Преследуемый Зверем Братвы

Я кричу.

Но затем я прихожу в себя и начинаю действовать. Я достаю из-под раковины вантуз, это самое близкое к оружию. Я рывком открываю дверь из ванной и бегу в спальню за пистолетом, который заперт в коробке в ящике с нижним бельем. С ним в руке я разворачиваюсь и врываюсь обратно, держа палец на спусковом крючке наготове.

Но там совершенно пусто.

Входная дверь по-прежнему заперта. Окна заперты. Но когда я дергаю раздвижную дверь на балкон, она открывается. Мое сердце холодеет, когда я оглядываюсь вокруг. Я знаю, что она была заперта перед душем. Я знаю, что так оно и было.

Мое сердце стучит так сильно, что, клянусь, я вижу, как оно бьется о мою грудь. Мои чувства возбуждены, адреналин бьет ключом. Я еще раз обыскиваю каждую комнату и шкаф. Но когда я уверена, что осталась одна, мой пульс все равно не замедляется.

Онемевшая и дрожащая, я поворачиваюсь и медленно иду обратно в ванную. Пар от душа почти исчез, но зеркало все еще достаточно запотевшее, чтобы увидеть слово, написанное пальцем на стекле.

— Скоро…

Мой пульс замирает. У меня перехватывает дыхание.

Это сообщение приводит меня в ужас. Конечно, это так. И все же это меня возбуждает. Он парализует меня, но в то же время наполняет запретным теплом. Я читаю одно-единственное слово снова и снова, позволяя бурлящей смеси гнева и возбуждения просочиться в мою грудь.

Он жив. Темный, ужасающий незнакомец, который преследует меня во сне и заставляет просыпаться мокрой и жаждущей его в 4.30 утра, жив.

И я не должна была так возбуждаться по этому поводу.

Глава 3

Костя

Москва, двадцать пять лет назад:

— Еще раз!

Кровь застилает мне глаза. Боль переполняет меня. Но я смаргиваю это, когда он рычит на меня.

— Ударь его еще раз, маленькая киска!

Я отвожу кулак, но не решаюсь. Я не хочу снова ударить другого мальчика. Он мой друг, а не враг, это самый близкий мне брат из всех, кого я знаю. Точно так же, как человек, кричащий на меня, чтобы я ударил его, — это самое близкое существо к отцу, которое у меня было.

— Я…

— Я сказал, бей его, маленькая сучка! — Федор кричит мне в лицо: Я дрожу, все еще колеблясь. Но Дмитрий этого не делает. Может, я и крупнее его, но в свои двенадцать он все равно на два года старше моих десяти. И прямо сейчас он этим пользуется.

Старший, окровавленный парень рычит, когда его кулак врезается мне в ребра. Со стоном, мое дыхание покидает мое тело. Дмитрий хорошо использует момент и потерю фокуса. Он перекатывает нас, его колено сильно бьет меня по яйцам. Я вскрикиваю, но его кулак врезается мне в лицо. Зуб расшатывается. Моя губа раскалывается. Я чувствую, как у меня ломается нос, и кровь почти удушает меня.

У Дмитрия нет таких колебаний, как у меня. Он продолжает бить меня, пока я не онемею. Пока мои руки не опадают на пол, пока Федор, наконец, со смешком не хлопает его по плечу.

— Хороший мальчик, — ворчит он. — Никакой пощады, никогда. Он поворачивается ко мне, и его гордая улыбка превращается в насмешку. — Не забудь сегодняшний урок, Костя: когда я скажу "бей его еще раз", ты будешь бить его еще раз, пока я не скажу "стой". Когда ты проявляешь милосердие, ты проявляешь слабость. Никогда не забывай об этом.

Дмитрий слезает с меня. Я почти без сознания, но медленно киваю. Федор улыбается мне теплой, почти отеческой улыбкой и помогает подняться. Я слабо беру его за руку со стоном боли, когда он поднимает меня.

Старик снова улыбается и садится передо мной на корточки. Он вытирает полотенцем кровь с моего лица.

— Ты в порядке, мой маленький солдатик?

Я киваю.

— Da.

— И ты усвоил урок?

Я снова киваю.

— Da.

Он улыбается.

— Хорошо.

Внезапно его кулак врезается мне в живот. Согнувщис пополам от боли я падаю на колени. Федор наклоняется ближе, его рот у моего уха.

— Никогда больше не смей меня ослушиваться, — рычит он. — Когда я скажу ударить его, ты ударишь его. Это понятно?

Я молчу, когда он поднимается на ноги. Но внезапно гнев переполняет меня. С ревом я вскакиваю на ноги и бросаюсь на него, сжав кулаки. Я двигаюсь так дико, словно от этого зависит моя жизнь. Федор с легкостью уворачивается улыбаясь, и разворачивается, чтобы ударить меня еще раз. На этот раз, когда я падаю на задницу, я остаюсь там.

Федор смеется. Он поворачивается к Дмитрию, который моется в кухонной раковине.

— Ты можешь поверить в это неблагодарное маленькое дерьмо, Дмитрий?

Мой “брат” смотрит на меня с беспокойством. Но его лицо быстро ожесточается. Его губы изгибаются в усмешке.

— Ты должен проявлять больше уважения, Костя, — ворчит он и отворачивается, чтобы открыть пиво.

— Dа, уважение, Костя, — рычит Федор, подходит к тому месту, где я сижу на полу, и нависает надо мной. — Мне не нужно было брать тебя или Дмитрия, не так ли?

Я качаю головой.

— Отвечай, — рявкает он.

— Нет, — бормочу я. Но потом я ловлю себя на мысли. — Нет, сэр, — поправляю я.

Федор улыбается.

— Где вы были, когда я вас нашел?

Я смотрю вниз.

— Сиротский приют, сэр.

— Dа, в приюте. Не очень хорошее место. Скажи, Костя, ты знаешь, что случилось с другими ребятами, которых я оттуда не забрал?

Я киваю.

— Я взял тебя и Дмитрия, потому что ты сильный, как и я. — Федор ударяет себя кулаком в грудь. — Я взял тебя, потому что ты перспективный, и у тебя огонь в яйцах.

Он взял нас, потому что мы были самыми большими мальчиками в приюте. Он взял нас с собой, потому что по выходным мы с Дмитрием деремся с другими мальчишками нашего возраста в “юниорских лигах” московского подпольного мира бокса. Федор делает большие ставки на эти бои.

И все же я знаю, что он прав. Я знаю, черт возьми, какой была бы моя жизнь, если бы я остался там.

— Эта крыша над головой, еда, которую ты ешь, эта жизнь, которую я тебе даю? — Федор качает головой. — Ты же не собираешься там, на улице, взять его в задницу, не так ли? Нет? — Он свирепо смотрит на меня. — Нет, это не так. Потому что у тебя есть семья, со мной. Ты можешь подумать, что я жестокий человек, Костя. Но я просто готовлю тебя к жестокому, холодному миру. Мир, который будет трахать тебя и причинять тебе боль при каждом удобном случае.