Приходи вчера (сборник)

Собака у соседей выла.

Но, привыкшая замечать и тут же трактовать мелочи повседневной жизни, Маня к каждому знаку подобрала случай воплотившейся неприятности. Поскользнулась на дороге и ушибла ногу, обнаружила, что забыла вовремя докупить сахар, у соседей приболел внук. Это очень успокаивало, когда можешь сразу все распознать.

Вышла в тот день поутру на крыльцо, краем глаза зацепилась за что-то непривычное, смотрит, а у калитки в утреннем сумраке фигура какая-то стоит, за штакетник забора держится. Маня аж вздрогнула от неожиданности. Присмотрелась, не сразу, но узнала.

Дочка бабушкиной троюродной племянницы, той самой, которой бабушка свои шепотки передала. Берет малиновый модный, пуховик, сапоги тоже выходные какие-то. В руке пакет полиэтиленовый с изображением котика в цветах.

Знала ведь Маня, какой сегодня день, да так не ожидала тут, у себя в деревне, эту родственницу увидеть, что ничего лихого не заподозрила.

— Клавдюшка, а ты какими судьбами здесь?

— Вот, тетя Маня, проезжала мимо вашей деревни, дай, думаю, заскочу в гости.

И стоит улыбается как ни в чем не бывало. А там крюк здоровенный от ее деревни до Маниной, никак мимо не получается. Хотя кто ж знает, куда Клавдюшка ехала или откуда. Неудобно прямо на улице выпытывать. Маня родственницу в дом пригласила, но та дальше крыльца не пошла.

— Да я, — говорит, — по-быстрому, только поздороваться. Давненечко не виделись.

Это точно, давно. В основном на похоронах встречались, как это обычно теперь у родственников бывает. Последний раз Клавдюшка с матерью приезжала как раз тетушку Манину хоронить в соседней деревне пару лет назад. А так открытки друг другу по праздникам слали на день рождения, Новый год, Восьмое марта, к этому все общение и сводилось. Клавдюшкина ветка родни как-то особняком всегда держалась, собственно, никто и не думал ситуацию менять.

— Сама-то вы как, тетя Маня? Держитесь?

А что держаться, если у Мани вроде бы все в порядке. Дети — в городе, она — здесь, на здоровье не жалуется.

— Ой, что-то в горле пересохло, водички дайте попить. Нет-нет, заходить не буду, наслежу еще, а тороплюсь, тороплюсь.

И так быстро говорила, так заморочила Маню, что та послушно пошла за водой в дом, а когда вернулась с кружкой, Клавдюшка уже у калитки рукой махала:

— Ой, простите, тетя Маня, бегу уже. Счастливо оставаться, приезжайте как-нибудь в гости.

И лишь малиновый берет по дороге мелькнул. Маня только плечами пожала.

Если бы Клавдюшкина мамаша Тамарка вдруг у калитки образовалась, разумеется, Маня сразу заподозрила бы неладное. И если бы эта Клавдюшка ей стала что из еды и продуктов пихать, не переступая порога, тогда бы она тоже сразу заподозрила неладное. А тут заморочила, заболтала. Чего приходила?

Пакет с изображением котика в цветах Маня обнаружила случайно, уже почти в обед, когда и по хозяйству управилась, и с соседями новости последние обсудила. Неаккуратно так валялся в сенях среди обуви и ящиков, как если бы его швырнули через порог с крыльца, не заходя в дом. Раззявился, как беззубый рот, показывает, что в него положили.

Точно, у Клавдюшки в руках ничего не было, когда она так шустро убежала. Может, забыла случайно? Теперь уже не догонишь, не окликнешь, и связаться-то как?

Маня знала, как от нечисти защищаться. Потому Клавдюшка и за калитку только с приглашением вошла, потому и через порог не переступала, на крыльце осталась. Подозревала, что Маня не станет у нее ничего брать. Но все же обхитрила Маню. В пакете с котиком в цветах лежал завернутый в какие-то старые тряпки старый, лысый веник.

Много лет прошло, но Маня сразу его узнала. Веники-то у них бабушка вязала, и всегда какой-то особенный узор пеньковой веревкой на каждом выплетала, что на банном, что полы подметать. Больше у них так никто не умел делать.

