Преступление в Орсивале

– И все же, – сурово изрек г-н Домини, – это не извиняет вашего опоздания.

Лекок бросил нежный взгляд на портрет.

– Господин следователь, вы можете обратиться на Иерусалимскую улицу, и вам скажут, что я знаю свое дело. Для успеха расследования сыщику важнее всего – не дать себя узнать. К полиции, хоть это и глупо, как, впрочем, многое другое, относятся скверно. Сейчас, когда стало известно, кто я и зачем приехал, я могу выйти, но никто мне ничего не скажет, а если я стану выспрашивать, наврут с три короба. Меня будут бояться и потому станут умалчивать и недоговаривать.

– Совершенно верно, – поддержал сыщика папаша Планта.

– Так вот, когда мне сказали, – продолжал Лекок, – что это в провинции, я принял обличье провинциала. Я приехал сюда, и все видевшие меня думали: «Этот человек хоть и любопытен, но не опасен». Я втираюсь в толпу, прислушиваюсь, разговариваю, заставляю говорить, допрашиваю, и мне отвечают с полной откровенностью. Я собираю сведения, получаю показания, и меня никто не опасается. Ах, эти орсивальцы – премилые люди! Я уже завел тут немало друзей, и они все наперебой приглашали меня отужинать.

Г-н Домини не любил полицию и почти не скрывал этого. Он не то чтобы шел на сотрудничество с нею, а скорей покорялся необходимости и лишь потому, что не мог без нее обойтись. С присущей ему прямолинейностью он осуждал средства, к которым ей часто приходится прибегать, хотя и признавал их неизбежность. Слушая Лекока, он невольно одобрял его действия и в то же время продолжал далеко не дружелюбно взирать на собеседника.

– Раз уж вы столько знаете, пойдемте осмотрим место преступления, – сухо предложил г-н Домини.

– К вашим услугам, – лаконично ответил сыщик и, когда все стали подниматься, воспользовался этим, чтобы подойти к папаше Планта и протянуть ему бонбоньерку: – Не желаете ли, господин мировой судья?

Папаша Планта не счел нужным отказываться и взял лакричную пастилку, отчего лицо сыщика мгновенно прояснилось. Как любому гениальному артисту, г-ну Лекоку была необходима благожелательная публика, и теперь у него шевельнулась надежда, что ему предстоит работать перед истинным ценителем.

VI

Лекок первым ринулся на лестницу, и ему сразу же бросились в глаза пятна крови.

– Какой кошмар! – возмущенно приговаривал он при виде каждого нового пятна. – Какое варварство!

Г-н Куртуа был тронут подобной чувствительностью. Мэр решил, что полицейского потрясла участь жертв, но он заблуждался. Лекок добавил на ходу:

– Какое варварство! Оставить в доме столько следов! И даже не подумали за собой убрать! Какого черта они вели себя так неосторожно?!

Поднявшись на второй этаж, сыщик остановился у дверей будуара, примыкающего к спальне, и, прежде чем войти, внимательно огляделся. Увидев все, что хотел, он шагнул в дверь со словами:

– Ясно! Моя клиентура здесь ни при чем.

– По-моему, – заметил следователь, – мы уже располагаем некоторыми данными, которые существенно облегчают вам задачу. Ясно, что если Гепен и не был сообщником убийцы, то во всяком случае знал о готовящемся преступлении.

Г-н Лекок опустил взгляд на портрет, украшающий бонбоньерку. Взгляд этот был более чем красноречив: казалось, сыщик делился с дорогой усопшей теми соображениями, которые не смел высказать вслух.

– Да, знаю, – ответил он, – против Гепена серьезные улики. Почему он не желает сказать, где провел ночь? С другой стороны, против него настроено общественное мнение, и это дает мне основания сомневаться.

Сыщик прошел на середину спальни – остальные по его просьбе остались за дверью – и обвел ее своим тусклым взглядом, пытаясь постичь причину ужасного разгрома.

– Олухи! – возмутился он. – Скоты, поразительные скоты! Ну кто же так работает? Если убиваешь людей, чтобы их обокрасть, к чему, спрашивается, громить весь дом? К чему крушить мебель, черт побери? Не проще ли припасти отмычки, самые простые отмычки: шуму от них никакого, а действуют безотказно. Неумехи! Болваны! Можно подумать… – Тут он запнулся, разинув рот, и закончил: – Э, не такие уж они, пожалуй, неумехи.

Свидетели этой сцены замерли в дверях и с любопытством, к которому примешивалось изумление, следили за действиями или, так сказать, манипуляциями Лекока. А он, стоя коленями на ковре, ощупывал ладонью ворсистую ткань между осколками фарфора.

– Мокро, очень мокро; когда разбили этот фарфор, чай еще, несомненно, не был выпит.

– В чайнике тоже могло остаться много чая, – заметил папаша Планта.

– Знаю, – откликнулся г-н Лекок, – я и сам сейчас об этом подумал. Следовательно, то, что ковер мокрый, не поможет нам установить точное время убийства.

– Но оно нам известно благодаря каминным часам, – воскликнул г-н Куртуа, – известно с точностью до минуты.

– В самом деле, – поддакнул г-н Домини, – господин мэр превосходно объяснил в протоколе, что часы остановились в результате падения.

– Так-то оно так, – протянул папаша Планта, – но меня как раз насторожило время, которое показывают часы. Стрелки остановились на двадцати минутах четвертого, а графиня, как мы знаем, была в момент убийства одета, как днем. Неужели в три часа ночи она еще не легла спать и пила чай? Не очень-то правдоподобно!

– Это тоже меня поразило, – отозвался сыщик. – Потому-то я и воскликнул недавно: «Не такие уж они олухи!» Впрочем, посмотрим.

Тут же с бесконечными предосторожностями он поднял часы и перенес их на прежнее место на каминной полке, стараясь при этом установить их как можно ровнее. Стрелки по-прежнему показывали три часа двадцать минут.

– Двадцать минут четвертого, – бормотал Лекок, подсовывая под основание часов клинышек. – Черт побери, разве в это время кто-нибудь станет пить чай? И тем более убивать людей – в разгар-то июля, когда уже вовсю светает!

Не без труда он открыл крышку циферблата и передвинул большую стрелку на половину четвертого. Часы пробили одиннадцать.

– Прекрасно! – торжествующе вскричал г-н Лекок. – Вот мы и добрались до правды. – Он извлек из кармана бонбоньерку с портретом, проглотил алтейную пастилку и заключил: – Шутники!..

Зрители были потрясены простотой этой проверки, до которой никто не додумался. Г-н Куртуа восхищался больше всех.

– Этому ловкачу хитрости не занимать, – шепнул он.

– Ergo [5] , – продолжал Лекок, знавший по-латыни, – мы имеем дело не со скотами, как я чуть не заподозрил вначале, а с негодяями, которые не только ножом умеют махать. Надо отдать им должное, свое преступление они обдумали скверно, но все-таки обдумали: доказательство налицо. Они надеялись сбить следствие с толку, введя его в заблуждение относительно времени убийства.

5

Следовательно (лат.).