Преступление в Радужном заливе
Шрифт:
– Все это так, но скажите, к чему убийце знать, какой группы у Шмидта кровь, какое давление, болел ли он в детстве и какими болезнями и так далее и тому подобное?
– Не знаю. Но разве у нас недостаточно улик для обоснованного подозрения!
– Для подозрения - да. Что же касается обоснований, это мы еще увидим. Посмотрим, что он нам скажет.
ЧРЕЗМЕРНОЕ ЛЮБОПЫТСТВО
Мельхиад стал извиняться еще с порога.
– Я хотел зайти сразу после завтрака. Но вряд ли я могу быть вам полезным, я ровным счетом ничего не знаю.
Он действительно не припоминает ничего заслуживающего
В конце разговора Родин взял в руки гильзы.
– Убийца должен был выстрелить в Шмидта дважды и один раз в воздух, то бишь, я хотел сказать вверх. Следов ракеты, которая взвилась вверх где-то в районе радиотелескопа, нам, естественно, не найти. Но первые две ракеты должны были упасть где-то поблизости. Как по-вашему, не остались ли от них какие-нибудь следы?
Инженер некоторое время раздумывал.
– В ракетах имеются соли стронция, окрашивающие пламя в пурпурный цвет. Взяв в том месте, где был убит Шмидт, с десяток проб грунта, можно точно определить, где сгорели ракеты, даже если на первый взгляд от них не осталось и следа.
– Неплохо придумано, - заметил Родин, - но возиться с анализами!
– А для чего существуют манипуляторы? Положитесь на меня, и сегодня же к вечеру у вас будет ответ.
После ухода Мельхиада Гольберг пожал плечами.
– Не пустили ли вы козла в огород... Держу пари, что следом появится Ирма Дари.
Майор пари не принял. И оказался прав.
Не надо было быть ни следователем, ни психологом, чтобы заметить, как напряжена молодая женщина.
– Сегодня здесь у нас все напоминает кабинет зубного врача.
– Ее слова звучали не очень естественно.
– "Следующий, садитесь в кресло, не бойтесь, больно не будет". Ну вот, и я здесь.
За ее улыбкой что-то таилось. Но что? Сожаление, страх? Или что-то другое?
– Присаживайтесь.
Несколько секунд в комнате стояла тягостная тишина.
– Вряд ли я смогу быть вам полезной, - сказала наконец радистка, - я думала о субботе, но ни к чему не пришла.
– Когда была объявлена тревога, вы работали в узле связи?
– Да. Только что закончила передачу радиограммы. Пока я перематывала ленту с текстом - во избежание ошибок мы каждое сообщение передаем дважды, - мне задали несколько вопросов с Земли. Я ответила, и в этот момент прозвучала тревога. Я посмотрела на контрольное табло - откуда тревога - и вызвала Шмидта. Аппарат не отвечал. Я тотчас же связалась с Глацем и после этого сразу снова вставила ленту в радиотелетайп. Вот и все.
– Больше вы ничего не припомните?
– Нет... Простите, я хотела бы... Мельхиад здесь был?
– Да.
– Я... понимаете... не знаю, как бы это лучше объяснить. Борис такой... ну, немного вспыльчивый. Когда я узнала, что Шмидт убит, мне стало страшно. Понимаете, я подумала... Шмидт и я... а что, если Мельхиад о чем-то подозревал, вы знаете,
что я имею в виду...– Пока мы не располагаем фактами, свидетельствующими о том, что именно Мельхиад является убийцей.
– От холодного тона следователя Ирма Дари сжалась в комок.
– Вы это имеете в виду?
– Да, да. Я бы не перенесла, если бы он попал в беду. Как только я себе представляю, что из-за меня один мог лишиться жизни, а другой - чести, мне становится страшно! Борис вспылив, может обругать, даже ударить, но он не способен на хладнокровное, заранее обдуманное убийство. Никогда!
– Почему вы думаете, что это было обдуманное убийство?
– Все свидетельствует об этом, - радистка пожала плечами, - по крайней мере мне так кажется. Умышленное повреждение телесвязи, убедительное алиби - невероятно, чтобы все это было результатом неожиданного порыва...
– Видимо, вы правы, - подтвердил Родин.
– Кстати, вы уверены, что Мельхиаду не известно о вашем...
– он заколебался, - о ваших взаимоотношениях с Шмидтом?
– Да, - ответ сорвался с губ молодой женщины прежде, чем Родин закончил свою мысль.
– Наверняка да. Он не сумел бы этого скрыть, он не умеет играть. Вы должны были в этом убедиться... Я никогда не скажу ему о случившемся. Не потому, что боюсь. Он бы позлился-позлился, но потом понял бы, что человек не всегда волен в своих поступках. Просто я не хотела напрасно причинять ему боль. Мне ненавистны те, кто испытывает радость оттого, что причиняет другим боль.
Две пары глаз проводили Ирму до двери.
– А теперь - очередь за Маккентом, - сказал Гольберг.
– По-моему, его любопытство испарится, как только речь пойдет о некоторых щекотливых...
Прежде чем доктор успел закончить свою фразу, дверь вновь отворилась и на пороге появился Маккент. Быстро обшарив комнату глазами, он задержал взгляд на Родине.
– У вас есть для нас что-нибудь новое?
– спросил тот.
– Да. То есть я так понял, что вы хотите с каждым из нас побеседовать в свете... ну, что ли, новых обстоятельств смерти Шмидта. Нейман сказал, что вы обнаружили какие-то шифрованные сообщения?
Следователь пропустил его вопрос мимо ушей.
– С какой целью вы интересовались медицинской картой Шмидта в пятницу? Что вы в ней искали?
– Я?
– Биолог почти подпрыгнул на стуле.
– Именно вы. Итак, что вас интересовало?
– Это, верно. Рея Сантос...
– Оставьте ее в покое и отвечайте на мой вопрос.
Взгляд Маккента беспокойно перебегал со следователя на доктора.
– Это не имеет никакого отношения...
– Имеет, не имеет - позвольте судить нам. Как это произошло?
– В последнее время Шмидт не был похож на себя. Он стал задумчивым, чувствовалось, что его что-то гложет. Мне это показалось странным, и я подумал, не подскажет ли мне что-либо его медицинская карта. Вот и все.
– Это входит в ваши обязанности?
– Конечно!
– Каким же образом?
– А по-вашему, исследуя влияние здешней обстановки на растения, я могу пройти мимо того, как ее переносят люди?
– Итак, забота о коллеге. Почему же вы не попросили врача показать вам эти карточки?