Прерия

Нахмуренные брови отца, говорившие о надвигавшейся буре, остановили шутки молодого человека. Он обменялся взглядами с готовыми возмутиться братьями и счел за лучшее замолчать. Но вместо того, чтобы удалиться, как советовал осторожный Абирам, все спустились к лесу и остановились в нескольких шагах от него.

Перед ними предстало зрелище, достаточно внушительное и поразительное, чтобы произвести впечатление даже на умы более развитые, чем умы невежественной семьи Измаила. Как всегда в это время года, небо было покрыто бегущими густыми облаками, под которыми неисчислимые стаи болотных птиц, махая усталыми крыльями, направляли свой тяжелый полет к отдаленным водам юга. Поднявшийся ветер то мчался низом по прерии, образуя вихри, которым почти нельзя было противостоять, то изливал свою ярость в высших слоях воздуха, как будто он играл висевшими там парами, то отделяя их друг от друга, то смешивая в беспорядке, великолепном и грозном, громадные массы облаков. Множество хищных птиц продолжало летать над маленьким лесом, описывая круги, борясь против ветра. Они то подымались на значительную высоту, то быстро падали вниз и сейчас же продолжали полет с криками ужаса, как будто вид чего-то особенного или инстинкт подсказывали им, что не наступил еще момент, когда добыча может достаться им.

Измаил стоял несколько времени в удивлении, доходившем до оцепенения. Глаза всех были устремлены на это необыкновенное зрелище. Голос Эстер нарушил, наконец, чары и напомнил слушателям о необходимости, разъяснить их недоумение мерами, более деятельными, чем удивленные, смущенные взгляды.

— Позовите собак, — крикнула Эстер, — и заставьте их войти в лес. Если вы не потеряли свойственного вам мужества, то вас достаточно много, чтобы справиться с самыми свирепыми медведями с запада от Большой реки. Позовите собак, говорю вам! Энох, Абнер, Габриэль, да оглохли вы и онемели от удивления, что ли?

Один из молодых людей исполнил приказание матери. Ему удалось заставить собак отойти от места, вокруг которого они продолжали бегать, и отвести; их к опушке леса.

— Заставьте их войти туда, — продолжала Эстер, — заставьте. А вы, Измаил, Абирам, если оттуда выйдет какой-нибудь опасный зверь, покажите ему, что умеете обращаться с оружием.

Молодые люди, державшие до сих пор собак на ремне, которым они окружили их шеи, отпустили их, уговаривая войти в лес. Но старая собака, очевидно, находилась под каким-то необыкновенным впечатлением, или же была слишком опытная, чтобы решиться на необдуманное предприятие. Дойдя до первых деревьев леса, она внезапно остановилась, дрожа всеми членами и как бы не в состоянии ни отойти, ни двинуться вперед. Поощрительные восклицания молодых людей не имели никакого влияния; она отвечала на них только медленным жалобным лаем. Молодая собака в продолжение нескольких минут обнаруживала те же симптомы, но, менее благоразумная, нежели более впечатлительная, чем ее старая товарка, она решилась, наконец, и исчезла в лесу, Через минуту послышался тревожный лай, собака вернулась почти тотчас же и стала по-прежнему с лаем бегать вокруг леса.

— Неужели между моими детьми нет мужчины? — громко воскликнула Эстер. — Дайте мне мушкет получше этого маленького охотничьего ружья, и я покажу вам, что может сделать храбрая женщина.

— Погоди, мать! — крикнули сразу Абнер и Энох. — Если тебе так хочется видеть зверя, мы выгоним его из леса.

Никогда, даже в самых важных случаях, они не вели таких длинных разговоров, но, раз приняв решение, они выполнили его быстро и решительно. Тщательно приготовив оружие, они смело вошли в лес. Люди с менее крепкими нервами, чем у молодых охотников, задрожали бы при мысли об опасностях, которые были связаны с таким рискованным предприятием. По мере того, как они углублялись в лес, вой собак становился пронзительнее и меланхоличнее. Ястреба и сарычи опускались так, что касались крыльями высоких ветвей деревьев, а ветер свистел в открытой прерии, как будто духи воздуха также спустились туда, чтобы присутствовать при раскрытии тайны.

Обыкновенно смелая Эстер почувствовала, как вся ее кровь прилила к сердцу. Она с трудом дышала, когда увидела, как сыновья раздвинули ветви густых кустарников и исчезли в лесу. Наступило торжественное молчание. Затем один за другим раздались два пронзительных крика, и снова наступило еще более страшное безмолвие.

— Вернитесь, дети мои, вернитесь! — крикнула Эстер. Чувства матери одержали верх над остальными чувствами.

Но голос у нее присекся, и вся она оледенела от ужаса, когда в то же мгновение ветки кустарником раздвинулись, и она увидела выходящих из леса молодых людей. Бледные, взволнованные, они положили к ее ногам окоченелый, безжизненный труп Азы, синеватые черты которого носили ясный отпечаток насильственной смерти.

Собаки протяжно завыли и в то же мгновение бросились по оставленному ими следу оленя. Птицы взвились к небу с жалобными криками, словно жалуясь, что их лишают добычи.

