При свете луны

– Возможно, это совсем не то, чего ожидал Линкольн Проктор, – заметила Джилли. – Меньше всего на свете он хотел стать создателем поколения людей, которые творят добро.

– Тут я с тобой спорить не собираюсь. Этот человек – мразь. Он грезил о суперменах, которые создадут более упорядоченный мир, загоняя в него остальное человечество.

– Тогда почему мы стали… такими, как мы стали?

– Возможно, когда мы родились, наш разум уже знал, что есть хорошо, а что – плохо, знал, что мы должны делать, а чего – нет.

– Именно этому учила меня мама, – кивнула Джилли.

– Так что наномашины, скорее всего, только модернизировали уже существующую сеть проводящих путей, где-то что-то расчистили, где-то уменьшили сопротивление, и теперь мы обязаны поступать правильно, независимо от наших предпочтений, наших желаний, последствий для нас, мы обязаны любой ценойпоступать правильно.

Обдумывая его слова, она попыталась сформулировать практические последствия своего нового жизненного кредо, которому теперь предстояло определять каждый ее шаг: «С этого момента, всякий раз, когда мне будет видение насилия или беды…»

– И всякий раз, когда психический след откроет мне, что кто-то в беде или задумал что-то нехорошее…

– …нам придется…

– …спешить на помощь, – закончил Дилан, потому что надеялся, что эти слова могут подвигнуть ее еще на одну улыбку, пусть и слабую.

Он уже не мог обойтись без ее улыбок.

Возможно, она и улыбнулась, только на этот раз улыбка явно вышла кривая и совершенно его не порадовала.

– Я не смогу остановить видения, а вот ты можешь носить перчатки.

Он покачал головой.

– Да, я думал, что куплю себе пару. Но, надев перчатки, как я смогу узнавать о планах плохишей или о бедах хороших людей? Это неправильный поступок, не так ли? Да, я смогу купить перчатки, но надеть их – это вряд ли.

– Ух ты! – Шеп то ли комментировал сказанное ими, то ли реагировал на жару пустыни, а может, откликался на некое событие, которое произошло на Шепмире, планете с высокой степенью аутичности, где он провел гораздо большую часть своей жизни по сравнению с Землей. – Ух ты!

Им требовалось многое обсудить, набросать планы на будущее, но на данный момент ни у кого из них не было на это ни сил, ни нервной энергии. Шеп и тот не смог выжать из себя еще одно «ух ты».

Тень. Жара. Железо, кремний и запахи перегретых камней и песка.

Дилан представил себе, как сидят они втроем на этом самом месте, удовлетворенно думают о добрых делах, уже совершенных ими, не щадя живота своего, но не рискуют двинуться дальше, чтобы взять на себя новые риски и встретиться с новыми ужасами, а потому со временем превратятся в камень, как превратились в него деревья в «Окаменелом лесу» в соседней Аризоне. И просидят они на этой каменной скамье до тех пор, пока в следующем тысячелетии их не найдут заезжие археологи.

Тишину нарушила Джилли:

– До чего же ужасно я, должно быть, выгляжу.

– Ты очаровательна, – заверил ее Дилан, и говорил он искренне.

– Да, конечно. Особенно с запекшейся кровью на лице. Я чувствую, что она стянула мне кожу.

– На порезе на лбу сформировалась корочка. Конечно, где-то остались пятнышки запекшейся крови, но в остальном выглядишь ты прекрасно. Как твоя рука?

– Болит. Но я жива, а это главное. – Она открыла сумочку, достала пудреницу, внимательно рассмотрела лицо в маленьком круглом зеркале. – Мне бы сейчас молочко для снятия макияжа, но за ним нужно ехать в магазин.

– Ерунда. Тебе нужно разве что умыться, а потом ты можешь идти хоть на королевский бал.

– Меня нужно окатить из шланга или пропустить через мойку для автомобилей.

Она вновь полезла в сумочку и достала влажную салфетку в алюминиевой фольге. Вытащила благоухающий лимонной отдушкой листок мягкой бумаги и осторожно вытерла лицо, постоянно консультируясь с зеркалом.

Дилан смотрел во все глаза, наслаждаясь этим зрелищем.

Шеп сидел не шевелясь, молча, словно уже начал превращаться в камень.

Большинство влажных салфеток предназначено для того, чтобы протереть руки, съев биг-мак в машине. Так что тоненький листок не мог убрать с кожи большое количество засохшей крови.

– Тебе нужны специальные салфетки, супербольшие, изготавливаемые по спецзаказу для серийных убийц.

Джилли уже рылась в сумочке.

– Я уверена, что у меня есть еще одна. – Она расстегнула «молнию» маленького внутреннего карманчика, ничего там не нашла, залезла в боковое отделение. – Ой, я про это и забыла.

И достала пакетик с арахисом, какие продаются в автоматах.

– Шеп, думаю, не отказался бы от «Чиз-итс», если они у тебя есть, а я – от пончика с шоколадной начинкой.

– Это орешки Проктора.

Дилан поморщился.

– Должно быть, сдобрены цианидом.

– Он уронил пакетик на автостоянке около моего номера. Я подобрала его до того, как встретилась с тобой и Шепом.

Прервав процесс окаменения, но по-прежнему уставившись на освещенные солнцем камни и песок, Шеп спросил:

– Торт?

– Не торт, – ответил Дилан. – Арахис.

– Торт.

– Арахис, дружище.

– Торт?

– Скоро ты получишь торт.

– Торт?

– Арахис, Шеп, и ты знаешь, что такое арахис… орешки, кругленькие, фигуристые, отвратительные. Вот, посмотри. – Дилан взял пакетик у Джилли с намерением подержать перед лицом Шепа, но психический след на пакете, пусть и прикрытый приятным следом Джилли, оказался достаточно свежим, чтобы перед его мысленным взором возник Проктор с его злобно-мечтательной улыбкой. Улыбкой дело не закончилось, она потянула за собой длинную череду образов.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Дилан поднялся с каменной скамьи, отошел на пять или шесть шагов, прежде чем повернулся, посмотрел на Джилли и Шепа, оставшихся на скамье, и сказал:

– Озеро Тахо [46] .

– Невада? – спросила Джилли.

– Нет. Озеро Тахо, но северный берег. На калифорнийской стороне.

– И что там?

Каждый нерв его тела вибрировал. Его охватило непреодолимое желание двинуться в путь.

46

Тахо– горное озеро на границе штатов Калифорния и Невада. Площадь около 500 кв. километров. Одно из самых чистых озер континента.