Прерванная история русов. Соединяем разделенные эпохи
Шрифт:
Так в русских былинах появились, например, имена библейские, пришедшие с христианством: Самсон, Илья, Алеша. Вместе с этими именами пришли и библейские сюжеты, часто вплетавшиеся в фольклор. А из Калевалы, получается, было выхвачено лишь одно имя, вне всякой связи с содержанием?! Вряд ли здесь можно предложить удовлетворительный ответ.
Но здесь время напомнить о том, что здравый смысл перестал быть руководящей линией в российской исторической мысли к середине XIX в., когда норманизм крепчал, а известные российские историки и деятели культуры пропитались идеей о том, что в русской культуре все либо пришлое, либо заимствованное. В 1834 г. писатель и историк О.И. Сенковский писал о том, что «история России начинается в Скандинавии… вся нравственная, политическая и гражданская Скандинавия, со всеми учреждениями, правами и преданиями поселилась на нашей земле», о том, что восточные славяне утратили «свою народность» и сделались «скандинавами в образе мыслей, нравах и даже занятиях»,
Чрезвычайное значение в «системе доказательств» норманистов отводилось древнерусским именам собственным, как антропонимам или теонимам, так и топонимам. Собственно, доказательств-то никаких и не приводилось, а все древнерусские имена – княжеские, имена богов, эпических героев и др. – без особых затруднений, прямо-таки пророчески наделялись «древнескандинавским происхождением». «Филологическая эквилибристика» (Н.П. Загоскин) обладала для норманизма силой черной и белой магии, с помощью которой можно было исполнить любое желание. Например, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт еще в XVIII в. высказал уверенность, что древнерусский Перун – это скандинавский Тор, если его имя препарировать таким образом: «Перун – Ферун – Терун – Тер – Тор», а в 1849 г. филолог С.К. Сабинин в древнерусском Волосе «узнавал» Одина, переворачивая это имя на свой лад: Волос (Вольс) – Водек – Вуодан – Один.
Вот на таком культурно-историческом фоне и появились рассуждения Всеволода Миллера о богатыре Колыване как былинном герое, заимствованном из финских сказаний. В ряде моих статей было показано, что образ «сплошного финно-угорского мира» на севере Восточной Европы возник как неотъемлемая часть рудбекианизма и представители финской культуры, выступавшие активными пропагандистами Калевалы и других памятников финно-угорской устной традиции, были связаны с рудбекианизмом прочной связью через образование в шведских учебных заведениях. Поэтому как только взыскующее внимание норманистской утопии пустилось на поиски скандинавского происхождения Ильи Муромца, то по прошествии пары-тройки десятилетий под пару «скандинавскому» богатырю Илье обнаружился и «финно-угорский» богатырь Колыван. Эта этнографическая «находка» Вс. Миллера закрепилась еще больше, когда ее стали использовать для отыскания этимологии летописного наименования Ревеля (Таллина), первое название которого было, как известно, Колывань. Процесс исканий нашел свое отражение у Брокгауза и Эфрона.
В учебниках по истории, написанных профессором И.К. Кайдановым (1782–1843), уверялось, что в Швеции было «начало нынешнего государства Российского», ибо именно оттуда, мыслилось ему, прибыли варяги-русь, «коим отечество наше одолжено и именем своим и главным счастием – монархическою властью». Утопия норманизма объявляла пришлыми и заимствованными из Швеции/Скандинавии не только древнерусские политические и социальные институты, но и памятники духовной культуры Руси, распространяя мысль о том, что древнерусская культура «со всеми преданиями» переселилась на Русь со Скандинавского полуострова. Поэтому постепенно все древнерусское летописное и былинное наследие стало провозглашаться заимствованным из исландских саг, скальдических песен и других произведений, «создававшихся в скандинавской дружинной среде» (Е.А. Мельникова).
Из тёмной глубины веков. Художник Борис Ольшанский
В статье «Колывань, старинное название Ревеля» сообщалось, что в первый раз название Колывань встречается в Суздальской летописи по академическому списку под годом 1223-м, в рассказе о походе князя Ярослава Всеволодовича на Колывань. Затем Колывань упоминается в летописях под годами 1228, 1268, 1269, 1343, 1391, 1433, 1495, 1572 и т. д. Ревель продолжает называться Колыванью даже в XVII и XVIII столетиях, например в ноте Карлу XII, которой Россия объявляла войну Швеции. При этом дипломат петровского времени П.П. Шафиров, указывая на законность притязания русских на Эстонию, выводит имя Колывань от русских слов кола («ограды») и Ивана. Такая этимология определяется авторами статьи как совершенно фантастичная, при этом совершенно без внимания остается ее явно аллегорический характер.