— Отойдите, отойдите все! — крикнула хриплым голосом Эстер спутникам, слишком тесно окружившим покойника. — Я — его мать. Разве я не имею больше прав, чем все вы? Кто это сделал? Отвечайте мне, Измаил, Абирам, Абнер! Откройте ваши рты и ваши сердца, и пусть оттуда выйдет только святая истина! Кто совершил это гнусное преступление?

Муж ничего не ответил ей. Он стоял, опираясь на ружье, и печальными, но сухими глазами смотрел на безжизненные останки сына. Мать поступила совсем иначе. Она бросилась на землю, положила себе на колени холодную, обезображенную голову Азы и несколько минут в безмолвии, более выразительном, чем рыдания, смотрела на мужественные черты, на которых еще лежала ужасная печать предсмертной агонии.

Голос ее точно оледенел от горя. Напрасно Измаил пробовал по-своему сказать ей несколько слов утешения; она не слушала его, не отвечала ему. Сыновья, окружили ее, выражая, как могли, свое сочувствие ee горю и свою личную печаль о потере брата, но она нетерпеливо махнула рукой, чтобы они отошли. Ее пальцы то приводили в порядок беспорядочно всклокоченные волосы покойника, то старались разгладить мускулы мертвого лица, выражавшие страдания, тем жестом, каким мать нежно проводит рукой по лицу своего спящего ребенка. Иногда она вздрагивала и водила руками вокруг себя, как бы напрасно ища средство против ужасного удара, так внезапно забравшего у нее сына, на которого она возлагала все свои надежды и который был предметом ее материнской гордости.

Пока она проделывала все эти непонятные движения, обыкновенно сонный Абнер сделал усилие, чтобы совладать с несвойственным ему волнением, и обратился к братьям:

— Мать хочет, чтобы мы узнали, как погиб Аза, — проговорил он.

— Мы обязаны его смертью этим проклятым сиу, — сказал Измаил; — теперь я должен вдвойне отомстить им. Только бы мне найти их, и наши счеты будут покончены.

Это правдоподобное объяснение не удовлетворило его сыновей; к тому же они, может быть, были, рады оторваться от зрелища, возбуждавшего в их беспечных сердцах непривычные ощущения; как бы то ни было, но все они отошли от матери, чтобы заняться расследованием, которого она, по их мнению, желала. Несмотря на ограниченность ума молодых людей, они в совершенстве знали все, что относилось к их почти дикому образу жизни, и потому расследование, успех которого зависел от знаков и примет, по которым можно было напасть на след, должно было, по-видимому, вестись систематично и легко. И действительно, сыновья Измаила принялись за это тяжелое дело сознательно и быстро.

Абиер и Энох совершенно сходились в своих рассказах о положении, в котором они нашли труп брата. Он полусидел, прислонясь к большому кусту; одна его рука еще сжимала ветку ольхи, должно быть, сломанную им. Может быть, благодаря первому обстоятельству, труп, его избег алчности хищных птиц, летавших над лесом. Второе же указывало на то, что жизнь еще не покинула несчастного, когда он вошел в лес. Общее мнение было, что Аза получил смертельную рану в прерии и дотащил свое ослабевшее тело до этого места, чтобы спрятаться. Следы, замеченные среди кустов, подтверждали это мнение. Продолжая поиски, молодые люди увидели, что на опушке леса произошла отчаянная борьба: сломанные ветви, следы ног, ясно отпечатавшиеся на сырой почве, и пролитая кровь являлись очевидными доказательствами борьбы.

— Он был ранен на равнине и пришел сюда, чтобы укрыться, — сказал Абирам. — Следы это ясно доказывают. На него напала шайка дикарей, и он сражался, как герой — каким и был — пока силы его не истощились, и тогда они стащили его в лес.

Это объяснение казалось правдоподобным, и против него возражал один голос. Измаил потребовал осмотра тела, чтобы убедиться, от каких ран умер Аза. После осмотра оказалось, что ружейная пуля прошла насквозь и, выйдя под плечом, вышла через грудь. Для того, чтобы решить этот трудный вопрос, нужно было некоторое знание характера ран от огнестрельного оружия, но опыт охотников не оставлял никакого сомнения. И дети Измаила невольно улыбнулись странной улыбкой дикого довольства, когда Абнер объявил решительным тоном, что враги напали на Азу сзади. Отец внимательно выслушал их.

— Должно быть так, — проговорил он с мрачным видом. — Аза был слишком хорошего рода и слишком хорошо обучен, чтобы бежать перед человеком или зверем. Помните, дети мои: пока вы находитесь лицом к неприятелю, каков бы он ни был, вы защищены от нечаянного нападения или измены. Эстер, да ты с ума сходишь! Чего ты дергаешь ребенка за волосы и одежду! Теперь уже ты ничего не можешь сделать для него.

— Взгляните, — крикнул Энох, вынимая из одежды брата роковой кусок свинца, так быстро прервавший дни сильного молодого человека, — вот пуля, от которой он умер!