Преступление доктора Паровозова

С возрастом, когда у собак ухудшается зрение, они начинают бояться высоты. Для них соскочить с крутой ступеньки — как сигануть в бездонную пропасть. Вот и эта, скорее всего, медлила по той же причине. И когда она решилась и немного присела перед прыжком, в трех метрах от грузовика показался один из этих гицелей, водитель. Он шел вразвалочку со стороны кабины и пока не видел стоящую в кузове собаку. Ну же!

Наконец она неловко спрыгнула на асфальт, на все четыре лапы, и уже взяла верное направление к аллее, как тут вдруг шарахнулась от каких-то людей, заходивших во двор, и рванулась туда, куда совсем не надо было. К тупику у входа в училище. В западню.

И конечно, он ее обнаружил. Я это понял по крику.

— Куда? Ну, падла! Стой, кому говорю! — раздались вопли. — Я тебе щас устрою!

Между мной и собакой, которая от страха вжалась в кирпичную стенку, было не больше полутора метров. Нужно только сделать пару шагов, схватить ее за шкирку, втянуть внутрь и набросить крюк на дверь. Но тогда сразу бы стало ясно, кто устроил собачий побег.

Я просто призывно засвистел, отступая назад:

— Иди, иди сюда! Собачка, собачка хорошая!

Подсев на задние лапы и поджав хвост, она и не думала идти на мой зов, а я уже слышал близкий топот живодера.

Гицель появился в просвете двери с каким-то огромным сачком в руках, успев вытащить его из машины.

— Ну что, попалась, попалась, падла! — не скрывая радости, выдохнул он и занес сачок. Испитая харя, свинячьи глазки, кривой рот.

Он меня до сих пор не заметил, можно было оттолкнуть его, вырвать сачок, наконец, сбить ударом в ухо. Но, словно пришитый, я не двигался с места. Сдрейфил.

Сачок точно накрыл собаку с первого раза, да она никуда и не убегала. Мужик тут же перевернул его и моментально закрутил сетку, в которой псина, оказавшись вверх тормашками, беспомощно сучила лапами.

— Попалась, блядина! — удовлетворенно прорычал он. — От меня не уйдешь!

И тогда она завизжала. И визжала так страшно и обреченно, пока он тащил ее к машине, и когда перед грузовиком от души врезал по сетке ногой, и когда закинул ее в кузов.

Этот визг долго будет стоять у меня в ушах.

Много лет.

* * *

— Ты чего, Моторов, озверел? — с сочувствием спросила Маринка Веркина и отвлекла меня от воспоминаний. — На людей стал бросаться! А они, между прочим, с автоматами. Может, у тебя абстиненция? По симптоматике похоже!

— Марин, это они совсем озверели. Ночью, когда его привезли, так наручниками сковали — даже странно, что руки не отвалились. Ты погляди сама! И если не хочешь завтра от Маленкова втык получить, как я сегодня, не пускай их никуда.

Мы подошли к койке, я снял с казачка вязки, которые приладили ему сразу после операции, чтобы он себе ничего во сне не вырвал. Под эластичными бинтами, набитыми ватой, оказались столь впечатляющие следы от кандалов, что Маринка присвистнула.

— Сейчас приведем тебя в порядок, — подмигнул я казачку, который молча и внимательно все это время, начиная от перепалки с омоновцами, на меня смотрел, будто хотел что-то сказать. — Отмоем грабли, мазью помажем.

На кистях рук толстой ржавой коркой запеклась кровь. Это, пока он на носилках с прикованными руками лежал, из раны натекло. Сестра Даша, худенькая, голубоглазая, принялась отмывать засохшую кровь водой с перекисью, а я за минуту сгонял на первый этаж и незаметно положил на пост чью-то выпавшую из истории болезни статкарту, которую так ловко выдал за бланк телефонограммы. С нашего телефона не то что в прокуратуру, в приемный покой дозвониться проблема.

Я вернулся в реанимационную палату, как раз когда Даша завершила водные процедуры.

— Ну вот, а еще говорил — Иван Иванович! — удовлетворенно сказала она и засмеялась. — Посмотрите, доктор, он нас всех обманывает.

Я подошел ближе, взглянул, и тут меня будто горячей водой окатили. Так вот почему наш лагерь у меня весь день из головы не выходит! На проксимальных фалангах пальцев кривыми, неровными, разными буквами, будто их кололо четыре разных человека, значилось: ЛЕНЯ.

Прекрасная креолка

Чем старше пионер, тем больше ему нравятся танцы. Происходит это плавно и постепенно. Мелких октябрят, тех вообще стараются к танцам не допускать. Ну и правильно, они только пищат, визжат и под ногами путаются. Пускай лучше мультфильмы смотрят.

Как-то по малолетству я впервые подпольно попал на танцы в пионерлагере «Орленок», чтобы посмотреть, как это выглядит в исполнении парней и девушек первого и второго отрядов.

Меня несказанно удивило, что они, оказывается, не танцуют, а при всем честном народе буквально обнимаются. При этом никто из них друг с другом даже не разговаривал. Просто стояли вот так, обнявшись, и покачивались в такт музыке, а вид был у них задумчивый и какой-то, можно сказать, глупый. Из магнитофона, что стоял посреди зала на стуле, кто-то заунывно пел на непонятном языке:

Oh mammy, oh mammy mammy blue Oh mammy blue…

— Кукуня, — сказал я своему другу Мише Кукушкину, который и провел меня в клуб через тайную дверь за сценой, — какие-то они все здесь чокнутые, пойдем отсюда, я так ни за какие коврижки танцевать не буду!

Но пришлось, причем буквально через месяц.

В конце второй смены на веранде корпуса было решено провести отрядный «Огонек», кстати, первый в моей жизни. Посчитав, что мы все люди взрослые, переходим в четвертый класс, наши вожатые накрыли столы, поставили чай с печеньем, а самых смелых попросили выходить на середину и веселить остальных. Сначала все жутко стеснялись, хихикали, даже старались не смотреть друг на друга, но потом как-то незаметно осмелели. Миша Кукушкин спел очень хорошую песню «Тишина на Ваганьковском кладбище», Вова Булеев показал пантомиму, а я прочитал стишок Хармса.

«Огонек» уже подходил к концу, и тут кто-то из девчонок потребовал танцев. Ребята сразу дружно завыли от возмущения, а вожатые взяли и разрешили. Столы и стулья быстро сдвинули в сторону, девочки отошли к одной стене, а ребята к другой. У нас не было ни проигрывателя, ни тем более магнитофона, поэтому несколько девчонок встали рядышком и запели:

О далеких просторах мечтая, Урагану отдавшись во власть, Чайка в небе отбилась от стаи И в туманную даль унеслась…

И тогда от группки девочек отделилась Ирка Фридман, самая красивая и воображалистая в отряде, пересекла веранду и вдруг подошла, шутливо поклонилась, сказав просто: «Давай потанцуем, Моторчик!» Я сразу пришел в смятение настолько сильное, что оставил без внимания ехидные смешки за спиной. Особенно когда Ирка положила мне руки на плечи. Я тоже положил ей руки на плечи, она снисходительно улыбнулась, взяла и опустила их к себе на талию. От этого я разволновался еще больше. Потом мы начали переминаться с ноги на ногу, а Ирка подпевала хору: