Придон

– А где падали мои слезы, – ответил он горько, – там прожженный камень до самых глубин! Итания, я не могу без тебя, и я должен тебя взять.

– Так возьми, – произнесла она тихо. Легкий румянец коснулся ее щек, растекся жаркой краской, воспламенил лоб и шею. – Я твоя по праву… и еще потому…

Она запнулась, он жадно смотрел на ее губы. Она закончила едва слышно:

– …потому что я – твоя.

Он придвинулся, она опустила голову ему на грудь. Он замер, не веря в свое счастье.

– Я люблю тебя, Итания, – прошептал Придон. – Я пришел, чтобы взять тебя. Так велят боги!

– Чьи боги? – спросила она шепотом с его груди.

– Боги, – ответил он. – Когда я вижу во снах или в видениях твое лицо, я становлюсь богом сам. Тогда мне все удается, на мне быстро заживают раны, я усмиряю диких зверей, я вижу червей в глубинах земли и движение сока в стеблях цветов! Я заставляю самых жестоких плакать, а непреклонные по моему слову прыгнут в седло и поскачут в ту сторону, куда укажу. Я могу все… не могу только причинить боль или обиду тебе, Итания! Здесь даже бог во мне становится твоим ручным зверьком, которого ты вольна приласкать, и тогда он готов умереть от счастья, вольна пнуть и велеть убираться, и тогда он умрет от горя, едва выйдет за двери, но не посмеет тебе воспротивиться… Я очень, очень… я безумно люблю тебя, Итания! Нет таких слов, я их искал, мучился, стонал и рвал на себе волосы, придумывал сам, но нет таких слов, чтобы высказали… чтобы выразили…

Он задохнулся, умолк.

– Но почему вот так? – спросила она.

Он сказал беспомощно, с яростью в голосе:

– Я не знаю! Это не я шел, меня вела… другая сила! Людские силы перед нею – ничто, прах, пыль, клочок тумана! Не должен любить тот, кто не сможет с этой силой справиться… Я – не смог! Я пытался, видят боги, пытался. Но я не смог!.. И потому я здесь с войском, потому горят города, пустеет земля, даже звери бегут перед артанами, что подобны степному пожару…

– Ты будешь брать город?

– Я возьму тебя, – ответил он яростно. – А город… да, возьму, но что мне город? Я возьму тебя, ибо я должен тебя взять… как берет артанин, как берет мужчина – по своей воле!

Она сказала горько, ему почудились печаль и насмешка в тихом голосе:

– Ах да, не потерять лицо… Сохранить честь, достоинство, имя. А то, что горят города, опустошена земля, десятки тысяч уже погибли…

Он отмахнулся:

– Что жизни? Бессмертных среди них не было, все когда-то да умрем. Чуть позже или чуть раньше – велика ли разница? Зато деяния наши взвеселяют наших праотцов, что смотрят за нами, Итания!

Она нахмурила брови, взгляд стал задумчивым. Сердце Придона остановилось в отчаянии, вдруг почудилось, что она рассердилась, но Итания спросила неожиданно мягко:

– Придон… если я сейчас уйду с тобой, как ты поступишь?

Он растерялся.

– Со мной? Как?

– Как хочешь, – ответила она просто. – Как скажешь.

Он тоже сдвинул брови, глаза потемнели.

– Я возвращусь к себе. В свой лагерь. К артанам.

– Я пойду с тобой, – ответила она. – Я уже бежала за тобой, Придон. И мне было все это время не легче, чем тебе, Придон! Ты хотя бы чувствовал свою правоту… А что могла чувствовать я?

Он пошатнулся, удар был неслыханной силы.

– Итания, – простонал он раздавлено, – ты… ты здесь страдала?

– Ты даже не предполагал?

– Итания, я… Итания!

– Я пойду с тобой, – повторила она. – Я могу выскользнуть отсюда тайком… постараюсь выскользнуть. Если ты знаешь, как нам выбраться из города тайно, мы выберемся. Если нет, то я сегодня же уговорю отца отпустить меня! Знаю, он будет против, но я сумею. Я сумею…

Он сказал медленно, с таким усилием, словно поднимал горный хребет:

– Итания… теперь я должен взять город. Это предрешено. Это… это надо. Иначе я как будто тебя не взял, а… мне отдали. Нет, мне подали!.. Я – Придон, тцар Артании. Даже от богов я не приму подачку! Да боги и не решатся. Я возьму, Итания, тебя вместе с этим городом. Это такая мелочь – город, но эта мелочь почему-то важна для моего войска, для моих волхвов, полководцев, пророков, оракулов. Почему-то это важно для меня самого… для того, что я есть… и для того, что во мне есть.

Крупные прозрачные слезы покатились по ее бледным щекам.

– Придон, – воскликнула она, – так… не должно быть! Измени все! Ты – хозяин всего! Ты можешь сделать все иначе!

Он сказал горько:

– Я не могу изменить себя, как я могу изменить мир? Это наваждение терзает, ведет меня могучей дланью, я живу для тебя и творю для тебя. Я – песчинка той неслыханной мощи, что пробудилась во мне и ведет меня. Я возьму этот город, войду в этот дворец, и наши волхвы соединят наши руки. Так начертано высшими силами. У меня нет сил им противиться… даже если бы захотел и… стал противиться.

Ее прекрасное лицо медленно твердело, слезы высохли, в глазах появилось незнакомое ему выражение.

– Разве ты не герой, Придон? – спросила она медленно. – Разве не ты добыл меч Хорса? Ты не песчинка, ты сам тот ураган, что может принести как большую беду, так и тучу с дождем на высушенные поля!

Он покачал головой:

– Мог бы, я бы отказался от любви к тебе, ибо ты истерзала мне душу и сожгла сердце! Я уходил в Степь, там кричал и плакал, ибо слез артанина никто да не узрит.

Ее голос был все еще полон печали, но в нем прозвучала новая нотка:

– Придон, умоляю тебя, откажись.

– Не могу, – шепнул он.

– Придон, я встану на колени. Я поклянусь быть твоей рабыней…

– Нет! – воскликнул он в ужасе. – Это я твой раб!

Она помолчала, он ощутил растущий в нем страх. Ее лицо стало еще тверже, даже ее губы, похожие на спелые черешни, теперь как будто вырезаны из розового мрамора.

– Если не можешь, – услышал он ее шепот, похожий на голос северного ветра, – уходи. Да свершится то, что должно свершиться.

Она высвободилась из его рук, Придон замер, ее голова отстранилась от его груди, и он ощутил настоящую резкую боль, словно она выдирала из него сердце.

– Итания! Не будем противиться богам!

– Куявы не так слабы, как ты думаешь, – прошелестел ее голос. – Мы умеем противиться и богам тоже.

Внезапный гнев всколыхнул ему грудь, кровь вскипела. Он властно протянул к ней руки. Итания отодвинулась, от слез остались только блестящие дорожки. Она смотрела на него все еще с болью, но в глазах было незнакомое выражение… или то выражение, которое он видел только на лицах гордых артан.