Президент не может умереть
Шрифт:
– Встать сможешь?
Он смотрел не на него, а на ограду, из-за которой вот-вот должны были появиться преследователи. Хусейн застонал, перекатывая голову в пыли. В его глазах читалась мольба. Над забором появилась фуражка первого преследователя. Абдул выстрелил не целясь – голова исчезла.
– Хусейн, ты слышишь меня?
Раненый не отвечал. Похоже он был уже без сознания. Абдул приставил пистолет к виску Хусейна, выстрелил и, пригибаясь, бросился к машине.
Рухнув на заднее сиденье, он выдохнул:
– Гони, Амира!
Чтобы попасть на территорию советского
Хирургическое отделение располагалось в глубине территории. Хомутов прошел по бетонной дорожке, свернул, заметив указатель, – и буквально столкнулся с Людмилой. Оба вздрогнули от неожиданности. Хомутов отступил на шаг и сказал, глядя на нее с насмешливым вызовом:
– Ну, здравствуй!
Не отвечая и хмурясь, Людмила обошла его, и Хомутов последовал за нею, держась чуть позади.
– Я уезжаю, – объявил он наконец.
Людмила молчала.
– Совсем уезжаю. Возвращаюсь. Понимаешь – совсем!
Она ускорила шаг.
– Что ты молчишь? – взорвался он. – Ведь я же никогда больше не вернусь.
На них оглядывались.
– Послушай! – горячо зашептал Хомутов. – Уедем вместе! Ты и я. А?
Людмила никак не реагировала.
– Ну, хорошо, – сдался Хомутов. – Я виноват. Это ты хотела услышать? Я вел себя по-свински, признаю. И все же…
Она остановилась так стремительно, что Хомутов едва не налетел на нее.
– Я ненавижу тебя, – негромко сказала она. – За пьянство твое, за тупое хамство, за всех этих баб…
Хомутов поднял руки, словно пытаясь защититься от этих слов.
– За то, что я, дура, на минуту поверила в тебя…
– Но это же все не так! – он сейчас на колени готов был опуститься, прямо здесь, но на них смотрели со всех сторон, и это его остановило.
Людмила замолчала, словно захлебнувшись горечью слов.
– Я объясню тебе все. Абсолютно все, – пообещал Хомутов.
К ним бежал какой-то человек в белом халате, добежав, выдохнул:
– Люда! Тебя главный срочно разыскивает!
И прежде чем она успела спросить, в чем дело, заторопился:
– Готовь операционную! Покушение на Фархада! Куча жертв!
Она повернула к Хомутову стремительно побледневшее от волнения лицо и сказала:
– Счастливой дороги, Хомутов. Передавай там привет.
Паника, возникшая на трибуне за секунду до выстрела, сослужила Абдулу худую службу. Оружие в его руках дрогнуло, борт трибуны ушел из рамки прицела, реактивная граната, угодив под ноги марширующих по площади пехотинцев, срикошетила от брусчатки и попала в стоявший у ограды дворца армейский тентованный грузовик.
Президента Фархада и московского гостя, прикрывая собой, охранники эвакуировали с площади и укрыли за стенами дворца, оттуда оба спустя полчаса отбыли вертолетом за город, на военную базу, чтобы оттуда руководить действиями вооруженных сил, если со стороны покушавшихся последуют еще какие-нибудь шаги.
Фархад был взвинчен, каждые четверть часа требовал докладов о положении в столице, и чтобы хоть как-то его отвлечь, Шеф предложил подготовить текст обращения к народу – это крайне необходимо, чтобы дать знать населению, что обстановка в стране по-прежнему контролируется
президентом.– Но каковы негодяи?! – Фархад возвел руки к небесам. – Проклятые шакалы, я выжгу каленым железом их семя!
Особенно его тревожило, что покушавшимся удалось исчезнуть. Труп одного из них был обнаружен, но остальные – не была даже известна их численность – скрылись. Теперь войска и госбезопасность прочесывали весь город, хотя было заведомо ясно, что их усилия обречены.
– Для вас это не должно быть неожиданностью, товарищ Фархад, – заметил Шеф. – Враждебные силы готовы на все, чтобы сбить джебрайский народ с избранного пути. Вы – лидер государства, и именно на вас охотятся враги.
– Во всем виновата служба безопасности! – бормотал Фархад, торопливо расхаживая из угла в угол. Его жгла мысль о том, какая блестящая возможность перешерстить верхушку службы безопасности открылась теперь – в пику Бахиру.
– Можно, конечно, наказать недостаточно энергичных руководителей, – кивнул Шеф, словно прочитав мысли президента. – Но гораздо надежнее, если вы сами позаботитесь о собственной безопасности. Думаю, было бы целесообразно, пока ситуация в Джебрае остается недостаточно стабильной, отменить все публичные церемонии. Никаких парадов, никаких встреч с трудящимися массами…
– Но народ должен видеть своего президента! – насупился Фархад. – Я не могу менять традиции из-за происков горстки террористов.
– Разумеется, – согласился Шеф. – Пусть вас видят на первых полосах газет, не следует пренебрегать и телевидением.
Эти слова привели Фархада в хорошее расположение духа. Впервые после случившегося на площади президент рассмеялся.
– О чем вы говорите! Какие газеты? Лишь три процента населения умеют читать. Три! Тираж столичного официоза составляет полторы тысячи экземпляров, а о телевидении и говорить не приходится. Вещание ведется только на столицу и ее окрестности. На весь Хедар, по имеющимся данным, – не более пятисот телевизионных приемников. Мы слишком бедны, чтобы тратить деньги на развитие средств массовой информации. Вот и остается одно – личный контакт!
Шеф пожал плечами, вздохнул.
– Вы подвергаете себя излишнему риску, товарищ президент.
– Я справлюсь с врагами! – Фархад склонился над гостем, погрузившимся в кресло, заглянул в глаза. – Дайте мне эти танки, и я умиротворю страну!
– Танки вам в этом не помогут. – Шеф опустил веки, уткнул подбородок в грудь. – Для борьбы с террористами это оружие и грубо, и ненадежно. Я бы посоветовал вам существенно усилить личную охрану. Если понадобится – мы можем обучить ваших людей. И – я снова к этому возвращаюсь – необходимо ограничить до минимума контакты с населением.
Фархад мучительно поморщился. Чтобы разрядить обстановку, Шеф пошутил:
– Или, на худой конец, если уж массы так жаждут видеть руководителя государства, обзаведитесь двойником. Как Гитлер в свое время. Вероятно, вам приходилось слышать.
– Нет, я ничего не знаю об этом.
– Я не помню подробностей, но говорят, у него было несколько двойников – похожих как две капли воды на фюрера. В тех случаях, когда жизни Гитлера могла угрожать опасность, двойники его заменяли.
Лицо Фархада выражало такую озабоченность, что гость не выдержал, рассмеялся.