Учебник И.К. Кайданова, который в первой половине XIX в. господствовал в российских учебных заведениях
После завоевания Эстляндии, продолжает статья, Ревель официально уже перестал называться Колыванью, тем не менее в народе имя Колывань сохранялось еще в течение XVIII в. вместе с памятью о переименовании. Так, в солдатской песне (времен Петра Великого) о взятии Ревеля, записанной в Рязанской губернии, поется: «Как во славном-то городе в Колыване, что по нонешнему названьицу славный город Ревель, там стояли полатушки белыкаменны…» Вариант этой песни, с именем города Колыванова вместо Колывани, был записан еще в 1893 г. на Кавказе.
Что
же до происхождения имени Колывань, сообщают авторы статьи, то оно находит себе объяснение не в русском, а в финском языке, точно так же, как имя былинного богатыря Колывана. Предания о национальном финском и эстонском богатыре Калеве, распространенные во всей области финнов и эстонцев, были прикреплены и к местности, на которой возник Ревель. Так, одна старинная эстонская песня о смерти Калева говорит, что он похоронен под горой близ Ревеля.Надо заметить, что «старинные песни», если они не подверглись корректировке более поздних времен, как правило, не отмечают слишком конкретно мест рождения или смерти эпических героев (или же названные места бывает сложно отождествить с современными названиями). Мне приходилось слышать от специалистов, что как Калевала, так и эстонский эпос «Калевипоэг», изданный по следам Калевалы эстонским писателем Ф.Р. Крейцвальдом в 1857–1861 гг., подверглись изрядной литературной обработке со стороны своих собирателей и издателей. На художественную ценность памятников это не повлияло, но явно уменьшило их значение в качестве исторических источников.
Старый Таллин (швед. и нем. – Ревель), или по-русски – Колывань
Тем не менее изложенная версия о происхождении Колывани-Таллина закрепилась и была унаследована советской наукой. Например, в статьях И.П. Шаскольского отмечалось, что возникновение города Таллина произошло в результате развития самой Северной Эстонии, было связано с процессами, протекавшими во всей Восточной и Северной Европе X–XIII вв. Шаскольский приводит интересные археологические сведения, позволяющие определить время возникновения Колывани-Таллина. Наиболее ранние сведения о нём дают находки восточных и западноевропейских монет (более 20 находок) X–XII вв. Все находки монет были сделаны или в ближайших окрестностях Таллинской бухты, или у ее берега, что позволяет предположить ввоз и вывоз этих монет через Таллинскую гавань. Расположение и характер кладов и отдельных находок, делает вывод Шаскольский, свидетельствуют о том, что на берегу Таллинской бухты в X–XII вв. был важный центр торговли с западно-и восточноевропейскими странами. Самые ранние клады и находки отдельных монет (числом 13) целиком или в основном содержат восточные серебряные монеты, отчеканенные во владениях Арабского халифата и ввозившиеся через Восточную Европу на берега Балтики (и далее на запад). Все они относятся к X в., следовательно, согласно исследователю, торговый центр у Таллинской бухты возник еще в X в.
Фридрих Рейнгольд Крейцвальд
Шаскольский приводит самые ранние письменные сведения о Таллине. Они содержатся в трудах арабского географа Идриси (1154). В разделе с описанием района Балтийского моря упомянута страна Astlanda, т. е. Эстланда, и говорится: «К городам Астланды относится также город Колуван (Quoluwany). Это маленький город вроде большой крепости. Жители его землепашцы, и их доход скуден, но у них много скота». Таким образом, название Колывань датировано серединой XII в., констатирует Шаскольский, и далее приводит уже знакомый благодаря статье из Брокгауза и Эфрона рассказ о том, что само по себе слово Колывань – нерусского происхождения и предположительно связано с именами эпических героев Калева и его сына Калевипоэга; соответственно, русское Колывань происходит от Kaleven или Kalevan – древнеэстонской формы родительного падежа слова Kalev. Возможно, предполагает он, городище называлось Kaleven linna или Kalevan litha – город Калева. Таким образом, подводил итог Шаскольский, отразившееся в эпосе народное сознание эстонцев содержало представление о местных корнях их старейшего города.
Название Kaleven linna не зафиксировано нигде, в том числе и в народной памяти эстонцев, иначе, полагаю, при первой же возможности Эстония вернула имя Колывань своей столице, если бы оно действительно происходило от имени их этнического предка. Но у каждого народа есть свое интуитивное чувство (чего часто напрочь лишена наука), которым он руководствуется в отборе важных имен. Поэтому полагаю, что название Колывань для перевалочного пункта на берегу залива почти при выходе на Балтику было дано теми, кто осуществлял торговые связи между Каспием и Балтикой по рекам Восточной Европы и нуждался в именах-оберегах, которые хранили бы путь от Поволжья и Кавказских гор до Балтики.
Медаль в память о взятии Ревеля (Таллина) в 1710 г., после чего он принадлежал Российской империи вплоть до большевистского переворота 1917 г.
Однако, как было сказано, связь названия Колывань и Калева закрепилась в науке, поэтому аналогичные рассуждения находим и в книге М.Ф. Розена: «Ещё в начале XVIII века русские продолжали называть Ревель Колыванью… Ревель был взят русскими войсками в 1710 году, и, очевидно, тогда же была сложена песня…: