в которой, кажется, должен был быть кровно заинтересован. Все это еще раз подтверждало, что у него имелись иные соображения и другие люди, на которых он ориентировался. Тот же Петраков, например, о роли которого в дестабилизации ситуации я говорил выше. Но в 20-х числах августа Президент вдруг прервал отпуск, вернулся в Москву и встретился с разработчиками «500 дней». Никого из команды Совмина на встречу не позвали. Да мы и понимали уже, что ни о каких экономических предложениях к Союзному договору речи не идет, что на сессию будут представлены две кардинально разнящиеся программы.
Проблемами стремительно надвигающегося 1991 года вообще никто озабочен не был. Между тем Совет Министров бомбардировали телеграммами, телефонными звонками руководители предприятий, которые пребывали в растерянности: как им работать? По каким законам и правилам жить, если борьба, даже война этих законов и правил уже вовсю разворачивалась на территории Союза и обретающих суверенность республик? Руководителям предприятий Ельцин предлагал выйти из союзного подчинения и перейти под юрисдикцию России, уменьшая им за это налоги. Экономика будущего года грозила развалиться до того, как начнет действовать та или иная программа. Да и то, что предлагалось в программе «500 дней», шло вразрез с принятыми Верховным Советом СССР законами.
На второй день после досрочного приезда Президента страны из отпуска я, по предложению моих заместителей, потребовал у Горбачева встречи в ближайшие дни с членами Президиума Совета Министров СССР.
23 августа такая встреча состоялась. Она проходила в течение 6 часов. Первым выступил я, а затем высказались все члены Президиума. У меня сохранился конспект моего выступления, который, возможно, передаст остроту поднимавшихся нами проблем и общего состояния в стране:
«Наша просьба об этой встрече вызвана тем, что назрела крайняя необходимость откровенного разговора Правительства и Президента страны по ряду жгучих, неотложных проблем.
Первая из них связана с тем, что социально-политическая обстановка в государстве в целом и в большинстве союзных республик чрезвычайно обостряется. В стране складывается тяжелейшая ситуация, ведущая к непредсказуемым процессам в политической и экономической жизни. Страна втягивается в тяжелейший политический и экономический кризис.
Вторая проблема, по которой хотелось бы определить наши позиции, заключается в том, как мы будем жить в экономике в 1991 году.
Третья. Судьба Союза в целом.