Преступление и наказание

— Прокуратура просит 26 лет нахождения в психиатрической клинике (не в тюрьме!!) для тридцати трёх летнего испанца, который разделал в индустриальной мясорубке свою тётю, чтобы завладеть её домом и деньгами. Позже, таким же способом, отправил в небытие 55 летнюю женщину, которой сдавал комнату в бывшем тётином доме. Тела убиенных так и не были найдены, что и не удивительно. Единственной зацепкой были органические останки обеих женщин на мясорубке, пиле и других инструментах, с помощью которых этот «больной» работал в подвале. Лет через десять его вылечат, и он станет свободным, потому что у него знаменитый адвокат.

— Другой суд рассматривает дело о любовном треугольнике, где любовник убил мужа и дочь своей пассии, нанеся восьмилетней девочке более ста ножевых ранений.

РАЗГИЛЬДЯИ

Разгильдяи. Только это слово приходит на ум, когда обнаруживаешь «ляпы» охраны, которые закончились ничем лишь потому, что я не из криминального мира и там, на воле, мне никто не поможет и не ждёт. Ну и потому, что и не сумашедший тоже. Привозят меня на суд, где я должен был «петь». Сгружают в подвал, потом выкликают и два жандарма меня ведут наверх, в судебные палаты. Гвардейцы, оба моего роста, может чуть повыше, выглядят как болезненные шибздики. Один — совсем мальчик, другой, пожалуй, постарше меня. Окидываю взглядом. Пистолеты в кобурах, но без магазинов. Обоймы висят отдельно, в чехольчиках на поясе. В прорези видны патроны, но я знаю, что в таких условиях первые два патрона должны быть холостыми. На случай, если зэк завладеет оружием, то сам поднимет тревогу выстрелом. Эти патроны не перезаряжают пистолет, и не каждый знает, что затвор два раза надо передёрнуть вручную. Не забыв снять с предохранитела, конечно. Но речь не об этом. Речь о том, что эти олухи забывают застегнуть мне наручники, после того, как судья, в самом начале, распорядился снять с меня браслеты. Делать нечего, соединяю руки спереди, чтобы не пугать охрану. Покидаем вместе зал и заходим в лифт.

Еду в нём, ухмыляюсь. В подвале жандарм поворачивается ко мне с ключом в руке. Расцепляю руки и вижу, как меняется лицо молодого гвардейца. Он нервно хватается за пояс, где висят наручники. Подмигиваю ему, успокаивающе и шагаю мимо него к открытым дверям камеры. Интересно, рассказал ли он об этом старому, который шёл сзади и не видел этого?

Второй анекдот случился, когда меня возилив больницу города Кастейон де ля Плана, чтобы показать доктору. Все жандармы, успокоенные нормальным поведением группы из четырёх больных зэков пожилого возраста, разбежались прямо на выходе из госпиталя и мы отправляемся в тюрьму в минибусе только с двумя пацанами в униформе и без автомобиля сопровождения. Правда, наручники на нас надели.

Приехали к тюрьме. Шофёр берёт пачку документов и выходит из бусика на отметку и чтобы сдать оружие. В тюрьму нельзя заносить и завозить оружие. За исключением спецопераций по подавлению бунта.

Шофёр, значит, уходит. Его коллега — мне видно через дырчатую перегородку — вытаскивает пистолет, вставляет в него обойму и суёт оружие в бардачок, перчаточный ящик. Потом тоже идёт на проверку, что у него нет оружия. В это время возвращается шофёр и, не зная, что в машине лежит заряженный пистолет, заводит мотор и завозит нас на территорию тюрьмы. Там, внутри он (один!) открывает нас и снимает с каждого наручники, отпуская на самостоятельный заход в здание. Выхожу из авто последним, протягиваю руки к гвардейцу и приветливо улыбаюсь, представляя, сколько времени понадобилось бы на его нейтрализацию и взять пистолет. Он тоже мне улыбается, не зная причины моего веселья. Я говорю «до свидания» и отправляюсь за другими зэками, чтобы отметиться на дактилоскописеском сканере и взять принадлежности, отобранные перед поездкой. Потом нас разводят по модулям.

