Приевшаяся история

Я прижал ее, не давая дышать. Спрятал в себе, окутал и отгородил от самих грустных мыслей. Свобода. Она всегда чувствуется несколько болезненно. Другое дело, что я терплю любую боль.

========== Удивительное рядом ==========

Вот ведь странное дело: столько лет люди бьются, ищут смысл жизни, — а надо просто радоваться и все!

(Фэнни Флэгг «Рай где-то рядом»)

Время очень редко штука растяжимая. Значительно чаще оно имеет свойства сжимающейся пружины. А уж когда выстрелит, мало не покажется!

Марийка в очередной раз показала высший класс собранности. Ее перестали сотрясать беззвучные рыдания. Леди шумно высморкалась в мой платок и глянула на аккуратные наручные часики. Как кстати!

— Сколько времени мы потратили на визит?

Я волен был выбирать любую формулировку. Злодей был освобожден от оков бренной плоти, оплакан и, будем надеяться, упокоится с миром.

— Ты не поверишь, около сорока минут вместе с подъемом к дому. Наш трансгрессионный след отлавливать не станут. Я предлагаю отправиться туда, куда мы действительно могли приехать.

Я вновь повиновался, увлекаемый в вакуум трансгрессии. На холме высились настоящие, а не замаскированные руины Вышеградской крепости. Немного послонявшись по достопримечательностям средневекового городка, в котором на нас могли в свое время как надеяться, так равно и предать огню за ведьмовство, хлебнули духа его волшебства. Далее наш маскировочный путь лежал пешком. Совсем не утомительно, через поля и лес, скорее по ровной местности –холмистая оставалась по другую сторону реки.

На исполинской поляне, укрытой от постороннего взгляда естественным способом: несколько углубленным положением относительно остального уровня земли и грядой почти полностью сгладившихся древних гор, – располагалось прекрасно оснащенное поле для квиддича.

— Это центральный стадион всей Венгрии. По мировой классификации на двенадцатом месте по степени защищенности! — не без гордости вещала мадьярка.

Наши действия были как кощунственны и отталкивающи, так и умны, расчетливы. Некоторое количество народа могло свидетельствовать при случае, что видело нас именно здесь. На вооружении у нас, как у преступников со стажем, всегда была возможность чистки памяти.

Матчи в теплое время года проводились на регулярной основе. Время следующего близилось. Но мы еще немного прогулялись, купив по пирожку с ливером (есть хотелось со страшной силой) и флажку. Марийка рассказала мне, как полному профану в квиддиче, что лучшей командой Венгрии являются «Вышеградские воробьи». Мы купили билеты и присели на трибуны, наслаждаясь легким весенним ветерком, свежестью воздуха и захватывающей игрой. Не болгары, конечно, но колорит квиддича Восточной Европы ни с чем не спутаешь.

Виртуозные летуны проносились перед глазами, выделывая всевозможные финты. А от комментариев в самое ухо мурашки дружно топали по спине.

— А я не летаю… на метле…

В ответ она округлила глаза и ухватила меня за руку, давая понять, что мое свободное время отныне занято.

Но я ведь не говорю, что не летаю вообще. Способность к подвижной самолевитации с некоторым ускорением и присущими действу спецэффектами вызывает неприятные ассоциации. Предмет это темный, не имеющий ничего общего с распространенным левикорпусом, являющимся ничем иным, как детской забавой.

Номерок в частной гостинице открывал чудесный вид с маленького балкончика на цветущий палисадник. Вечерело, воздух немного посвежел. Но мы не спешили закрывать деревянные ставни и распахнутые настежь створки окна. Тем более я мог обнимать любимую, трансфигурировавшую простынь в широкую сорочку до пят с рукавами. Странное дизайнерское детище съезжало с одного плеча, обнажая его острые косточки.

— Думаешь остаться?..

