Преступление доктора Паровозова

Вчера я так толком и не заснул. Хорошо хоть, успел добраться домой еще до одиннадцати, то есть до объявленного накануне комендантского часа. В абсолютно пустом метро я был единственным пассажиром. Рома, который вроде уже спал, вдруг пробудился, прошлепал в прихожую и сообщил, что их секцию борьбы с сегодняшнего дня переименовали. Из «Пролетарского самбиста» в «Пролетарский дзюдоист». Смешно.

Лена принялась рассказывать всякие новости, как им всем на работе дали три дня отгула, путь на «Полежаевскую» проходил у многих мимо мятежной Пресни. А я сидел молча, ужинал, не чувствуя вкуса еды, понимая — нужно что-то делать. Но что?

Олимпийский огонь и две недели коммунизма

Этим фильмом, «Будни медицины», все-таки больше пугали. Я уж настроился на что-то кошмарное, думал, мертвецов всяких покажут, реки крови, кучу инвалидов на костылях. А там просто было три сюжета. Беременная женщина, один мужик с переломом ноги, а второй, как я понял, с инфарктом. Вот этому, с инфарктом, помочь не смогли, его какой-то электрической штукой били прямо в грудь, отчего он подскакивал, но потом все врачи от кровати отошли и отвернулись. Понятно, не спасли, очень жалко.

Кто тогда так придумал, никто уже и не помнит, но документы у абитуриентов в Первом Меде решено было принимать только после того, как они предъявят талон о просмотре фильма, который демонстрировался каждый час в аудитории кафедры анатомии. Мне так и сказали:

— Дуй сначала на кафедру анатомии фильм смотреть, может, посмотришь да и передумаешь.

Как будто я знаю, где эта самая кафедра. Пришлось поискать, правда недолго. Аудитория была такая полукруглая, как римский амфитеатр, внизу небольшая сцена, а сбоку — трибуна, это для лектора, значит.

Перед тем как погас свет, я успел прочитать слова, нацарапанные среди прочих других на деревянной столешнице:

Лучше иметь дочь-проститутку, Чем сына-ефрейтора. Лучше иметь сына-ефрейтора, Чем дочь — студентку фармфака!

Ничего себе, а я как раз именно на этот самый фармацевтический факультет и собрался, меня дядя Вова уговорил. Он когда узнал, что я собираюсь на лечебный поступать, целую неделю звонил, возмущался и в трубку кричал:

— Отличная перспектива — всю жизнь в дерьме ковыряться! — надрывался дядя Вова. — Ты хоть понимаешь, что это такое — работать врачом? Да ничего, Алеша, ты не понимаешь! Тебе по молодости и по глупости работа врача кажется романтичной. А на деле ты будешь недоедать, недосыпать ночами, бегать в любую погоду на вызовы или сутками не вылезать из операционной. А вокруг тебя будут не красивые, умные и яркие личности, а немощные, страдающие, умирающие люди. Думаешь, среди таких находиться — комфортно и приятно? Да тут у любого депрессия случится! Я уж и не говорю о возможности в любой момент заразиться туберкулезом или даже сифилисом. И при этом всю жизнь вкалывать за копейки!!! Ты хоть знаешь, что зарплата у врача — сто десять рублей сразу после института, а через двадцать лет после окончания — сто семьдесят?

Картина получалась, прямо скажем, не очень. Но с другой стороны, зачем так далеко в будущее заглядывать? Поступлю, а там видно будет. Да и зарплату врачам наверняка скоро прибавят. А чтобы сифилисом заразиться, вроде необязательно врачом быть.

— Но если ты поступишь на фармацевтический факультет, — продолжал агитацию дядя Вова, — распределишься на работу в научно-исследовательский институт, займешься наукой, защитишь сначала кандидатскую, затем докторскую, тогда тебе будет почет и уважение, получать ты будешь много, а главное, спать по ночам спокойно, никаких вызовов, а только заграничные командировки.

Дядя Вова знал, что говорил, так как был известным профессором-биохимиком, спал он действительно по ночам спокойно, а по загранкам мотался часто. И в результате этих недельных наставлений я вдруг сдался и малодушно решил подавать документы на фармацевтический факультет. Тем более что там первый экзамен был химия, а химию я знал хорошо.

Но все-таки некоторые сомнения в правильности такого пути у меня были. И главное, больно уж высокомерно наши вожатые из «Дружбы» относились к студентам фармфака. Сами они учились на лечебном или санитарно-гигиеническом. Вот и ко мне станут тоже относиться как не пойми к кому.

А теперь, еще раз после сеанса прочитав это четверостишие, я понял, как именно. Ведь вариант сына — студента фармфака неизвестным автором даже и не рассматривался, похоже, что это совсем уж из рук вон. Если дочь-проститутка лучше сына-ефрейтора, а дочь — студентка фармфака хуже, чем сын-ефрейтор, то из всего этого уравнения следовало, что сын — студент фармацевтического факультета хуже сына-проститутки. Вот ужас-то!

В общем, я расстроился и решил не сразу идти документы подавать, а перекурить и малость подумать. Вышел из корпуса, незаметно для себя свернул со двора на проспект Маркса и увидел, что там собралась огромная толпа. Народ стоял разношерстный, были и иностранцы, и соотечественники, но больше всего там было милиционеров.

К Олимпиаде пригнали дикое количество провинциальных милиционеров, которые побаивались большого города, а самое главное — вопросов, которые задавали гости столицы на всех языках мира. Тогда милиционеры сильно смущались и начинали робко жаться друг к дружке. Москву они не знали абсолютно.

В нашей школе расквартировали триста человек грузинской милиции из Тбилиси и Кутаиси, которые, к слову сказать, организовали нам неплохой стол на выпускной.

Грузины всем сразу понравились, они были шумные и веселые, к тому же каждый вечер играли с нами в волейбол на спортплощадке. А перед волейболом на школьном крыльце исполняли всякую грузинскую музыку, привезя с собой для этой цели аккордеон и маленький барабан.

— Бичо! — возмущался один кутаисский гаишник. — Послушай, бичо, я вчера весь день на проспекте работал, нарушителей ловил. Э, говорю, нехорошо, слушай, правила нарушать! Штраф плати, дорогой! А они все говорят «извините» и по три рубля дают! Нет, генацвале, что такое три рубля! Три рубля — это они ни себя, ни меня не уважают! У нас в Кутаиси по десять рублей штраф платят, и все довольны! Я так думаю, если машину имеешь, значит, деньги есть у тебя, значит, ты не три рубля мне давай, не позорься!

Милиционеры ходили в парадной летней форме, в белых фуражках и белых рубашках, и было их столько, что в любой толпе преобладал белый цвет, потому что на одного гражданского в среднем приходилось по три милиционера. Другими словами, можно было утверждать, что милиционеров куда больше, чем ожидаемого изобилия на прилавках. Нет, справедливости ради нужно отметить — товаров в магазинах прибавилось, а очередей стало меньше, но это все в основном из-за того, что Москву закрыли для иногородних наглухо, и она стояла какая-то странно полупустая.