Прежде чем сдохнуть

Но все только молча таращились на меня и поигрывали желваками, тщательно перемалывая пищу. Никто не проронил ни слова в мой адрес. Я даже как-то слегка разочаровалась. Неужели мне так быстро удалось загнать этих мелких хищников на тумбы всего вторым ударом хлыста? Ну и слабый же народец!

Не могут оказать сопротивления дрессировщику–одиночке!

С завтрака я возвращалась с видом королевы–победительницы.

Прямо какой-то Елизаветы I. Но радовалась я рано: в комнате меня ждало письмо. Его просунули под дверь, пока я давилась крупно порезанными кормовыми бананами в столовке. Послание кратко, но увесисто угрожало:«Дрянь! Ты не поняла по–хорошему, будет по–плохому. Тебя предупреждали. Приходи сегодня в 15.00 за сгоревший магазин и защищайся. А если ты не придешь, то:

А) ты проиграла и сдалась, Б) тогда мы придем к тебе сами, только ты уже не будешь знать ни места, ни времени столкновения.

PS: Советуем приготовить к 15.00 речь с извинениями и искренним раскаянием. Это в твоих же интересах».

Письмецо меня изрядно повеселило. Я прямо ржала в голос.

Но к смеху примешивалось какое-то нехорошее чувство реальной опасности. Оглядываясь, я бесшумно прокралась по темному коридору, перекатываясь с пятки на мысок. Свет в это ущелье проливался лишь из окна в торце здания. И когда днем выключали электрическое освещение, то воспаленному воображению в каждой дверной нише мерещилась притаившаяся темная фигура.

Осторожно поцарапала дверь Максимовой. Никто не открывал.

Сунула маляву в карман сарафана и с независимым видом по–плыла на улицу, неестественно выталкивая лопатками грудь вперед, чтобы придать себе как можно более величественный и спокойный вид. Но сердце металось внутри бешеным кроликом. Чем дальше, тем больше я склонялась к выводу, что за пафосными строчками письма скрывался очень короткий месседж: меня будут бить! Опять?!

Цвет общества возлежал на шезлонгах во дворе. Противник сгрудился в тени тополей, источавших аромат средства для дезинфекции. Алка расположилась в центре и наслаждалась всесторонними «эмоциональными поглаживаниями». Я делала ей страшные глаза, пытаясь взглядом выманить на тет–а-тет. Я хотела точно знать: зачем меня вызывают на пустырь за сгоревшим магазином? Действительно ли мне собираются накостылять? Но Максимова, видимо, уже списала меня из актуальных и достойных ее внимания персонажей, посчитала «отработанным ракетным топливом». Она отводила свою мордочку и даже демонстративно опустила на нос солнцезащитные очки. Вот сука все-таки!

Натка тоже была в компании Алкиных утешителей, но расположилась как-то с боку с кипой бумаги. Она читала и делала на полях пометки. Я подсела к ней.

— Что изучаешь? – спросила я.

Все вокруг тут же замолчали и уставились на меня и на Соколову выцветшими старческими глазками. Даже не пытаясь делать вид, что не подслушивают. Наоборот, они нарочито пучились в нашу сторону своими склизкими карасьими взглядами, демонстрируя, что я здесь – лишняя.

Но Натка держалась хорошо. Она ничуть не смутилась.

— Да вот, Ваган прислал разные сценарии посмотреть, чтобы я заценила их с профессиональной точки зрения и высказала свое мнение.

Я тоже уткнулась в бумаги.

— Ой, смотри, какой смешной диалог! – я схватила Наткину ручку и нацарапала на полях «надо поговорить».

— Да, и правда! – задумчиво протянула Соколова, забирая у меня страницу. – Пожалуй, стоит обратить на этот сценарий внимание.

«Через 30 мин. у тебя», – приписала Наташка рядом с моими каракулями.

— Ну не буду тебе мешать, работай, – я встала и пошагала к корпусу.

— Вот, посмотри, что я сегодня получила, – обрушилась я на Натку, как только она переступила порог. – Я правильно понимаю, что они собираются меня бить?!

— Да, скорее всего тебе навешают, если ты, конечно, публично не покаешься, – довольно равнодушно подтвердила Соколова.

— Что за дикие люди! – я прямо булькала от негодования. – Что за варварский способ решать конфликты! Они же не в пещерном веке, а в 21–м! Все противоречия надо решать в диалоге, в дискуссии.

— Даже не надейся, – хмыкнула Наташка. – Здесь все люди пожившие, опытные, видевшие жизнь. И все прекрасно знают, что никакой диалог не способен кардинально и моментально разрешить конфликт. Что все эти «переговорные процессы» и «мирные конференции» просто дают противникам время накачать мускулы и запастись оружием. А как только один из них посчитает, что уже достаточно подготовлен к войне, он тут же вылезает из-за стола переговоров и начинает лупить собеседника по мордасам. Оставь эти сказочки про примиряющую дискуссию для детей. Ты же смотрела новости по телевизору, в курсе, что бывает после «мирных переговоров» – хоть в Чечне, хоть в Израиле, хоть в Югославии, хоть в Ливии – самый жестокий и кровопролитный этап войны. Потому что противники успевают подтянуть к схватке все свои ресурсы. Поэтому лучше подраться сразу, пока соперники еще не полностью мобилизовались. Тогда они не все успеют кинуть в топку, кое-что останется, чтобы потом восстановиться для мирной жизни.

— Вот бреееед! Прикинь, приехать проводить спокойную старость среди пасторалей и оказаться в такой заварухе?! Я в шоке!

Меня уже заметно подколачивало в ожидании предстоящей сходки. Натка накапала мне пустырничку для релаксации. Уговорила медленно и глубоко подышать. Стало немного легче.

— Мой тебе совет, – медленно поглаживая меня по голове, нараспев уговаривала Соколова. – Приди и извинись. Скажи, мол, так и так, дорогие друзья и соседи. Я не знала, насколько важно для вас то, что вы делаете. Что в этих рассказах и повестях для вас каждая буква искренняя и выстраданная, и вы давно хотели выговориться. Я сейчас поняла, как это подло было с моей стороны бить вас по рукам обухом. Пожалуйста, рисуйте, пишите, танцуйте, сочиняйте музыку и лепите. И будьте счастливы. И я буду писать и плясать вместе с вами. Потому что творчество – это не конкурентная зона, где мы должны меряться амбициями. Творчество – это общий Эдем, где для каждого найдется свой райский уголок, и он, созданный Творцом для всеобщей радости, бесконечен и доступен каждому. Вот так вот скажи и можешь даже слезу пустить. Но не такую жалкую, как от страха.

А такую умилительную, просветленную, как будто увидела сходящий благодатный огонь в Храме Гроба Господня. И можешь даже начать обнимать всех по кругу. Прямо бросайся на каждого, тыкайся мокрым носом шею и обнимай–обнимай. Поняла?

Красивая будет сцена!

— Вот еще! – я возмущенно подпрыгнула на диване и сбросила Наткину руку со своей головы. – Потакать этим идиотам в их псевдокреативном поносе? Позволить им и дальше засорять информационное поле? Да еще и самой же вытереть ноги о собственную гордость? Нет уж! Пусть уж лучше они сломают мне ногу! Или пусть убедят меня, докажут мне, что они – талантливые, избранные, поцелованные богом, действительно имеющие право выделываться и строить из себя художников.

Я готова к предметной дискуссии.

— Сонька, запарила ты уже! Тебе бы лишь поговорить, потому что слова – твое любимое оружие. А с тобой не хотят беседовать – ведь тогда конфликт останется все в той же вербально-интеллектуальной плоскости. А у твоих противников наоборот задача пресечь всякое противостояние на этом поле. И поэтому тебя надо столкнуть на другой уровень борьбы – на тот, где ты априори не сможешь выиграть.

— Ну это же глупо, так умные люди вопросы не решают!

— Булгакова, ты как попугай! Одно и то же талдычишь и совершенно не желаешь слышать меня! И себя ты считаешь человеком, способным к переговорам? Да ты же сама с собою разговариваешь и только себя и слушаешь! Все! Хватит! Если тебе не интересно мое мнение – на хера ты меня сюда вызывала?

Досвидос! Разбирайся со своими проблемами сама.

Наташка решительно, но не истерично вылетела из моей комнаты. И даже дверью не хлопнула, а четким уверенным движением закрыла ее за собой, как вежливо, но неделикатно захлопываются дверцы турникета в метрополитене перед безбилетником.

Я решила принять бой. И выпила еще пару пузырьков пустырника. По головешкам сгоревшего магазина я шагала в белых босоножках, почти не чувствуя под собою ватных ног. Я предпочла немного опоздать, чтобы не ставить противника в неловкое положение из-за неполной явки.

Что сказать? Встреча, к которой все так тщательно готовились, прошла довольно стремительно. На пустыре были все. Действительно ВСЕ ходячие пансионеры, по крайне мере, из тех, кого я знала в лицо. В том числе Натка, Татьяна и Алка. Последние две, впрочем, заметно тушевались и отводили зеньки от моего прямого взгляда. А Натка, наоборот, посмотрела мне прямо в глаза с легкой усмешкой. Это меня ободрило.

Мизансцена не была выстроена. Я предполагала, что отморозки выстроятся каким-нибудь полукругом, а меня установят где-нибудь по центру, у специального подготовленного «позорного столба» на «лобном месте». Но они кучковались бесформенными комками, как начинка неправильно постиранного пуховика, не заботясь о театральном эффекте.