Причесывая жирафу

Я не знаю, чем занимался маркиз, но он не торопился принять посетителя. Возможно, он находился за столом и не хотел сразу покидать своих гостей.

Меня охватило приятное оцепинение, и вот уже ваш Сан-Антонио задремал, как служащий министерства во время своей работы.

Но я не полностью погрузился в сон. Мои мысли бодрствовали и продолжали работать.

Я подумал о том, что мне редко приходилось распутывать такой клубок. Все эти убийства и кражи картин составляли такой огромный мешок загадок, что его трудно разгадать.

Какая связь существовала между Градос и мадам Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и шофером Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и маркизом Умберто ди Чаприни?

Парень, обладающий большим количеством мозгов, чем другие, и способный ответить на эти вопросы, автоматически имел бы право на мою благодарность, на обеспеченную пенсию и на роскошный завтрак каждое утро.

Тяжелая дверь отворилась, и странная персона появилась на пороге. Хотя он был молод, вы затруднились бы определить дату его рождения.

У него очень длинные руки, его аристократическое лицо было розовым и напудренным. Волосы были платиновые и завиты как у куклы. На нем был надет дорогой костюм из черного бархата и рубашка, отделанная кружевом на воротнике и манжетах. Вместо галстука на шее болталась красная бархатная лента. Покрой костюма был устаревший.

Можно было подумать, что он собирается играть в «Богеме» в Ла Скала.

У меня было некоторое подозрение в отношении красноты губ, черноты бровей и синевы в веках.

Такого педа, как он, не фабрикуют даже в Сан-Этьене.

Он обласкал меня плотоядным взглядом, потом подошел танцующей походкой и сел около меня на банкетку.

– Вы хотели побеседовать со мной? – пролепетало это прекрасное дитя.

– Ну, можно сказать и так.

– Беседовать! Безусловно, нет. Это не в моих возможностях, так как для этого нужно время и желание.

– Действительно, маркиз, – ответил я.

– Меня зовут Умберто, – продолжал маркиз. И добавил:

– Мои друзья зовут меня Тото.

– Это редкая привилегия, – серьезно проговорил я, отодвигаясь на шесть сантиметров, так как Тото касался меня.

Я попал в забавное положение, мои овечки! По счастью, он – маркиз, и это позволит мне выйти, пятясь задом, так что не нужно бояться его заигрываний.

Он прибавил голосом, который заставил меня задрожать:

– Вы случайно не француз?

– Да, – ответил я. – А как вы догадались об этом, монсиньор?

– Ваш заальпийский акцент восхитителен, – проворчал Умберто, лаская мне щеку легким прикосновением руки.

Он улыбнулся.

– Таким образом, милый друг, это Градос послал вас ко мне?

– Это они были причиной моего визита, – ответил я.

– Вы с ними друзья?

– Да, монсиньор.

– Почему вы не приходили вместе с ними ночью к Тортиколи?

– Я был слишком занят в цирке. Дело в том, я причесывал жирафу, а какой-то бездельник спрятал мою лестницу. Мне пришлось обходиться собственными средствами.

– Но ведь это опасно! – процедил Умберто.

– Нельзя, конечно, страдать головокружением. Но у меня крепкая голова.

– А как сегодня поживают мои милые Градос?

Я открыл свой клюв так же широко, как ворона, которая захотела сыра.

Этот типчик блефует или на самом деле не знает о том, что случилось с Градос? Если он играет комедию, поверьте мне, это было очень хорошо сделано, так как в его взгляде скорее сквозило откровенное простодушие.

– Вы не читаете газет, Тото? – резко спросил я.

– Напротив, я читаю «Римскую газету».

– И только?

– А к чему этот вопрос?

Разумеется, если он интересуется только римской чепухой, он еще не узнал о новости, происшедшей этой ночью.

– Сегодня ночью с Градос произошел несчастный случай, монсиньор.

– Святая девственница! – воскликнул он на языке Данте. – Во время их номера?

– Нет. В фургоне. Их оглушили!

– Оглушили? Но это невероятно!

– Увы, это так.

– И это серьезно?

– Исключительно серьезно, потому что они умерли!

Мой маленький маркиз издал слабый крик и потерял сознание. Я бросился к нему. И мне известно, что делать в таком случае, так как я читал романы княгини Сожор. Я взял его за руку и похлопал по ней.

– Маркиз! Маркиз! Придите в себя, моя дорогая!

Эффект не заставил себя ждать. Ди Чаприни открыл свои красивые глаза и сказал умирающим голосом:

– Где я?

Я ответил, что он у себя. Он бросил взгляд на стену и, увидев портрет своего прадедушки, пришел в себя.

– Вы, значит, так любили их? – прошептал я.

Вместо того, чтобы ответить, он вздохнул на языке Д'Анунцио:

– Я что, должен говорить обо всем сам?

Надо было думать, что между ними троими была большая любовь. Меня беспокоила только одна штука: Градос были людьми из цирка. Они не должны были бывать в Турине больше одного-двух раз в год, и их сношения с маркизом должны были быть лишь эпизодическими. Откуда же такая сильная печаль, вернее, такое сильное волнение?

Моя мысль закрутилась. Я посмотрел на свои ногти, подул на них, как это делал один американский актер в Вестерне, когда его зацапал шериф, и потер их о лацкан.

– Я один из первых прибыл на место происшествия, – сказал я. – Донато был еще жив и смог сказать мне…

Я старался не смотреть на маркиза, но в то же время очень пристально следил за ним в зеркало. Мне кажется, парни, что он покраснел под слоем румян и, видимо, задавал себе вопрос, что же мне нужно, так как наступил момент перейти к основному.

– Он рассказал мне о некоторых вещах, – бросил я.

– Ах, да? – пролепетала эта кукла.

Я молчал. Это было угрожающее молчание, тяжелое молчание. Парень Тото больше не пытался поближе удостовериться, хорошо ли я выбрит. Ему стоило огромных трудов проглотить слюну. Он также не говорил ни слова, это очень удивительно с его стороны.

Наше молчание напоминало салон.

– Это ужасно, – выдавил Умберто без малейшего выражения.

Он еще надеялся, что я заговорю, но я почувствовал, что он дошел до предела и воздержался от этого.