Прерыватель. Все части

Что касается отрезанного пальца, то его я, на собственный страх и риск, изъял из подвала прежде, чем мы спустились туда с Борисычем. Если в городе так легкомысленно отнеслись к нашему инциденту, то и не стоило отвлекать тамошних рыцарей от борьбы с настоящим злом. Теперь это было моим личным делом, а хозяина пальца я надеялся отыскать в документах, касающихся владельцев ячеек. Где-нибудь в архивах они должны были сохраниться на почте.

Первым, что бросилось нам в глаза, когда мы с Анатолием Борисовичем спустились в подвал, было то, что труп, пролежавший в духоте почти сутки, не подавал никаких признаков разложения: кроме гари, не было других запахов, кожа на лице и на руках покойника казалась такой же, какой была и при жизни; кроме того, не наблюдалось даже окоченения. Борисыч с минуту провозился возле мужчины, пытаясь отыскать его пульс и уловить хотя бы малейшее дыхание. Дыра в голове никак не сочеталась с состоянием остальных частей тела. Да и сама она, как мне показалось, выглядела теперь чуть меньше. Возможно, подумал я, это со страху я вчера преувеличил её масштабы.

– Ты когда-нибудь видел такое? – посмотрел на меня снизу вверх Борисыч.

Его круглое лицо в круглых очках налилось краской и, казалось, вот-вот лопнет от напряжения. Он громко и тяжело дышал, словно перед этим пробежал стометровку. В городе это его природное свойство всех раздражало. Борисычу даже выделили отдельный кабинет, чтобы не слышать его беспрерывного сопения и не бояться, глядя на него, что он того и гляди упадёт в обморок.

Я поёжился, стараясь отцепить прилипшую к вспотевшей спине рубашку.

– Да я не так много вообще покойников видел, – признался я.

– А это, Алексей, очень необычно, – Борисыч отчего-то усмехнулся и добавил: – Он как-то необычно лежал? Да, как будто его застрелили.

– Что?

– Касл, – пояснил он. – Фраза из фильма.

Я и забыл об этой его фишке. Миронов при каждой возможности начинал цитировать какие-нибудь книги, фильмы или высказывания великих людей. Большинство из источников, кроме Конфуция или Ошо, были мне неизвестны. Иногда я начинал сомневаться, что такие люди или фильмы вообще существуют, а не являются плодом мироновской фантазии.

– А по часам есть какие-нибудь мысли? – спросил я. – Ради них он и явился на почту.

– Вижу-вижу. Механизм ещё более необычный, чем состояние трупа. Тело мы сегодня же отправим судмедэксперту. Интересно, что он скажет. Я уже представляю его лицо, – Борисыч снова усмехнулся. – Надеюсь, личность хотя бы смогут установить. От неё и станем двигаться дальше. Ты согласен?

– Само собой. Надо поднять архивы. Ведь ключи от ячеек не выдавались кому попало. За каждым ключом числился определённый владелец. Про часы больше нет никаких мыслей?

– Есть одна, – Борисыч поднялся во весь рост, задышал ещё чаще и, достав из кармана пузырёк с розовыми таблетками, положил одну из них в рот.

– Не пью больше, Алексей, – объяснил он. – Зашился. Пилюли вот ещё прописали.

– Давно?

– Со вчерашнего дня. Сразу, как ты позвонил и меня определили на это дело.

– Серьёзный шаг.

– Необходимый, Алексей. По-другому нельзя.

Было что-то в облике Анатолия Борисовича совершенно новое, чего раньше я в нём не замечал. Его полное тело с короткими ножками, казавшееся всегда смешным, теперь обрело какую-то особенную монументальность, какую-то медвежью стать, от которой веяло внутренней силой. Даже выражение лица изменилось – сделалось строже, воинственней и, несмотря на круглость, острее.

– В общем, – добавил он, – часики мы оставим себе. Ни к чему они этим балбесам. Попробуем попозже разобраться в их назначении. У тебя в отделе имеется сейф?

– Имеется.

– Вот туда их и определим. До склада вещдоков, я уверен, они не доедут. Кто-нибудь из ухарцев наверняка присвоит себе. И мы потеряем важную улику.

– Полагаете?

– Ты, Алексей, за год тут совсем, смотрю, одичал. Не представляешь, как изменились кадры. Старая школа канула в лету. Молодёжь думает только о том, как бы срубить деньжат. Ничего не боятся и ничем не брезгуют. Времена меняются, Алексей. И нам этих перемен уже не остановить. Ну, это всё лирика. Пойдём, что ли, попробуем найти вход к ячейкам. Больно уж механизм, насколько я понимаю, мудрёный. Хочется посмотреть изнутри.

Борисыч, сняв с руки покойника часы, сфотографировал его и направился к выходу. Я последовал за ним, удивляясь создавшемуся положению вещей: получалось, что я утаил палец, а Борисыч решил не палить перед городскими часы. Расследование с первых же шагов пошло по довольно замысловатой схеме.

В шесть утра Вера подошла к почте. Мы как раз к этому времени закончили все дела в подвале и вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Правда, свежим его можно было назвать с большой натяжкой, поскольку духота продолжала царить повсюду.

Я познакомил Миронова с хозяйкой почты, и все вместе мы снова зашли внутрь.

– Нам бы доступ в депозитарий, – обратился к Вере Борисыч. – Туда, где находятся сами ячейки.

– Понимаю, – кивнула Вера. – Только ничем не могу помочь. Я не знаю, где туда вход.

– Это как?

– А вот так. Никогда этим никто не интересовался. Я и в подвал-то вчера впервые спустилась.

– Становится всё интересней, – проворчал Борисыч. – А план почты имеется?

– Должен иметься.

– Посмотрим?

– Пройдёмте в мой кабинет, – не без гордости предложила Вера.

В кабинете она порылась в столе, потом на полках, заставленных картонными коробками с кучей макулатуры. Не обнаружив нужной бумаги, она открыла железный ящик, бывший когда-то сейфом, а теперь служивший, видимо, хранилищем для не относящихся к работе вещей.

– Да вот же он, – воскликнула женщина. – И кто его сюда сунул? План почты, будьте любезны, – она протянула следователю листок формата А3.

Миронов стал внимательно его изучать, периодически угукая и кивая сам себе головой.

– Насколько я понимаю, – сказал наконец он, – из помещения с инженерными коммуникациями есть отдельная дверь в депозитарий. Пойдёмте.

Мы дошли до нужного места. Именно сюда заходили слесаря, о которых Вера упоминала ещё вчера утром.

Внутри небольшого зала тускло светила одна единственная лампочка, подвешенная к потолку на железном плафоне, похожем на широкополый головной убор – японский амигасу. Лабиринты труб, колёса больших и маленьких вентилей; зелёные шкафчики для одежды; стол с наваленными в беспорядке разводными ключами, отвёртками и мотками иссохшей до состояния пластмассы изоленты. Сюда явно никто не заходил уже много лет. Однако никакой двери, кроме той, через которую мы вошли, нигде не было.

– Поможешь мне, Алексей? – спросил Борисыч, направляясь к шкафам.

Мы довольно легко сдвинули их с места. За ними и отыскалась нужная нам дверь.

– Сезам, откройся, – промолвил Миронов, взмахнув руками.

– Что там? – Вера с любопытством выглянула из-за шкафов.

– Электронный кодовый замок, – ответил Борисыч. – Только не работающий, поскольку отключён от общей сети.

– В комнате выдачи надо включить питание, – сказал я. – Там есть отдельная кнопка. Депозитарий работает от собственного генератора.