Преподобный Максим Исповедник — посредник между Востоком и Западом
Шрифт:
Выражение «мужи Древнего Рима, благочестивые и твердые, как камень» представляет двойной интерес.
Во–первых, оно показывает, что Анастасий (а через него — преподобный Максим) не имеет в виду только папу и не наделяет исключительным правом ни его личность, ни его деятельность, но полагает, что Церковь представлена также всем клиром и всем народом. События, которые вот–вот последуют, покажут к тому же, что перед лицом колеблющегося папы народ Божий более убежден в своей вере, нежели он. Эта значительность, придаваемая народу Божиему в деле догматики (вплоть до возможности подтвердить или отвернуть решения Соборов), характеризует древнюю Церковь и присутствует до сегодняшнего дня в Восточных Церквах.
Во–вторых, выражение «благочестивые и твердые, как камень», которое содержит очевидную евангельскую аллюзию (Мф. 16, 18), показывает, что Анастасий (а через него преподобный Максим) не имеет в виду ни того, что слово «камень» соотносится только с личностью апостола Петра, ни тем более того, что Римский папа считается его преемником [541] , но хочет обозначить этим всех, кто исповедует православную веру. Это подспудно становится в один ряд с толкованием, принятым святоотеческой традицией,
541
С исторической точки зрения, невероятно, чтобы Петр, который играл основную роль (вместе с Павлом) в создании Римской Церкви, действительно был там первым епископом (см.: F. DVORNIK, Byzance et la primaute romaine, p. 33–34; K. SCHATZ, La Primaute du pape. Son histoire, des origines a nos jours, p. 20). Лишь в III веке в Риме появилась идея, что папа являлся преемником Петра и что евангельский отрывок (Мф. 16, 18) относился к епископу Рима (см.: К. SCHATZ, р. 33).
Утверждение, что «мужи Древнего Рима […] всегда являются нашими защитниками и ревностными поборниками веры» означает здесь, что они в деле моноэнергизма и монофелитства всегда защищали православную веру и поддерживали тех, кто на Востоке ее исповедовал. Но это не значит, что здесь имеется в виду «Петрова харизма Рима для защиты правоверия», «крепость, в которой преподобный Максим никогда не сомневался», и принципиальная невозможность расхождения с православной верой [542] : смысл существования этого послания состоит именно в том, что преподобный Максим боится, как бы Рим, принимая Соборное письмо Петра, не был втянут в ересь, и по этой самой причине просит монахов Кальяри вмешаться, чтобы римляне могли «сохранить православную веру без только что изобретенных новшеств и не принимать извне ничего такого, что не было бы определено всесвятыми отцами и Соборами». Эта последняя формулировка показывает еще раз, что для преподобного Максима и Анастасия основной критерий православности веры состоит в ее согласии со святоотеческой и соборной традицией.
542
Как пытается это показать J. — M. GARRIGUES в связи с этим текстом («Le Sens de la primautd romaine chez saint Maxime le Confesseur», p. 19; «Le Martyre de saint Maxime le Confesseur», p. 427 n. 34, p. 444 n. 66).
10. Диспут в Визии
По окончании судебного процесса преподобный Максим был сослан и заключен в темницу в Визии, во Фракии. Император и патриарх все еще надеются использовать преподобного Максима для своих целей и заставить его принять «Типос» («Образец»). Поэтому вслед за ним посылают в качестве эмиссаров епископа Феодосия и двух патрициев — Троили и Епифания, которые устраивают с ним в августе — сентябре 656 г. дискуссию, записанную и сохраненную под заглавием «Диспут в Визии» [543] .
543
Он также дает ему заглавие: Dispute avec Thgodose.
Здесь можно отыскать множество тем, встречавшихся по ходу первого процесса (Relatio motionis).
1) Преподобный Максим утверждает, что Святой Дух отсутствует в Церкви, которая не исповедует православную веру, и что всякое общение с ней остается напрасным, и настаивает здесь на том, что Христос (чьим Телом является благодатная Церковь) также отсутствует в ней:
«Это до откровенности очевидно, что те, кто не признают апостолов, пророков и учителей, но отвергают их слова, отвергают Самого Христа» [544] .
544
Dis. Biz., IX, PG 90, 144С.
2) Преподобный Максим вновь утверждает, что общение с Церковью предполагает единство веры; исповедание неправославной веры этой Церковью исключает всякое общение с ней. Он высказывает здесь также идею, что совесть имеет существенное значение в хранении верности правой вере:
«Каким образом желаете вы, чтобы я, имея это [545] начертанным в книге сердца [546] , вошел в общение с Церковью, отвергающей Того, Кто есть воистину Бог?» [547]
545
Православная вера.
546
Другой способ для обозначения совести.
547
Dis. Biz., XI, PG 90, 145В.
3) Преподобный Максим утверждает, что ценность Собора или церковного собрания определяется единственно их правоверием:
«Если бы было принято осуждение [Сергия и Пирра], вынесенное на Датеранском Соборе в Риме сообразно православным догматам и канонам, то стены, разделяющие нас, рухнули бы» [548] .
То, что здесь для него является важным, это, очевидно, не само осуждение, которое было изречено на Соборе, состоявшемся в Риме, но то, что эти решения были сообразны вере и православным канонам.
548
Ibid., XII, I45C.
