Преторианец

– Сомневаюсь, что мы скоро увидим ещё одно такое же грандиозное представление, – задумчиво произнёс Макрон. – Я и раньше ничего подобного не видел и даже не слышал о таком.

– А это потому, что раньше никогда подобной необходимости не возникало, – объяснил Катон. – В отчаянном положении требуются грандиозные отвлекающие манёвры. А вот если это представление сорвётся или если толпе оно не слишком понравится, тогда дни Клавдия сочтены. Либо толпа разорвёт его на части, либо Освободители пырнут ножом в спину. Либо, возможно, удар нанесёт кто-то из ещё более близких к нему людей. – Катон немного помолчал. И потянулся за ещё одним поленом, чтобы подкормить угасающий костёр. – Ну и дерьмо…

– А что такое?

– Нынешнее состояние дел едва ли можно назвать благоприятным. Мы рискуем собственными жизнями, проливаем кровь, сдерживая варваров и отбрасывая их от границ Рима, а эти идиоты только ухудшают положение. А опасность нарастает.

– И что? Ты-то что можешь с этим сделать?

Катон помолчал, потом посмотрел прямо в глаза другу:

– Немногое, должен признаться. Но мне кажется, что в данный момент Клавдий – самая большая надежда для Рима. И именно поэтому мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы уберечь его от беды.

– Клавдий? – Макрон с сомнением покачал головой. – Кажется, ты слишком много выпил, мой милый.

Катон наклонился вперёд:

– Послушай, Макрон. Я вовсе не пьян… Я серьёзно говорю! Мы достаточно повидали в этом мире, чтобы понимать, что Рим – несмотря на все свои недостатки – не самая худшая из всех империй. Там, где правит Рим, действует закон и порядок, там царит благоденствие, а ещё – хотя я знаю, что ты это не слишком ценишь, – туда приходит культура. Там появляются библиотеки, театры, искусство. И там в определённой мере присутствует религиозная терпимость. В отличие от всех этих гнёзд невежества, нетерпимости, кликушества и изуверства, как в Британии или Иудее. – Катон даже содрогнулся, припомнив друидов и фанатиков-иудеев, с которыми они с Макроном сталкивались в бою. – Рим – самая большая надежда для всего человечества.

– Сильно сомневаюсь, что твою точку зрения разделяют те, кого разгромили на поле битвы и превратили в рабов. – Макрон уставился на язычки пламени, мечущиеся над обгорелыми остатками дров и пеплом. – Ты идеалист, Катон. Романтик. Всё это не более чем проба сил, состязание в мощи. Мы завоёвываем новые территории, потому что Рим только этим и занимается, и мы хорошо умеем это делать.

– Нет, тут нечто большее, чем просто грубая сила… – начал было Катон, но сразу замолчал. – Ну ладно, пусть даже так. Но Рим может предложить очень многое, гораздо больше, что просто меч. Или мог бы предложить, если бы не некоторые императоры… Я их всех видел достаточно близко. И Тиберия, и этого монстра, Гая Калигулу. И каждый из них вертел своей неограниченной властью, как хотел, небрежно и с огромной жестокостью. Клавдий же – при всех его недостатках – хоть старается быть лучше тех. Вопрос теперь в том, продолжит ли юный Британик или Нерон его добрые дела. Как ты думаешь?

– Я об этом даже не думал. – Макрон зевнул. – Пока они в состоянии платить легионам и оставлять военные дела профессионалам, я ни о чём не стану беспокоиться.

Катон удивлённо уставился на него:

– Врёшь ты всё! Не верю! Думаешь, я не знаю, что именно тебя занимает?

Макрон повернулся и посмотрел ему прямо в лицо:

– Если бы даже я думал хоть отчасти так же, как ты, то всё равно считал бы, что я достаточно долго живу на свете, чтобы понимать, что всё это – пустая трата времени. И не стал бы больше морочить себе этим голову. Ты что, можешь изменить мир? Нет. И я не могу. И вообще, это не для нас, не наше это дело. Никогда не было и никогда не будет. Это не для людей нашего класса. Неужто ты думаешь, что мне никогда не приходили в башку такие же мысли? – Макрон сделал паузу, потом продолжил более мягким тоном: – Это вроде как временное безумие. Ничего, с возрастом и не такое проходит. Ну ладно, хватит. Устал я. Пошли спать, надо отдохнуть.

