Преступление в Орсивале

У г-на Лекока никогда нельзя было понять, когда он ломает комедию. Да он и сам этого подчас не понимал. Великий артист, весь во власти своего искусства, он приучил себя имитировать любые душевные движения, точно так же, как привык щеголять в любом костюме, и предавался этим упражнениям так добросовестно, что достиг в них полнейшего правдоподобия. Вполне вероятно, в глубине души он возмущался куда меньше, чем можно было подумать по выражению его лица. Он бушевал, понося злодеев, он размахивал руками, но исподтишка зорко следил за папашей Планта и, услышав его последние слова, навострил уши.

– Что же, продолжим осмотр, – сказал он.

Прежде чем последовать за старым судьей в сад, Лекок бросил на портрет на бонбоньерке взор, в котором читались огорчение и разочарование. «Черт бы его побрал, – взывал он к портрету, – черт бы побрал старого молчуна. Упрямца невозможно застать врасплох. Он скажет нам отгадку своего ребуса, когда мы сами ее найдем, не раньше. Он такой же хитрец, как мы, моя душенька, разве что опыта у него поменьше. Однако если он нашел то, что от нас ускользает, значит, он еще до нас обнаружил какие-то улики, о которых мы не знаем».

В саду все оставалось по-прежнему.

– Здесь, господин Лекок, – сказал старый судья, когда они шли по одной из аллей, полукругом спускавшейся к Сене, – здесь, на газоне, нашли туфлю бедняги графа, а там, чуть правее клумбы с геранью, валялся его шейный платок.

Они вышли на берег реки и с величайшими предосторожностями приподняли доски, которыми по приказу мэра были укрыты отпечатки на земле.

– Мы предполагаем, – сказал папаша Планта, – что графине удалось ускользнуть и она прибежала сюда, но здесь ее настигли и нанесли смертельный удар.

Было ли это мнением самого судьи, или он просто пересказывал впечатления, полученные утром, Лекок не в силах был понять.

– Но ведь, по нашим расчетам, сударь, – заметил сыщик, – графиня не убегала. Ее принесли сюда уже мертвую, иначе логика перестает быть логикой. Поищем, нет ли других улик.

Он опустился на колени, как недавно в комнате на третьем этаже, и с еще большей дотошностью принялся исследовать сперва песок на аллее, потом стоячую воду и пучки водных растений. Затем встал с земли, взял камешек, бросил в воду и сразу же подошел поближе, чтобы посмотреть, что произошло с илом. После этого вернулся к крыльцу дома, а оттуда опять к прибрежным ивам по газону, на котором до сих пор отчетливо виднелись следы, обнаруженные еще утром. Здесь явно проволокли что-то тяжелое.

Не жалея брюк, Лекок прополз на четвереньках по всей лужайке, изучая чуть не каждую былинку, раздвигая густую траву, чтобы видеть землю, внимательно исследуя направление обломанных стебельков. Закончив осмотр, он изрек:

– Наши умозаключения подтверждаются: графиню несли здесь.

– Вы в этом твердо уверены? – осведомился папаша Планта.

Лекоку было ясно, что в этом пункте у старого судьи явно нет уверенности и он желает узнать чужое мнение, что свидетельствовало о его колебаниях.

– Ошибка невозможна, – отвечал сыщик и с лукавой улыбкой добавил: – Но поскольку ум хорошо, а два лучше, я попрошу вас, господин судья, выслушать меня, а после сказать, что на сей счет думаете вы.

Во время розысков Лекок подобрал на земле гибкий прутик и теперь в подкрепление своих слов указывал им то на один предмет, то на другой, наподобие зазывалы, который показывает зрителям изображения всяких чудес, намалеванные на балагане, приглашая заглянуть внутрь и увидеть их своими глазами.

– Нет, – продолжал он, – нет, господин мировой судья, госпожа де Треморель не убежала. Если бы удар настиг ее здесь, она бы упала в воду со всего маха, и вода брызнула бы довольно далеко, причем не только вода, но ил тоже, и мы наверняка обнаружили бы на берегу его следы.

– Но не кажется ли вам, что солнце с утра успело…

– На солнце, сударь, испарилась бы вода, но высохшая грязь осталась бы; между тем я пересмотрел, можно сказать, один за другим все камешки на аллее, но ничего не обнаружил. Мне возразят, что вода с илом брызнули как направо, так и налево. А я отвечу: изучите эти купы ирисов, листья кувшинок, стебли тростников; на всех этих растениях вы обнаружите налет пыли – согласен, тонкий налет, но все-таки это пыль. А видите ли вы след хотя бы капельки воды? Нет. Значит, брызг не было, а следовательно, не было и резкого падения тела; следовательно, графиня была убита не здесь, труп принесли к реке и осторожно опустили в воду в том месте, где вы его нашли.

Казалось, папаша Планта еще не вполне убежден.

– А как же следы борьбы там, на песке? – спросил он.

Лекок замахал руками.

– Господин мировой судья изволит шутить, я так полагаю, – возразил он. – Эти следы не обманули бы и лицеиста.

– Все же мне кажется…

– Ошибиться здесь невозможно, сударь. Действительно, песок разрыт, раскидан. Но все борозды и рытвины, обнажившие землю, которая прежде была присыпана песком, оставлены одним человеком; вам, вероятно, трудно в это поверить, но убедитесь сами; и более того, следы оставлены носком сапога.

– И впрямь вижу.

– Ну что же, сударь, если в таком месте, как здесь, доступном для последующего осмотра, происходила борьба, после нее остаются два вида совершенно различных следов: нападающего и жертвы. Нападающий, который устремляется вперед, неизбежно опирается на носки ног, которые глубже впечатываются в землю. Жертва, напротив, обороняется, пытается вырваться из рук насильника, она отклоняется, изгибается назад, и в землю вдавливаются ее каблуки. Когда силы противников равны, мы находим приблизительно одинаковое число отпечатков носков и каблуков, в зависимости от того, как развивалась схватка. А что мы видим здесь?

Папаша Планта перебил сыщика.

– Довольно, сударь, – сказал он, – этого достаточно, чтобы убедить самого недоверчивого слушателя. – И после минутного раздумья добавил как бы в ответ на свою тайную мысль: – Нет-нет, никаких возражений тут быть не может.

Г-н Лекок со своей стороны подумал, что проделанный им труд заслуживает поощрения, и с победным видом проглотил лакричную пастилку.

– Но я еще не закончил, – заметил он. – Мы говорили о том, что с графиней не могли расправиться здесь. Добавлю: ее не принесли сюда, а притащили волоком. Это нетрудно доказать. Существуют лишь два способа волочь труп: за плечи – тогда ноги оставляют на земле две параллельные борозды, и за ноги – тогда остается один, довольно широкий, след от головы.

Папаша Планта кивком выразил согласие.

– Осматривая газон, – продолжал сыщик, – я обнаружил параллельные борозды, явно следы ног, и одновременно широкую полосу примятой травы. Почему? Дело в том, что по лужайке волокли не мужчину, а женщину, причем одетую в платье с достаточно тяжелыми юбками. Словом, то был труп графини, а не графа.

Лекок сделал паузу, ожидая одобрения, вопроса, замечания. Но старый судья, казалось, перестал его слушать и погрузился в какие-то совершенно отвлеченные размышления.