На возражения своих собеседников: «Собор в Риме не имеет авторитета, ибо он состоялся без приказа императора» [549] , преподобный Максим отвечает:
«Если существуют приказы, которые ратифицируют прошедшие Соборы, а не
православная вера, то как же были не приняты Соборы, противоположные сущности православия, коль скоро они проводились по приказу императора? Я имею в виду Соборы в Тире, в Антиохии, в Селевкии, в Константинополе во времена Евдоксия Арианина; те в Никее во Фракии, тот в Сирмиуме; и даже более поздний второй Эфесский Собор во главе с Диоскором; все они были осуждены по причине святотатственного характера безбожных догматов, которые они приняли. Почему же вы не отвергаете Собор в Антиохии, который низложил Павла Самосатского во времена наших святых и блаженных отцов Дионисия, папы Римского, Дионисия Александрийского и Григория чудотворца, возглавлявшего этот Собор, ведь он состоялся без императорского приказа? Какое правило устанавливает, что только те Соборы должны быть одобрены, которые проводились по приказу императора, или все Соборы должны собираться по приказу императора? Благочестивое правило Церкви признает одобренными и святыми те Соборы, которые отличились своим православием» [550] .549
Ibid.
550
Ibid., 145С-148А.
Последнее утверждение как нельзя более определенно. Оно содержит в себе мысль о том, что не церковный авторитет (ни Римской, ни какой-либо другой Церкви) есть то, что определяет ценность Собора или устанавливает критерий истинности его определений или его решений [551] .
4) Церковный авторитет зиждется на авторитетности того, что он исповедует православную веру. В эпоху монофелитских споров Римский папа был единственным из патриархов пентархии, кто исповедовал православную веру [552] , и он оказался тем, через кого могло быть восстановлено церковное общение и провозглашено церковное воссоединение. Напротив, всякое поминовение в диптихах патриархов–еретиков означает, что они исключены из кафолической Церкви (той, которая исповедует православную веру) и отлучены от общения с ней.
551
Противоположно тому, что утверждает J. — M. GARRIGUES сразу после того, как цитирует этот отрывок: «Для [Максима] это именно Рим является гарантией этой соборности и именно церковное общение с ним является крайним экклезиологическим критерием веры («Le Sens de la primaute romaine chez saint Maxime le Confesseur», p. 21). Этот комментатор еще раз пойман за руку, когда он вкладывает в уста преп. Максима нечто иное, чем тот говорит.
552
Преп. Максим упоминает «правую веру, которая царит на кафедре [римлян]» (Dis. Biz., XVIII, PG 90, 156А).
Этим собеседникам, которые, как кажется, в тот момент расположены к принятию Латеранского Собора, касающегося осуждения лиц, с которыми они связаны, преподобный Максим говорит:
«Если Господь сподобил вас узнать словеса святых отцов, как того требует канон, отправьте по этому поводу декларацию, написанную на имя Римского папы: вы, я хочу сказать, император, патриарх и Собор, которые зависят от него. Что до меня, то я не войду в церковное общение с вами в настоящих обстоятельствах, пока упоминают во время святой анафоры тех, которые подверглись анафеме. Ибо я страшусь приговора анафемы […] Был ли кто-либо после смерти избавлен от обвинения, касающегося веры, и от понесенного осуждения за ее искажение? [553] О, если бы император и патриарх стали бы подражать снисхождению Бога [554] ; о, если бы они обратились к Римскому папе: один — с рескриптом, содержащим поручение, а другой — с синодальным прошением; и, безо всякого сомнения, по крайней мере по церковному обычаю, папа, соглашаясь с этим, ввиду вашего правого исповедания веры, примирился бы в этом деле с вами» [555] .
553
Преп. Максим выражает здесь принцип, по которому анафема, произнесенная на еретика, не может быть снята даже Собором после его смерти, если он не принес покаяния в своей ереси.
554
По отношению к своим верующим, за которых они несут ответственность.
555
Dis. Biz., XVI-XVII, PG 90, 153CD.
Из этого следует, что папа, в тот исторический момент, будучи представителем единственной Церкви, которая исповедует православную веру, и, таким образом, единственным предстоятелем соборной Церкви, является единственным, кто имеет возможность обратить к исповеданию православной веры и Константинопольского патриарха, и его синод, и императора и вынести решение, в силу своей власти разрешать от грехов, о восстановлении в единстве с Церковью. Он также является единственным авторитетом, имеющим надлежащий сан по отношению к патриарху и императору. Обстоятельства еще раз ставят Римский престол в положение исключительного права, которое делает невозможным любое сравнение и какую-либо оценку его места в отношении иерархии. Но можно предположить, что по фактическому первенству чести, которым он обладает, в данном случае то исключительное право, которое за ним признает преподобный Максим, остается до тех пор, пока оно связано с «каноном» и «церковным обычаем». Тем не менее, видно по самой формулировке, данной преподобным Максимом, и в силу тех причин, по которым он ее дает («ввиду вашего правого исповедания веры»), что в его глазах папа не является высшей инстанцией веры — инстанцией, которая представляла бы норму или даже была бы просто гарантией правоверия, но папа и сам в своих решениях подчиняется этому правоверию. Очевидно также, что именно это правоверие папы узаконивает его решение и, в особенности, обусловливает, как в данном случае, восстановление общения с еретиками, отрекшимися от своего заблуждения.