Причастие
Шрифт:
– Не верите?
– Иди давай, иди, занимайся своим делом! Иди-иди и не зли меня лучше!
И тогда, улучив момент, Павел незаметно сунул Полине записку. Ни поговорить, ни потанцевать на этот раз не удалось – часовые родины следили зорко. Но уже одно то, как тотчас взяла и спрятала в рукав записку она, сказало о многом.
А в конце следующей недели состоялась встреча – у входа в автозаводский парк (до этого два дня подряд по три часа он ждал напрасно). И если бы не день и редкие прохожие, прямо у входа бросились бы друг другу в объятья. Просто какое-то сумасшествие на обоих нашло. И пока уходили вглубь парка, хотя
А затем, прижавшись к стволу старой липы, целовались воровски, с оглядкой, не видит ли кто, но с такою жадностью, словно это было первое и последнее их свидание.
– А ведь я забеременела тогда, – тяжело переводя дыхание, неожиданно призналась Полина и до боли знакомым движением завела за ухо выбившуюся прядь волос.
Его словно оглушили.
– Когда?
– Ту ночь, перед твоим отъездом, помнишь?
Так вот, значит, почему такое чувство испытал он в ту до жути пронзительную ночь!
– Почему не написала? Да я бы сразу всё к чертям бросил и тут же прилетел!
– А просто бросить и прилететь нельзя было? Бросить и прилететь. И потом, разве я не попросила тебя об этом тогда? Или забыл?
Нет, и до самой могилы, наверное, уже не забудет, каким голосом было сказано это последнее, потрясшее до глубины души «не уезжай».
– Но ты же ни на одно из моих писем тогда не ответила. Почему?
– Ждала, что наконец не выдержишь и прилетишь, чтобы задать этот самый глупый вопрос на свете.
А потом он стал снимать номер в гостинице «Волна», и она приходила к нему днём часа на два – на три. И в эти короткие часы, как и в то послеармейское лето, они истязали друг друга нещадно. Но успокоение наступало всего лишь на малое время, а затем с ещё большей силой их начинало тянуть друг к другу опять. Связь держали через почтовое отделение. Она ему, а он ей писали до востребования и по паспорту получали письма, в которых назначали время очередного свидания. Догадывался ли об этом её муж, он не спрашивал, не перенося и мимолётного упоминания о нём, Настя же не догадывалась совершенно, поскольку он говорил ей, что ездит в читальный зал областной библиотеки, где работает с редкими изданиями, которые нужны ему для контрольных.
И так, с небольшими перерывами, продолжалось до середины августа.
А за неделю до осенней сессии он заговорил с Полиной об урегулировании их отношений, сказав, что у него втайне от жены имеются на книжке двенадцать тысяч, привезённые с последнего сезона, так что на первое время можно либо кооперативную квартиру, либо дом в пригороде купить. Книжка действительно хранилась в папке с повестью о Полине. Почему, спрашивается, при таких деньгах до сих пор ютился в барачной четырнадцатиметровке? Да потому что к концу лета должны были сдать очередную пятиэтажку, в которой им, работникам совхоза, обещали дать квартиру. Деньги, в таком случае, пошли бы на машину, о которой давно мечтал. Не с самого же начала завёл речь с Полиной об этом потому, что хотел проверить, настанет ли охлаждение. Увы, с каждой новой встречей его тянуло к ней ещё сильнее.
Однако, внимательно выслушав его, как бы уходя от прямого ответа, Полина возразила:
– Ну да, а потом
будешь меня всю жизнь попрекать.– Чем?
– Что бегала к тебе от мужа. Вот, мол, какая ты!
– А я не такой, разве?
– Ты? Нет, ты хуже. Но я всё-таки первая вышла замуж.
И хотя он сказал: «Брось», хорошенько подумав, понял, что была в её словах какая-то подноготная правда, такая, через которую просто так не переступить.
– И чего теперь? Таким воровским способом встречаться всю жизнь?
– Зачем всю? Скоро я постарею, подурнею, и ты найдёшь себе помоложе.
– Да разве я для этого с тобой встречаюсь?
– А то нет! Ты только для того и живёшь.
– Для чего – для того?
– Только не прикидывайся, пожалуйста, что не понимаешь.
– А если не понимаю?
– Для очередных приключений – вот для чего. Получил?
– Для очередных приключений… – насилу сдерживая себя, повторил он. – Хорошо. Ты, в таком случае, для чего?
– Я?.. – Она нахмурил брови и на мгновение задумалась. – Вину, может, свою искупаю.
Чего-чего, а этого он никак не ожидал, и это его взорвало.
– Гляди, какая благодетельница! А не наоборот? Я тебе жениться предлагаю! Понимаешь? Жениться! Всё по-человечески. А ты…. ты всё, как бы не прогадать! – не удержался, чтобы не кольнуть он.
Задело.
– Давай ещё поцапаемся! И каждый день цапались бы, выйди я за тебя тогда замуж! Правильно мама сказала: ты одного себя любишь!
– Полина!
– Что, Полина? Ну что? Какая же я всё-таки дура! И всё потому, что тебя люблю, хотя ты этого и не стоишь! Но дело даже не в этом! Жена, говорят, у тебя красавица, так нет, тебе ещё со школы (вспомни!) одних только приключений подавай! Со мной, думаешь, успокоишься? Сомнева-аюсь! В Москве вон и то успел шашни завести.
– Так и знал, что попрекать будешь! Я тебе как человеку рассказал, а ты взяла и всё наизнанку вывернула! Вы все, что ли, такие?
– Нет. Не поэтому. Просто я тебе правду в глаза сказала. Сам ты об этом никогда бы не догадался. Да я на сто процентов уверена, что и той, московской, ты скоро бы наигрался. А то я не вижу, как ты на дежурную смотришь, а она на тебя! Правда, что рыбак рыбака видит издалека.
– Так ты меня ещё и ревнуешь?
– Я глаза тебе на породу твою непостоянную открываю!
– Вот спасибо! А я-то думаю, и что это со мной, а тут вон оно что! Ну, спаси-ибо! Нет, это надо записать! – Он вскочил с кровати, на которой буквально десять минут назад они лежали молча, утомлённые очередной близостью, и как клоун забегал по номеру. – Обязательно, сию же минуту записать! Где моя авторучка с золотым пером? Где моя авторучка? Вот моя авторучка! Так, бумага где? Нет бумаги! Ничего, я на ладони запишу! Чёрт, не пишет! Чернила кончились! Дай, пожалуйста, заколку! Ну, пожа-алуйста! Палец уколю и напишу кровью!
Не обращая внимания на его шутовство, Полина неторопливо поднялась с кровати, оделась, подошла к платяному шкафу, сняла с плечиков светленький плащ, надела, подпоясалась – и тут же превратилась в исчезающую навсегда «таинственную незнакомку». Он подошёл, обнял, для большей убедительности опустился на колени.
– Прости! Ну прости! Только не уходи совсем! Очень тебя прошу!
– Пусти.
– Не отпущу, пока не простишь. Скажи, что простила? Простила?
– Мне пора. Пусти.
– Нет, ты скажи.