А теперь помечтаем… Даже завладев пистолетом, в ситуации, какой оказался я, будешь во дворике размеров двадцать пять на двадцать пять метров с двумя шестиметровыми бетонными стенами, зданием с одной стороны и решётчатым окном с другой, за которым находится пост жандармов. Из этого окна весь двор простреливается. Допустим, что команда приёмного модуля не успеет закрыть дверь. Внутри можно найти одного-двух охранников в зарешёченной кабине, в которую нет входа с этого пространства и шесть-восемь перепуганных зэков. Выход на территорию тюрьмы находится за тремя дверями. Контроль одной из них невозможен из этого здания. Её открывают из центрального поста, расположенного в другой стороне аллеи в блоке для свиданий.

Обратный выход из тюрьмы тоже не светит. Если и удастся выбить автомобилем дверь дворика — под прицельной стрельбой жандармов — то это лишь выход из второго периметра безопасности. Впереди ещё двое ворот шлюза и каждое может выдержать таран тяжёлым грузовиком. За воротами всё те же жандармы, но уже вооружённые до зубов. Что-что, а строить тюрьмы белая обезьяна научилась.

ЧУДИЩЕ

В тюрьме Casteiion-2 долгое время директором была женщина. Испанская пословица гласит: «Дом, где женщина рулит, плохо живёт». Все скандалы и конфликтные ситуации, которые происходили на моих глазах, были с бабами-охранницами. Женщинами их назвать язык не поворачивается. И была среди них одна пигалица, выглядевшая хуже, чем транссексуалы, которых я уже видел за решётками. У неё не торчало ничего. Ни сзади, ни спереди. Хотя вру, спереди всегда торчала сигарета в различной степени докуренности. Я на неё не обращал внимания даже когда ейная дурь из неё выпирала. Даже когда она беспричинно ко мне прицепилась.

— Я не вор, а убийца, — промурлыкал я, проходя мимо впавшей в ступор начальницы.

Даже когда, однажды, она попыталась закрыть библиотеку нашего блока, где нормальные люди целый день читают, пишут или сочиняют, как я.

В тот день на наше счастье в смене были нормальные охранники, которые, узнав про самодурство, минут двадцать объясняли существу неправильность её поведения.

И вот, когда вся Испания поехала в отпуск и охранники тюрьмы тоже, лилипутесса появилась на дежурстве с другим новым охранником. Да ещё и в ранге старшего дневной смены.

— Сегодня библиотека будет закрыта.

— Сеньора! — попытался разрулить ситуацию зэк, отвечающий за обьект, — Нам всегда открывают библиотеку.

— У вас плохие привычки. Я — функционер и делаю то, что нахожу нужным.

Все приуныли, собравшись возле дверей библиотеки.

— Народ! Спокойно! — встреваю я. Просто ей нужно сегодня почувствовать себя человеком. Её, возможно, неделю не трахали.

Многонациональная группа дружно засмеялась. Посыпались колкости.

— Точно, больше недели!

— Да у кого на неё встанет!

— Она сегодня себя ещё покажет…

С другой стороны тюремного двора на весёлую компанию злобно смотрела, пыхая клубами дыма, дьяволица с неизменной сигаретой во рту. День только начинался. Через некоторое время оживает громкоговоритель.

— Такой-то, подойди к кабине!

Нарк поднимается и идёт.

— Сидишь и куришь в зале. Нарушение!

— Сеньора! Что вы говорите? Сигарета не зажжёная. Я её только что скрутил.

— Дерьмо!!

— Сеньора! Это вы мне?

— Дерьмо, я сказала!!

Мне стало весело.

— Люди! А кто с ней уже встречался?

Когда мне начали рассказывать, я офонарел: неправда, выдумывают! Но говорили совершенно разные люди о совершенно разных случаях. Оказывается, в этом маленьком тельце помещается монстр с дьявольскими замашками. Она могла войти на кухню, выбрать пару-другую фруктов из еды, предназначенной для зэков и уйти, не удостоив даже взглядом попытки кухонных работников сообщить, что здесь всё по количеству привезли.

Могла в сопровождении трёх-четырёх горилл подойти к какому-нибудь зэку и, постукивая его кулачком в грудь, верещать о том, что она наведёт порядок в этом месте. Рассказов было много.

— А пожаловаться слабо? А в надзор за пенитенциарной системой?

Народ невразумительно зажевал ответы.

— Ну, давайте сегодня каждый по рапорту напишет?

Такая же реакция. Эх, блин! Я же в Испании. На следующий день пишу очередное письмо директору тюрьмы. Я ему ещё много напишу за то, что он уворовал полотенце и авторучки, когда меня шмонали в приёмнике.