Макрон поднялся на ноги, держа в руке наполовину опустевший мех, и кивнул Катону. Потом пошёл к палатке их секции, откинул полог и исчез внутри. Катон подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и уставился в пляшущее пламя костра. Прямой и прагматичный взгляд Макрона на жизненные обстоятельства в равной мере разозлил и огорчил его, как, впрочем, бывало всегда. Катон был ещё достаточно молод душой, чтобы лелеять в ней бесконечные мечты и желания в отношении собственного будущего, и ему требовалось, чтобы и остальные думали так же, как он сам. А если они считали иначе, так это в результате ограниченного кругозора или просто нежелания его понять. И всё же при всех своих честолюбивых идеалистических амбициях он мог вполне хладнокровно рассматривать точку зрения своего друга. В словах Макрона заключалась определённая мудрость, но когда мудрость проистекает только из возраста и наличия большего опыта, она редко оказывается пригодной к делу.

Ночной воздух был прохладен, и Катон начал дрожать. Он сгорбился и съёжился, стараясь сохранить тепло. Невдалеке, за его костром, можно было разглядеть императорский павильон, покрывавшая его белая краска слегка фосфоресцировала в свете звёзд. Интересно, какие мысли занимают сейчас людей вроде Клавдия или его наследников? Людей, вовсе не обречённых на неизвестность и быстрое забвение, а именно такая судьба ожидает большую часть простых людей. Катон отлично понимал, что сотни, даже тысячи лет спустя люди всё равно будут помнить и обсуждать Клавдия, тогда как имена Катона и Макрона и бесчисленных других будут забыты и засыпаны пылью истории. Он долго и с нарастающим чувством обиды и негодования смотрел на силуэт императорского павильона, пока костёр окончательно не погас и не перестал его согревать.

– Ну ладно, – в конце концов пробормотал он себе под нос и встал. – Экий ты, однако, весёлый и бодрый малый, а?

И направился к палатке. И тут заметил чью-то фигуру, продвигающуюся вдоль выстроившихся в одну линию палаток. Когда человек проходил мимо жаровни, поставленной для обогрева часовых, Катон узнал его. Тигеллин. Вот он обменялся приветствиями с одним из часовых. Значит, так, подумал Катон, вот вам ещё один персонаж, которому не дают уснуть тревожные мысли. Он ещё с минуту смотрел вслед центуриону, который шёл куда-то в темноту, по направлению к загородкам для заключённых, а потом нырнул под сень овчин, прикрывавших палатку его секции, осторожно прошёл к своей постели и лёг спать.

Глава двадцать третья

Всё утро по Аппиевой дороге продолжал течь поток людей из Рима. По большей части люди шли пешком, целыми семьями; выглядели они скверно – исхудавшие и оборванные. Младенцы были завёрнуты в грязное тряпьё и привязаны к спинам матерей. Между ними сновали мелкие торговцы со своими товарами, таща их в руках или катя в ручных тележках, битком набитых подушками, веерами и мехами с вином. Обычные продавцы закусок и круглых лепёшек подозрительно отсутствовали. Попадались, хотя и редко, мулы и пони, которые тащили повозки; эти животные выглядели точно такими же изголодавшимися, как и люди, у всех рёбра торчали наружу, выпирая сквозь шкуру. Большинство тягловых животных в Риме уже давно забили и пустили в пищу. Даже их шкуры и кости пошли в дело – их вываривали, чтоб получить водянистый отвар. В этом потоке изголодавшихся масс встречались и такие, кто выглядел явно получше – они по-прежнему нормально питались и поэтому сейчас весело болтали между собой, а их рабы расчищали им дорогу толстыми дубинками и длинными посохами.

Достигнув берега озера, всё это многочисленное сообщество аккуратно распределялось и направлялось к столам, где раздавали хлеб и прочую еду, доставленную сюда из кладовых императорского дворца. Среди обычных лепёшек и хлебов с ломтиками копчёного мяса попадались и деликатесы, о каких обычные люди никогда не слыхали, не то чтобы видели воочию. Медовые пироги, пирожки, начинённые языками жаворонков, копчёные оленьи окорока, кувшины с самым лучшим пивом и горшки с засахаренными фруктами, собранными в каких-то дальних провинциях и доставленными в Рим, несмотря на их огромную стоимость. Некоторые из удостоившихся милости и щедрости императора подолгу глядели на эти невиданные продукты с тупым непониманием, прежде чем их понюхать и попробовать. А большинство просто пыталось обменять их на что-нибудь более знакомое и понятное.

Схватив выданные продукты, люди продолжали тащиться дальше, вокруг озера, ища подходящее местечко, откуда можно будет любоваться предстоящим зрелищем. Пространство вдоль берега быстро заполнялось, а вслед за ним и склон холма позади него, так что Макрону с Катоном, наблюдавшим за всем этим с близкого расстоянии – они по-прежнему располагались сбоку от императорского павильона – противоположный берег казался кишащим разноцветным месивом множества человеческих существ.

– Клянусь богами! – восхищённо произнёс Макрон. – Никогда в жизни не видел сразу столько народу! Наверное, весь Рим сюда подался.