Преступная любовь. Пленница

– У меня есть только одна достойная кандидатура, но вот согласишься ли ты? Я все понимаю, я не подарок, со своими заморочками и …

Я не смогла договорить, потому что он остановился как вкопанный. Я прислушалась. Сердце его колотилось, дышал он часто, глаза круглые от удивления.

А что я собственно ждала? Что он таким же спокойным тоном скажет просто «да» или «нет»? Конечно, парень в шоке. Надо было все-таки как-то иначе, медленнее и мягче, окольными путями.

Я решила, что он все равно знает мою ситуацию, что смысла врать и ходить вокруг да около бесполезно. В любви ему признаться, я так или иначе не смогу, только если в дружеской!

– Лоренцо, – спохватилась я, возвращаясь на несколько шагов назад, – я знаю, что для тебя это неожиданность, и ты планировал, наверное, совершенно другое. Но я могу тебя заверить, что ТЕБЯ никто заставлять не будет. Это было мое предложение, и ты можешь отказаться. Я не обижусь, даже не думай. Просто ты самый лучший и добрый из всех возможных мужчин, которых я не знаю и знать то не хочу. Мы столько лет вместе. Все знаем друг о друге…

– Постой! Это ты, что, мне предложение делаешь? – проговорил он одними губами.

– Да, – коротко ответила я.

– Интересно. Ты делаешь мне предложение. И тут же разрешаешь отказаться. Почему? Значит, не…

– Что значит НЕ? Ты самый достойный из всех! – твердо проговорила я. Боже, действительно, как в магазине. Ужас какой-то!

– А почему ты разрешаешь мне отказаться? – его взгляд наконец-то сфокусировался на мне.

– Потому что не хочу рушить твою жизнь. Ведь этот брак по сути договоренность. Мы лучшие друзья. Я люблю тебя как друга, брата. Ты сам все прекрасно знаешь. Если за столько лет я не полюбила тебя как мужчину…

– Да уж, предложение! – качал он головой, слегка посмеиваясь.

Я не видела ничего смешного, кроме того, как именно я это делаю. Все фразы получаются какие-то странные, обрывочные.

– А я могу подумать? – резко спросил он. Я даже дернулась от неожиданности.

– Конечно. Давить на тебя я не буду. И мой отец, кстати, тоже.

– Почему?

– Что почему? – не поняла я вопроса, – Почему я не буду на тебя давить?

– Нет, почему на меня не будет давить вождь? Ведь он может просто сказать «да будет так» и я не куда не денусь!

– Потому что я не хочу этого. Если меня насильно выдаю замуж, то почему еще и…

– Не только. Боюсь, что ты не заметила главного. Я слабый оборотень и не представляю для него интереса. Думаю, что он даже был против, когда ты предложила меня. Именно поэтому он не будет настаивать! Потому что заставить сможет и более сильного оборотня, – говорил Лоренцо.

И ведь это была правда, как не грустно признавать. Я опустила голову вместе с глазами.

– Не волнуйся! Я не обижаюсь. Но отвечать тебе пока не буду. Хорошо? – сказал он, приподняв мое лицо лишь двумя пальцами за подбородок, и заглянув в глаза.

Прикосновение было сильным, но приятным. А может быть, мама права, «стерпится слюбиться»? Может быть, я просто не вглядывалась в Лоренцо, который всегда был рядом? Может быть, мысль была и не плохая?

– Хорошо, что не обижаешься. Я подожду, – ответила я, смотря в его голубые глаза.

– Идем. Мама уже нас заждалась, наверное, – улыбнулся он, и я не смогла не ответить ему тем же.

Он не обижался ни на мое предложение, ни на манеру, в которой я его сделала. Он все понял. Он меня понял!

Чаепитие вышло странным. Мы с Лоренцо постоянно пересматривались.

Он глядел задумчивым взглядом, а я не могла и секунды выдержать его, все время отводила глаза. Даже похвалить чудесный пирог миссис Конехайт у меня не очень вышло, слишком скомканным получилось.

Отец долго посмеивался надо мной, когда я сказала ему, что Лоренцо обещал подумать.

– Ламия, если бы он хотел на тебе жениться, согласился бы сразу. Думаю, что он откажется, просто не хотел делать это сразу. Боялся обидеть тебя, – говорил отец, – Но не бойся, я найду для тебя лучший вариант. Время еще есть!

Казалось, что его забавляет вся эта ситуация с моим замужеством. А мне стало еще хуже и неприятнее на душе. Как мне сейчас не хватало нежного моего любимого Маркуса. Только картина спасала меня от полного одиночества.

Мы с Лоренцо возвращались в университет, а он так и не дал мне ответ. Отец в последний раз посмеялся надо мной. Мне стало обидно, и я решила поговорить с Лоренцо.

– Лоренцо, ты прости меня, что я начинаю это. Но мне надо понять. Я хочу расставить все точки над «и»! я хочу знать твой ответ, – проговорила я, набрав полные легкие воздуха.

Я ждала его ответ как приговор, но чего ждала, или желала на самом деле не могла понять.

– Ламия, я прекрасно тебя понимаю. Тебя не устраивает неопределенность, но и ты меня пойми. Я должен все тщательно обдумать и взвесить. Ты так или иначе выйдешь замуж, отец заставит. Поэтому ты не можешь получить от этого хоть какое-то удовлетворение, или уверенность в будущем. Могу поспорить, что ты считаешь, будто никогда больше не будешь счастлива. Но мысли материальны. Ламия, ты сама не хочешь быть счастливой, ты до сих пор не отпустила Маркуса, написала его портрет и плачешь вечерами в своей комнате, – говорил Лоренцо тихим шепотом.

– Откуда ты знаешь, что я плачу вечерами? – удивилась я.

– Не трудно догадаться. Ты сама не позволяешь никому другому войти в твою жизнь. От этого ты и несчастна. Говорят, что никто не будет уважать человека, если он сам себя не уважает. Но в твоем случае, ты сама не разрешаешь себе быть счастливой, так как кто-то сможет тебя осчастливить?

–А я и не претендую на счастье, – пробубнила я.

– Вот именно! А я не хочу жену мученицу. Тебя насильно выдают замуж, а это никогда не приносит счастья. Но меня-то никто не заставляет! Я не хочу мучить тебя и себя.

– Понятно, – вздохнула я, – Ты отказываешься.

– Сейчас да. Но если сможешь отпустить себя, если увижу, что ты действительно готова к жизни, а не тягостному существованию, я сам сделаю тебе предложение, как это и положено! – улыбнулся он. Я подняла на него глаза в недоумении. Зачем? Почему?

– Ты отказываешь мне сейчас, но оставляешь надежду? Зачем? Почему? – изумилась я вслух.

– Потому, что люблю тебя. Люблю тебя уже давно и безнадежно. Неужели ты не знала? – теперь удивлялся он.