Приди и помоги. Мстислав Удалой

— Так. Однако я вот что думаю, — произнес Мстислав Мстиславич. — Какие они там воины — это надо не издалека смотреть. Завтра поедем к тому стану.

— Половцев возьмем? — спросил воевода.

— Возьмем половцев. Правильно рассуждаешь, воевода, — усмехнулся Мстислав Мстиславич. — Поглядим, какие они нам союзники.

Еще немного посовещавшись, решили завтра с утра выступать в степь с большим отрядом. Для всех остальных это будет приглашением сниматься и двигаться следом.

О завтрашнем выступлении Мстислава Мстиславича все к вечеру были оповещены. Никаких советов больше он собирать не стал: разговоры кончились и начиналась война. В этот день опять легли раньше обычного. Кто знает — когда удастся в походе выспаться вволю? Не считая тех, конечно, кто уснет навсегда.

Перед утром Удалой проснулся, чувствуя себя удивительно бодрым и полным сил — совсем как в молодости. Как прекрасна была жизнь! Как хороша была предутренняя степь — еле видимые вдали холмы должны были вот-вот зарозоветь под первыми лучами солнца, запахи трав и цветов были еще не столь сильными, как днем, а нежными, влажными, будто напитанными легкой росой. Как славно было выйти из душного шатра на волю, где уже собралось готовое к походу войско. Как вдруг захотелось поскорее закончить войну победой, с почетом и радостью вернуться домой! А то и не сразу домой, а заехать сначала во Владимир, повидать тамошнего великого князя, спросить его: что, мол, князь Георгий, хорошо было за чужими спинами отсиживаться? Да и сесть самому во Владимире, а Галич — Даниилу. Впрочем, эти мысли были уж совсем преждевременными. Ничего, придет и для них время.

Весь огромный стан, оказывается, тоже не спал. Это князья, чтобы не слишком отставать от Мстислава Мстиславича, поднимали своих и начинали сворачиваться. Хорошо. К полудню, надо думать, тоже и они выступят.

Полк в тысячу человек, из которых почти половина половцев, выйдя со стана, пошел на хорошей рыси. Так что, когда взошло солнце, уже никого не было видно кругом — одна степь, кое-где оживляемая лишь невысоким, но густым кустарником. Скучно здесь жить, думал Мстислав Мстиславич. Поглядеть не на что. Разве что лиса пробежит вдали или волки застынут в траве, провожая глазами войско. А половцы — живут, ничего. Им, наоборот, кажется тесно среди лесов. Им простор подавай. Ладно, вот разобьем татар — будет вам простору сколько угодно.

Ехали без происшествий. Когда солнце поднялось уже над самой головой — к Мстиславу Мстиславичу приблизился воевода.

— Еще немного осталось, княже. Вон, видишь? — Он показал рукой. — Оттуда их видно будет.

— Как думаешь — сразу ударим? — спросил Мстислав. — Или на первый раз дадим приготовиться?

— Успеют они приготовиться, княже, — с какой-то злостью произнес Юрий Домажирич. — Они скоро собираются.

И Мстислав Мстиславич решил больше ни о чем не спрашивать. Вперед — и все.

— Лучников! Лучников на оба крыла! — крикнул он, вспомнив о том, что татары меткие стрелки. — Воевода!

Юрий Домажирич уже распоряжался в гуще войска — распределял, кому куда становиться. Полк перестраивался на ходу. В середине шла основная сила — ратники в тяжелых бронях и с копьями. Здесь были и князья Мстислав, Даниил и Олег Курский. Рядом с Удалым, как и положено, находился мечник Никита.

Правое крыло войска было русское. Левое, оттянувшееся далеко в сторону, — половецкое. Едва только перестроились из походного порядка в боевой — увидели татарское становище.

Все там было так, как рассказывали князья, — и шатры на колесах, и скота множество. Только еще к этому вдобавок — на глазах собирающаяся татарская конница.

Они и вправду умели быстро готовиться к битве. Еще и половины пути не прошло войско Удалого от того места, с которого увиделся стан противника, а уже, разворачиваясь полумесяцем, татары с визгом двигались навстречу. Числом их было, пожалуй, поменьше, чем русских и половцев, но их это не смущало. Да, прав был воевода, успел подумать Мстислав Мстиславич. Сблизившись на расстояние выстрела, татары ударили стрелами — все враз.

