При дворе Тишайшего. Авантюристка
Шрифт:
— Я никогда не забуду Леона, — упрямо сказала Нина. — Разве ты не дочь наших гор и не знаешь, что мы любим только раз в жизни и на всю жизнь? Скажи лучше, кого любит Леон?
— Не все ли тебе равно? — грустно спросила царевна.
— Я хочу взглянуть на нее, — ответила Нина сквозь зубы, сумрачно сдвинув свои брови. — Скажи!
— Княжну Пронскую.
Нина закусила губу и на мгновение закрыла рукой глаза, но потом, справившись с собой, тихо проговорила:
— Княжну Пронскую? Эту бледную девушку, что живет против нас? Что он нашел в ней?
— Она очень несчастна, Нина, — с участием сказала
— Так для того, чтобы Леон любил, надо быть несчастной? А я разве счастлива? Впрочем, правда, в этой русской есть что-то жалкое, душу надрывающее. Но разве за это любят? — грустно усмехнулась Нина. — Ну, хорошо…
— Что ты задумала, дитя? — с тревогой спросила Елена.
— Ах, не знаю, ничего не знаю! — сжимая руками виски, ответила Нина. — Мне так больно, так больно!..
— Бедная, бедная! — ласково заговорила царевна, гладя черные волосы девушки.
В то же время дверь отворилась. Вошел нукер [25] и доложил, что князья Орбелиани и Пронский желают говорить с царевной.
— Пусть войдут, — ответила Елена Леонтьевна. — А ты, дитя, ступай, — обратилась она к Нине, когда нукер вышел, — иди к себе и помолись Пречистой Деве: Она утишит твои страдания! — и, поцеловав княжну, она отпустила ее.
В комнату вошли Орбелиани и Пронский.
— Царевна, — заговорил Орбелиани, низко кланяясь, в то время как Пронский снял шапку и рукой коснулся пола. — Вот князь желает с тобой иметь беседу.
25
Стремянный слуга.
— Я очень рада князю, — приветливо ответила царевна и пригласила гостя сесть.
Орбелиани, поклонившись, вышел.
Пронский пристально взглянул на молодую женщину и молча сел на указанное место; необычайная приветливость царевны смутила и взволновала его.
— Говори, князь, — сказала Елена Леонтьевна и, сложив руки на коленях, приготовилась его слушать.
— Царевна, я пришел сказать, — начал Пронский, исподлобья глядя на нее, — что наш великий государь Алексей Михайлович ждет приезда твоего свекра, царя Теймураза, и тогда решит, что ему сделать с Грузией.
— Это решают уже пятый год, — с горечью возразила царевна, — единоверная вам Грузия истекает кровью, а ваш царь все еще что-то решает.
— Что делать! Мы сами воюем то со шведами, то с литовцами, то с казаками. У нас у самих много народа полегло на ратном поле, — оправдывался Пронский.
— Зачем же тогда сразу было не сказать, а обнадеживать? Мы не жили бы здесь столь напрасно, царь Теймураз не ехал бы за помощью, в которой ему все равно откажут. Мы давно обратились бы за помощью к другим, пусть то будут даже не христиане!
— Царевна! — сказал ей князь. — Потерпи еще малое время, приедет царь Теймураз, и, может быть, все повернется еще в вашу сторону.
Елена Леонтьевна с сомнением покачала головой и грустно усмехнулась, после чего спросила Пронского:
— Еще что имеешь ты мне сказать?
— Хотел просить твою милость… Не откажи, царевна, посети мой убогий домишко!
Елена Леонтьевна с изумлением взглянула на него.
— К тебе? Я? Зачем?
— Со свитой, с царевичем, —
все больше смущаясь под ее взглядом, заговорил князь. — Свадьба, вишь, у меня затевается…— Ах, да, да! — вспомнила вдруг царевна. — Ты выдаешь свою дочь замуж. Ты говорил, да. За старого князя Черкасского… И тебе не жаль отдавать свою юную дочку старику"?
— Что ж, царевна, у нас это в обычае.
— Странный у вас обычай. А если она не любит твоего старика?
— Стерпится — слюбится.
— Ну… а если она другого кого-нибудь любит?
Князь сурово сдвинул свои брови.
— Никогда этого быть не может! Не смеет девка без разрешения родителей никого любить.
— Ты думаешь? — насмешливо спросила царевна.
— Конечно, всякое бывает, царевна, а только в нашем роду этого еще не бывало, — надменно ответил Пронский. — Кого отец прикажет, того дочка и любит.
— Странные же у вас дочки, князь! Видно, у них сердца нет, что ли?
— Нашим бабам сердце и не нужно.
— Это ты так думаешь, князь, а они, уверена я, по-иному судят, и я вот знаю, что твоя дочь любит, да только не того, кого ты ей назначил, и не по твоему указу!
— А по чьему? — угрюмо спросил князь.
— По указу своего сердца. Кого сердце ей указало.
— Да что она жаловаться к тебе, что ли, приходила, царевна? — И холодные, как сталь, глаза князя подозрительно оглядели царевну.
Царевна чувствовала, как ее покидала решимость говорить перед этим мрачным, влюбленным в нее человеком, но, вспомнив убитое горем лицо Леона, стряхнула с себя робость и даже коснулась кончиками пальцев руки князя.
— Послушай, боярин, — мягко начала она, — твоя дочь не любит князя Черкасского. Не мешай ее счастью, согласись на ее брак с моим родственником, князем Леоном Джаваховым. Он не так богат, как Черкасский, но молод, силен и умен, может быть хорошим слугой твоему царю, тебя же он вечно будет благословлять за это доброе дело.
— Царевна, ты просишь? — начиная смягчаться, спросил Пронский.
— Я умоляю тебя, князь, откажи Черкасскому и дай согласие моему Леону.
— Царевна, ты хочешь от меня многого! Я должен изменить своему слову, должен потворствовать дурости моей девки, мне, князю Пронскому, должно назвать своим зятем бедного юношу. За что же я должен сделать все это?
— Леон— не простой юноша, — гордо ответила Елена. — Он такой же князь, как и ты, даже древнее тебя родом.
— Может статься! Да ведь он иноземец, а это у нас не в счету. Слушай меня, царевна! Не думал, не гадал я, идучи сюда, что ты услуги у меня просить будешь. Давно решил я свою дочь за князя Черкасского отдать, ну а если ты просишь— будь по-твоему. Даю свое согласие. Но не даром даю его тебе, царевна, и выкуп потребую.
— Выкуп? Какой выкуп?
— А вот какой: если дорог тебе князь Джавахов и заботишься ты о благе его, то, значит, себя ради него не пожалеешь. Вдовеешь ты давно, потому что муж твой без вести пропал, а я… я тоже скоро вдовый буду…
— Разве княгиня очень больна?
— Почти померла, можно сказать.
— Как же свадьбу ты хотел справлять?
— Вот почему со свадьбой и торопился, — усмехнулся Пронский, и по спине царевны от этой улыбки пробежала дрожь. — А после свадьбы непременно она помрет…