Вот, значит, куда он с похорон тогда пропал, вовсе не в реку брошен по бабушкиному наказу. Мало Тамарке оказалось шепотков, захотелось власти посильнее. С тетрадками и книгами заодно бабушкиными шишками завладела.

Никто в семье ни разу не рассказывал, откуда бабушка свой дар получила. Маня точно знала, что бабушка могла и порчу навести, и приворот на смерть сделать, но никогда этими своими умениями не пользовалась. И выгоду себе тоже колдовскими знаниями не привлекала.

Зато стало ясно Мане, почему у неказистой, неинтересной на вид, не самой умной Тамарки муж был и красивый, и обеспеченный по деревенским меркам, да к тому же значительно ее моложе. И не изменял, и пылинки сдувал, и во всем подчинялся. Прожил, правда, недолго, бедолага. Но и потом Тамарка не бедствовала. Вон как у нее Клавдюшка одета модно, современно…

Давно ведь Маня догадывалась, что к чему. Знала.

И сейчас зачем Клавдюшку на участок пустила? Потому что верила: бабушка Тамарке слова отдала, потому что Тамарка сильная. С Маней совсем немного поделилась, а Тамарке позволила веник с шишками забрать, пусть и после своей смерти. Не могло это случиться без бабушкиного разрешения, уверена была в этом Маня. Нарочно глаза отводила, чтобы и отец об обещании забыл, и никто из семьи веник не заметил, не вспомнил про него. А что не помогли все обережные обряды, которые Маня старательно провела, так это потому, что она слабая и никуда не годная перед сильной ведуньей.

Бесполезно было не пускать Клавдюшку, раз пришла она в такой день страшный. И если верес и щучьи зубы саму Клавдюшку не пустили в дом, то все равно она смогла веник подкинуть, от мамаши своей силу получила.

Маня сразу поняла, что Клавдюшка ей кого-то подселила. Сердцем почувствовала. Ведь как этот злосчастный пакет с котиком в цветах увидела, сразу пошла на крыльце и во дворе на следы незваной гостьи соль сыпать, чтобы хоть как-то нейтрализовать напасть, чтобы не вернулась. Но ни одного следа не нашла: считай, полдня сама туда-сюда ходила, все затоптала. У самой калитки по ту сторону только снег был взбит, будто две собаки дрались. Там посыпала, молитву пошептала, но внутри у Мани такая неуверенность была в том, что она делает.

Поздно спохватилась, думает, и следы вроде не те, и вдруг кому невинному подсыпаю. Святой водой пошла везде побрызгала, как раз свежая с Крещения у нее в бутылке стояла. У скотины ладан зажгла, все окна и двери перекрестила.

Веник-то надо на лопате за околицу вынести, да и сжечь, а пока несешь — ни с кем не разговаривать. Уничтожить очистительным огнем вместе с этим пакетом с котиком.

И вот пришла Маня домой с лопатой, а в сенях на табуретке какая-то чужая тетка сидит, сухая, тощая, как палка. Ног не видно, сама как попало одета: то ли в мужскую рубашку, то ли в куртку непонятную, в бесформенную юбку из рогожи, точно как те тряпки, в которые веник был завернут. На голове волосы всклокоченные. Смотрит на Маню заинтересованно и зло, а глаза — как две дыры, залиты чернотой.

Сама тетка очень сильно на Тамарку похожа, какой ее последний раз Маня видела. Тамарка, правда, тогда одета была во все новое, с люрексом и пайетками, на голове — шелковый платок черный с золотой ниткой, будто бы на праздник заявилась, а не на похороны. Но на лицо очень сильно с этой страшной теткой похожа.

А как Маня зачуралась, тетка пропала, будто бы ее и не было никогда. Но Маня отлично понимала, что пропасть пропала, только никуда из дома не делась. И святая вода не помогла. Правда, пока веник был в сенях, там эта кикимора и оставалась, в комнаты не лезла. Но у Мани ведь и иконы в красном углу, и нож в матицу над дверью вбит, и в печь лоскуток с молитвой вмазан. Но долго ли это все будет кикимору сдерживать? Если порчу наводит сильная колдунья, так ей обычные обереги нипочем.