Приговор
Шрифт:
— А кроме того, не терплю поучений,— добавил он.— Желудок не переваривает...
Курдаков и Саркисов переглянулись.
— Вот как — «не терплю поучений»!..—взорвалась Катушкина.— Это кому же и учить, как не родным отцу да матери?..— Она что-то хотела еще прибавить, но Курдаков ее удержал:
— Прошу не отклоняться.— Он перевел глаза на Виктора.— Скажите, какие отношения существовали между вами и вашими родителями? Какие контакты?..
— Какие контакты?..— повторил Виктор, как бы прислушиваясь к незнакомым звукам.
— Например,— постарался помочь ему Саркисов,— вы рассказывали отцу
— А зачем?
— Ну, как... Может быть, он учел бы ваши пожелания.
— Бесполезно.
— Это почему?
— Так ведь сейчас ни у кого из нас вкусы с родительскими не совпадают.
— В чем же именно?
— Да во всем. Наверное, это естественно, если разные поколения,— снисходительно добавил он.
— И однако ваши вкусы кажутся вам... правильней?
— Просто мы воспринимаем жизнь более многогранно.
— И в чем это проявляется?— прищурился Саркисов.
— В музыке, например.— Виктор предупреждающе усмехнулся.— Вы не думайте — Чайковский, Шопен — я не против. Но иногда мне куда приятней, скажем, «тяжелый рок». А им подавай только то, что было сто лет назад.
— А вам эта музыка чем нравится?
— Человек ее слушает и чувствует себя раскованно.
— То есть?..
— Долго объяснять. Это надо самому почувствовать.
— А если хотя бы приблизительно?..
— Ну, если приблизительно... Тогда так. Человек — часть природы, это всем известно. А современная цивилизация приводит к тому, что он об этом забывает. Забывает, подавляет в себе. Чтобы вернуться к природе, нужно расковаться.
— И ловить кайф?..— улыбнулся вдруг Саркисов, блеснув белыми, один к одному зубами.
— И ловить кайф,— с вызовом откликнулся улыбкой на его улыбку Виктор.
И в зале, как рябь на воде, то здесь, то там зазыбились, заиграли улыбки.
— Продолжаем допрос обвиняемого,— нахмурился Курдаков.— Какие вопросы имеются у обвинения? — обратился он к прокурору.
13
Кравцова до этой минуты с подчеркнутым интересом разглядывала у себя на пальцах покрытые перламутром, заостренные на концах ноготки, теперь она не без усилия оторвалась от них и подняла глаза на Виктора. Стекла ее очков сияли, словно промытые дождевой водой. На свежих яблочных щеках круглились ямочки, казалось, она все время улыбается.
— А как же, вопросы есть,— медлительно, врастяжку проговорила она.— Есть вопросы... Скажите, Федоров, сколько вам исполнилось лет, когда вы научились играть в карты?
— Точно не помню.— Было похоже, что-то в Кравцовой, в ее тоне, смутило Виктора, но он тут же постарался это замять.— Во всяком случае, давненько.
— И все-таки?.. Сколько вам было тогда лет — десять, двенадцать?
По рядам прокатился короткий смешок.
— Пожалуй, лет пять,— сказал Виктор.— А может, и меньше.
По рядам вновь прокатился смешок, но теперь он катился как бы в обратную сторону.
— И кто же так своевременно приобщил вас к картежной игре?
— Отец.— Виктор подождал, пока шум в зале уляжется.— Дело в том, что я долго болел, и мы с ним иногда играли в карты. В «пьяницу»,— едко уточнил он.— Не в «очко».
Красная, в расчесах и мелких
волдыриках рожица сына мелькнула перед Федоровым: он тяжело переносил ветрянку... Федоров и сейчас содрогнулся в душе от жалости к тому малышу.— Когда же вы начали играть на деньги?— Теперь все в зале напряглось, все следили за уверенными ходами, которые делала Кравцова, словно разыгрывала хорошо изученный дебют в шахматной партии.
— На деньги?.. Наверное, классе в шестом, седьмом.
— И в это были посвящены ваши родители?
— Я ничего не скрывал, но и специально никому не докладывал. А играли мы на копейки, которые оставались от завтраков.
— Но впоследствии, разумеется, ставки выросли... Третьего марта сего года вам повезло, заявили вы, и ваш выигрыш составил около двух с половиной рублей... Ну, а доводилось ли вам, обвиняемый, зарабатывать деньги собственным трудом? Допустим, те же два рубля?..
— Нет,— сказал Виктор.— Я учился... Да и необходимости никакой в этом не было. Наша семья не нуждалась.
— Еще бы.— Голос у Кравцовой был ровен, как туго натянутый шнур.— А ваш магнитофон... Ведь у вас имеется магнитофон?.. Сколько он стоил?
— Двести с чем-то рублей. Мне его подарили.
— Очевидно, родители?.. Следовательно, такие контакты с ними вы признаете?.. В форме разного рода подарков — с их, разумеется, стороны?..
— Я не просил...
— Да, конечно, вы не просили, вы жили многогранной жизнью... Скажите, вам случалось и раньше, до третьего марта, выпивать с товарищами?
— Случалось.
— И на какие деньги? Много ли денег вообще водилось у вас и ваших товарищей?
— Деньги водились, но ерундовые. Так, по несколько рублей.
— А фарцовкой никто у вас не занимался? У вас в школе?
— Фарцевали по мелочевке, как везде. Ручки, сигареты, ремни брючные, когда в моду входили... Ну, и еще кое-какой импорт.
— И вы тоже?
— Нет,— вскинул голову Виктор,— я этим никогда не занимался.
Он так презрительно бросил это «нет, никогда», что у Федорова на миг чуть полегчало на сердце.
— Вам что же, всегда хватало денег, которые вы брали у родителей?
— Не всегда. Всегда денег никому не хватает.— Он дерзко, без намека на улыбку, прибавил: — Вам, наверное, тоже.
— И тогда? Как вы поступали тогда?— будто не расслышала последних слов Кравцова.— Как и где добывали деньги?
Вот он, тот вопрос, к которому все тянулось... Федоров сжал рукой деревянный подлокотник, напрягся. И вместе с ним, ощутил он, напрягся весь зал.
Виктор помедлил. Глаза его вдруг загорелись и погасли. Он с тусклой усмешкой смотрел на Кравцову.
— Способов много. Например, карты, о них я уже говорил.
— А кроме карт?
— Можно решить контрольную за кого-нибудь, дать списать домашнее задание по математике или физике...
— А еще? Ведь бывало, наверное, что вам с друзьями хотелось... Ну, мало ли чего... А денег не хватало?.. И контрольной в ту минуту не было под рукой?..
В течение долгой паузы Федорову как бы слышалось мягкое, на пушистых лапах, ступание кошки или тигра, постукивание об пол железных когтей.
— Нет,— сказал Виктор почти весело,— грабить прохожих мы не собирались. Мы жили в полном ладу с законом.