Преступления и призраки (сборник)
Шрифт:
Теперь счет уже пошел буквально на секунды, поскольку в любой момент господин посол мог выйти. Я окликнул своего кучера, дал ему его вторую гинею и сказал, что теперь он может ехать по указанному ранее адресу. Сам же я выскочил наружу и моментально проскользнул в посольскую карету, стоявшую у входа. В то же мгновение дверь этого парадного входа отворилась, и министр почтительно проводил посла до самой кареты. Они продолжали что-то оживленно обсуждать, но я сразу увидел, что лорд Хауксбери вышел из дома без головного убора, а из такого вопиющего нарушения этикета можно было сделать только один вывод: официальная часть переговоров завершена.
Милорд как раз вежливо приоткрыл перед послом дверцу кареты, когда вдруг по мостовой бешено простучали колеса – и какой-то человек буквально
– Депеша, очень важно, крайне срочно, милорду Хауксбери в собственные руки! – крикнул он.
С неприятным изумлением я обнаружил, что это не «мой» курьер, а кто-то совсем незнакомый. Министр выхватил из его руки депешу и, склонившись к каретному фонарю, тут же прочитал ее. Поверьте мне на слово, месье: после первых же строк его лицо сделалось белее вот этой тарелки.
– Месье Отто! – воскликнул он. – Оказывается, мы подписали договор, руководствуясь недостоверной информацией! Франция не может уступить Египет: он уже находится в наших руках!
– Что?! – воскликнул месье Отто. – Но это невозможно!
– Это неоспоримо. В прошлом месяце Египет покорился Аберкромби.
– Какая удача! – произнес месье Отто. – Я имею в виду – что мы как раз успели подписать договор! [29]
– Да, черт возьми, это крайне удачный для вас день, сэр! – с этими словами министр резко повернулся и зашагал ко входу в свой дом.
29
Реальная хронология этих событий выглядит так. Генерал Аберкромби (под командой которого было не пять, а восемнадцать тысяч человек) высадился в Абукире 8 марта 1801 г. и дошел до Александрии 21 марта. Под Александрией и состоялось его сражение с Египетской армией генералу Мену, в котором сам Аберкромби был смертельно ранен, но англичане одержали решительную победу. Уже 30 марта Мену окончательно капитулировал. Лондонские переговоры, в которых принимал участие Луи Отто, начались в сентябре и завершились 1 октября 1801 г., причем лишь предварительным соглашением, окончательно же Амьенский мир был подписан 27 марта 1802 г. Вопрос о статусе Египта действительно являлся одним из основных – но совсем не потому, что информация о поражении Мену запоздала.
Шила в мешке не утаишь, месье, поэтому на следующий день за мной явились молодцы, которые у вас именуются боу-стрит-раннеры [30] . Но они опоздали: нас уже разделял Ла-Манш. Английские стражи порядка все еще искали вашего покорного слугу по эту сторону пролива – в то время как он, то есть я, Альфонс Лакур, как раз принимал поздравление месье Талейрана и первого консула.
Трагедианты
Перевод Д. Андреева, О. Котик
30
Так назывались первые служащие британской cыскной полиции (по лондонской улице Боу-стрит, где располагалось здание суда, в котором работал основатель этой полиции, юрист и писатель Генри Филдинг).
I
Ночь пала на вечно занятый собою мир Парижа. Радостные жители высыпали на бульвары – военные и гражданские, творцы и ремесленники. Все они боролись за свое место на тротуарах, в то время как на проезжей части рабочий ослик лавочника не мог разъехаться с аристократически-породистыми рысаками графини де Сан-Пур. Везде рассыпаны caf'e, каждое с множеством маленьких столов, окруженных выводком стульев. Желтое сияние огней перед каждым из этих оазисов отдыха отражает в танце теней приливы и отливы отдыхающей толпы.
Давайте оставим шум и суету Итальянского бульвара и свернем направо, отправившись по Египетской улице. В глубине ее лежит лабиринт тускло-тихих улиц, и самой забытой и тихой из них является улица Бертранда.