Появились первые потери. В серединной части наступающего русского полка упало несколько коней, закричали люди. Мстислав Мстиславич, пригнувшись к конской шее, с дрожью сердца ожидал, что и его конь сейчас дернется от боли, споткнется и рухнет. Но обошлось — лишь звякнуло вскользь по шлему. И мечник Никита запоздало попытался закрыть князя щитом.

И тут же засвистело и слева и справа — то оба крыла метнули стрелы в татарский полумесяц. Татары ответили визгом, кувыркались с коней на землю и разрушили строй. И в этот разрушенный, визжавший строй врубился срединный полк с князьями во главе.

Полетело на землю множество ненужных уже копий — на концах некоторых визжали и извивались татарские ратники, иные были проколоты вместе со щитами. Тяжелые копья сделали свое дело! Наступала пора мечей и топоров Мстислав Мстиславич с неожиданной легкостью зарубил первого противника — тот открылся навстречу удару, то ли нечаянно, то ли в приступе воинского безумия, отведя руку для лучшего замаха. Рука с саблей безвольно упала, и на разрубленное плечо послушно легла голова с длинными черными косицами. Следующего пришлось сшибать с коня, несколько раз приложившись к щиту, пока топор не дорубился до тела. Сбоку Никита отчаянно бился с большим татарином, не подпуская его близко к князю. Мстислава Мстиславича вынесло немного вперед, и он. полуобернувшись, вбил лезвие топора большому татарину в спину Никита сразу освободился и, крикнув что-то неразборчивое, налетел на следующего, едва закрывшись щитом от сабли.

И справа и слева теперь слышался истошный вой окончательно сломав татарский полумесяц, оба крыла охватили сбившуюся в беспорядке конницу — и ее вырубали теперь со всех сторон, и с каждым ударом она становилась все разрозненнее и податливей.

Скоро она истаяла почти совсем — лишь два немного численных отряда в плотном окружении спешно добивались да около двух десятков конных сумели вырваться из боя уводя своего начальника. Вдогон этим кинулся горячий Даниил Романович, с ним Олег и до сотни дружинников Победа была полная, такая, о какой мечталось Весь татарский полк погиб, не пожелав покинуть место сражения. Добычи взяли великое множество — и скота, и оружия, снятого с убитых, и диковинной чужеземной утвари, и даже женщины оказались в стане — их, одну за другой, находили в шатрах и вытаскивали наружу хозяйственные половцы, что занялись грабежом становища раньше всех.

Через некоторое время вернулись Даниил Романович и Олег — и тоже не с пустыми руками. Вели с собой захваченного татарского начальника. Звался он странно — мурза Гемябек. Наверное, мурза означало нечто вроде боярина. Даниил со смехом рассказал, что нашли этого мурзу совсем случайно: татары, за которыми они гнались, забежали в разрытый половецкий курган — сами же и разрыли его, поди, незадолго — и, пока отбивались от наседавших русских, выкопали ямку, посадили туда своего мурзу, кое-чем прикрыли и землицей присыпали. Думали, что на свежую землю никто внимания не обратит. Ну, а когда стали убитых татар обдирать, то на это укрывище и наткнулись.

Не успел Даниил Романович дорассказать до конца, как начало совершаться невиданное дело: половцы, узнав, что приведен мурза Гемябек, побросали грабеж и всей толпой прибежали смотреть на него. Видимо, мурза этот был половцам хорошо знаком — они стали просить Даниила Романовича, чтобы выдал им Гемябека.

Даниил колебался. Видно было, что мурзу, если выдать его, не просто убьют, а замучают. Половцы, видя нерешительность молодого князя, обратились тогда к Мстиславу Мстиславичу. Говорили, что мурза этот разорил несколько их веж, причем — с особой жестокостью. Рассказали, что будто бы Гемябеку подносили младенцев, подбрасывали — а он рубил их на лету пополам. После такого рассказа Мстислав Мстиславич велел Даниилу отдать мурзу беспрекословно. Даниил не спорил.