В искусстве задавать трудные вопросы нет ничего сложного. Надо только самому быть готовым к любому ответу. Не то чтобы в жизни не хватало элемента драмы. Мы не на ярмарочной площади познакомились и почувствовали все, что нас теперь объединяло. Не хотелось просто, чтобы оставались недомолвки и планы «Б» на личную жизнь.

Я почувствовал, как ее тело еще немного потяжелело. Она совсем облокотилась, неподвижно устроив руки поверх моих. В этом положении мы были вновь конгломератом, неразделимой субстанцией. Горазда она была находить верные ответы, не состоящие порой из слов. Но Марийка заговорила тихо и сдержано:

— Я должна уже начать обижаться на тебя за то, что ты постоянно пытаешься дать мне возможность передумать. Твои попытки не прибавляют тебе ума, а мне – самомнения. Но мне наивно кажется, что я знаю, куда ты клонишь каждый раз. Северус, счастливая случайность нашей встречи, стечение обстоятельств, заставивших нас вникать в мысли и чувства, руководящие нашим поведением, перечеркивают все, что было до тебя. Я там, где ты. И только если ты надумаешь остаться здесь, то милости прошу!

— Здесь всегда будет там, где мы вдвоем. Я могу руководить операцией дальше?

— Только не на Белтейн! На празднике будешь поклоняться мне! — она улыбнулась, я не видел этого, но ощутил по резкому рывку веселья, поднявшемуся винтом от солнечного сплетения.

— Значит, от набедренной повязки из коры и листьев мне не отвертеться?

— Скучно знать все наперед. Я официально разрешаю тебе избежать позора соблюдения языческого культа и не прикрываться вообще. Не думаю, что действо будет массовым!

Она развернулась, кокетливо теряя и так неизвестно на чем державшуюся одежду, и заставила забыть напрочь, о чем была перепалка. Только на рассвете, заказывая у сонного администратора ранний завтрак в номер, подумал попутно, что серьезность обсужденной темы была ничтожна. Куда страшнее и ответственнее выглядел выбор, обозначенный премудрым долоховским банником.

Мое отсутствие длилось всего несколько минут. Но возвращение заставило пробудиться первобытный ужас. Спала она сегодня беспокойно, что было закономерно. Но сейчас рисунок тела под тонким покрывалом – свернутая на боку в позе зародыша. Она дышала тяжело и хныкала, не отпускаемая сном. А когда я взялся будить настойчиво, по прижатой ткани расплылось алое пятно.

Я не в лесу живу, и все же женские циклы остаются непознанной, кажущейся лишней в этой жизни деталью. Да и с моим дотошным характером пришлось с ними ознакомиться. Неожиданно! Она подскочила, рефлекторно потянула одеяло выше, потом попыталась воткнуть его между ног. Опомнилась и велела не смотреть. А я, хмыкнув, сгреб ее с ворохом белья и направился в ванную.

Под душем, действительно, предпочитая глянуть в лицо, задал вопрос о наболевшем:

— Выкидыш?!

Легкой рябью, сменяясь, пробежало несколько выражений: от задумчивости, до безотчетного веселья и тут же такого ужаса, который видеть не хотелось. Она зачем-то притянула мою голову под воду и вниз, заставляя прижаться ухом к животу. Как будто там можно было что-то расслышать.

— Нет! Это стресс. На неделю раньше. Но от этого не легче. Больно, ужасно больно!

А вот с этим можно было бороться. И все на свете запрещенные вещества не понадобятся в одночасье, когда есть известные рецепты и готовый состав в кармане с чарами невидимого расширения.

Хочешь не хочешь, а год надо было заканчивать и только потом думать, что делать дальше. А ведь мысли, их бесконечный бег, присущий мне как мыслящему существу, были о самом разном и почти всегда приходили к тому, что я не желал бы так мешать личное с общественным. Нам слишком хорошо было в тесном мирке двух единомышленников, людей внезапно нашедших опору и счастье друг в друге, что ни понимания, ни молчаливого недоумения с осуждением не хотелось.