В Англии мы бы сказали,
что она пытается скрыть свою нищету. Дома – сблокированные виллы. Скорбный их вид показывает, что они переживали лучшие дни, но все еще стараются скрыть свою почтенную черепицу и рассыпающуюся известку стен за кокетливыми оградами и стильными венецианскими жалюзи.Улица всегда тихая, но сейчас полог тишины над ней еще более плотен, чем обычным поздним вечером. Она была бы совсем пуста, если бы не одинокая фигура, прогуливающаяся взад-вперед по плохо уложенной брусчатке тротуара. Мужчина (а это именно мужчина), должно быть, ждет кого-то или наблюдает за кем-то, так как улица Бертранда – это последнее место в Париже, которое выберет для уединенных грёз влюбленный мечтатель. Этот человек имеет цель, это столь же несомненно, как и то, что цель эту он не раскроет ни нам, ни громко шагающему жандарму, только что повернувшему из-за угла.
Прямо напротив точки, вокруг которой крутится наблюдатель, стоит дом. Дом демонстрирует не только признаки обитаемости, но даже некоторую веселость. Контраст между этим домом и остальными, возможно, и заставил человека остановиться и вглядеться в него. Дом изящнее и новее своих соседей. Сад разбит правильно, и сквозь зеленые полосы persiennes [31] пробивается на улицу теплый свет. Печать чего-то радостно-живого, английского, лежит на этом здании, резко отличающемся от окружающих ископаемых громад.
31
Венецианские жалюзи (фр.).
Внешнее впечатление от дома подтверждается видом небольшой и хорошо обставленной комнаты. Весело трещит большой камин, будто вызывая на поединок ровно светящую лампу на столе. Перед камином сидят двое – представительницы прекрасного пола, – и любой, кто бросит на них взгляд, определит, что это мать с дочерью.
У обеих ласковые лица и похожие грациозные фигуры, хотя тонкие линии младшей женщины несколько расширены в ее небольшой мягкой матери, да волосы, выбивающиеся из-под материнского чепца, отмечены редкими прядями седины.
Миссис Латур вела жизнь тревожную и полную забот после смерти своего мужа, полковника, но ей удалось преодолеть все преграды с безропотным спокойствием своего пола. Ее младший сын, Джек, вроде бы учится в университете в Англии, а на самом деле прожигает жизнь, чем приносит много печали своей матери. Тревожные неопределенные слухи о его похождениях мгновенно переносятся через Канал и поражают тихий уголок на улице Бертранда. Еще есть Генри, у него есть большой театральный талант и вот уже полгода как нет работы. Немудрено, что эта энергичная и добросердечная маленькая женщина все чаще грустит, и ее радостный смех звучит все реже. Средства, оставшиеся после смерти полковника, не очень велики, и если бы не строгий учет, который ведет Роза, вряд ли семья смогла бы оплачивать необходимые расходы.
При первом взгляде на эту юную леди никто бы не догадался о ее способностях в управлении домашним хозяйством, так как сочетание красоты и практичности редко встречается у представительниц слабого пола. Ее красота не величественна. Черты лица даже нельзя назвать правильными. Тем не менее эта милая девушка, со смеющимися глазами и всепобеждающей улыбкой, была бы опасной соперницей самым ярким подругам-красавицам. Неосознание своей красоты – могучее дополнение к ней, и Роза Латур обладала этим свойством в полной мере. Это проявлялось в каждом естественном движении ее гибкого тела и в спокойном взгляде ореховых глаз. Не удивительно, что даже почтенная улица Бертранда, которая должна была быть выше разнообразных глупостей, посматривала сквозь приоткрытые жалюзи на окнах в те моменты, когда утонченная маленькая фигурка двигалась за ними. А любой именитый парижский прожигатель жизни, прогуливаясь мимо и хотя бы только мельком сумев рассмотреть Розу, уходил в задумчивости, размышляя о том, что есть женщины, возвышеннее тех, с которыми он привык встречаться в «Мюбилле» или в Cafes Chantants.