Приговор
Шрифт:
Виктор пожал плечами:
— Понятно — что.
— На следствии вы ничего не сказали о встрече с ними. Почему?
— Мы знали, что нам все равно не поверят.
— Чему не поверят?
— Что когда мы с ними... Когда мы с ними разговаривали, у меня случайно выпала расческа.
Курдаков поднял над головой узкую металлическую расческу. Он держал ее двумя пальцами, показывая Виктору и всему залу.
— Вы говорите об этой расческе, приобщенной к делу?
Одну половину расчески занимал короткий гребень, вторую — длинная ручка с заостренным концом.
— Да, об этой,
—
— Признаю.
— Вам известно, что судебно-медицинская экспертиза определила на ней следы крови Стрепетова?
— Известно.
— Как вы это объясняете?
Зал замер, затаил дыхание. Сержант у входной двери переступил с ноги на ногу; было слышно, как на нем скрипнули хромовые сапоги.
Виктор жестко усмехнулся, повел плечом:
— Объяснять — не мое дело.
Курдаков долго не сводил с Виктора пристальных немигающих глаз. И Виктор в ответ смотрел на него так же прямо, не мигая. Губы его были плотно, в ниточку, сжаты, но казалось, что он по-прежнему умехается.
— Скажите, подсудимый,— продолжал Курдаков,— с какой целью вы приобрели расческу такой странной формы?
— Чтобы причесываться. По-моему, каждая расческа служит для этой цели.
По рядам пробежали смешки.
— Да, но не каждая способна превращаться в колющее орудие...— Курдаков заключил в кулак гребень расчески, и ее заостренный конец преобразился в кинжал, подобие стилета.— Вам не приходило это в голову?
— Я использовал расческу только по прямому назначению.
— И вам никогда не доводилось применить ее как оружие? Или, скажем, хотя бы погрозить ею? Например, когда к вам стали приставать эти... Как вы их назвали?..
— «Крафты»,— сказал Саркисов.
— Да, «крафты». Может быть, вы достали из кармана эту расческу, чтобы им пригрозить?.. А потом обронили ее?..
— Зачем она мне... Для защиты у меня есть несколько приемов каратэ.
— И вы применили их, когда встретились с «крафтами»?
— До этого дело не дошло.
— Кто же первый ушел из сквера — вы или они?
— Мы,— подумав, ответил Виктор.
— Иными словами,— включился Саркисов,— вам пришлось уйти?.. Так?.. Ведь они, «крафты», этого добивались?
В глазах у него блеснула какая-то увлекшая его догадка, он не стал ждать, пока Виктор ответит, тем более, что тот и не спешил.
— И в тот момент, когда, несмотря на каратэ, вам все-таки пришлось уступить... Неужели вы не вынули из кармана эту свою расческу?.. Грозное, между прочим, оружие, ведь Стрепетов-то в конце концов с ее помощью был убит... Не вынули, не пустили в ход, не пригрозили хотя бы?.. Не было этого?..
Виктор молчал долго, сосредоточенно... Федорову казалось — бесконечно долго.
— Не помню,— после тягучей паузы проговорил он.— Может, и было.
— Значит, вы допускаете, что могли в какой-то момент выхватить расческу из кармана?— спросил Курдаков.
Зал снова замер.
Виктор медлил с ответом. Теперь он обдумывал каждое слово.
— Наверное, мог.
— Чтобы если не пустить в ход, то по крайней мере пригрозить ею?
— Наверное, мог,— тихо и невнятно повторил Виктор.
— Могли — пригрозить. А если понадобится,
то и пустить в ход?— Не помню,— сказал Виктор. Было заметно, как округлились его глаза, как неровно он дышит и как утратил прежнюю четкость и твердость его голос.— В ход ее я не пускал. У меня ее перехватили, выбили из руки — подсечкой...
— Расческа выпала у вас из руки — и что произошло с нею дальше?..
— Не знаю. Я ее не подобрал...
Все трое, сидящие за судейским столом, переглянулись.
— Значит, вы утверждаете, что когда вы втроем ушли из сквера, «крафты» остались там и там же, в сквере, осталась ваша расческа?— формулировал Курдаков,— Я правильно вас понял?
— Правильно,— кивнул Виктор.
— Вторично спрашиваю: почему о том, что вы рассказали сейчас, вы умолчали на следствии?
— Вторично отвечаю: мы думали, нам не поверят. Все равно все улики против нас. Так нам было сказано.
— Поэтому... Только поэтому вы и признали себя виновным в убийстве?
— Только поэтому.
Гул возмущенных голосов прокатился валом по залу. Возмущенных, сочувствующих...
Курдаков, потирая переносицу, то ли выжидал, пока шум уляжется сам собой, то ли давал себе передышку.
— Кого вы встретили после того, как ушли из сквера?
— На перекрестке Московской и Кирова встретили Шлыкова, нашего одноклассника, и на троллейбусной остановке возле магазина «Малыш» — Пантюхина из тринадцатой школы.
— Когда это было?
— Я не смотрел на часы. Наверное, минут через десять после того, как мы вышли из сквера, нам встретился Шлыков, еще минут через десять — Пантюхин.
— То есть обе встречи произошли между девятью и десятью вечера?
— Примерно.
— А о чем вы разговаривали — сначала со Шлыковым, потом с Пантюхиным?
— Не помню.
— Так. Что же было потом?
— По пути домой я зашел к Галине Рыбальченко взять задачник.
— И долго вы у нее пробыли?
— Нет, взял задачник и ушел.
— Вы о чем-то с ней разговаривали?
Виктор пожал плечами:
— Кажется, рассказывал про «крафтов», как мы с ними схватились.
— Потом вы пришли домой и сели смотреть телевизор... Кстати, откуда вам известно, что в это время одну передачу заменили другой?
Виктор снова пожал плечами:
— Должны были передавать «круглый стол», в нем участвовал мой отец. Но передачу сняли,
— А что это была за передача?
— Что-то такое про нравственность,— сказал Виктор, помолчав.— Про мораль.— В нарочитой корявости ответа сквозила ирония.
Именно так, знал Федоров, он относился к подобным передачам. Но сейчас, после слов Виктора, все лица, казалось ему, обратились в его сторону, все взгляды сидевших позади вонзились ему в спину...
— Насколько я знаю,— подал голос Саркисов,— ваш отец часто выступал в таких передачах. Они вам что — не нравились?
— Честно говоря, они казались мне довольно-таки примитивными.
— Это в чем же?
— Да хотя бы в том, что в жизни все сложнее. А то и совсем не так.— Виктор отвечал, как в самом начале допроса,— легко, не задумываясь. Он будто гору крутую перевалил .и теперь стремительно несся вниз.