Приходящие из Мора

«…В том, что произошло, я чувствовал свою вину, и все-таки заставил себя вернуться на поляну. Очень долго шел назад — так далеко я, оказывается, успел убежать. Придя на место, я увидел обгоревшие факелы, торчавшие из оплавленного снега. За скалой обнаружил груду ножей и еще какие-то предметы, по которым понял, что здесь, действительно, собирались принести жертвоприношение, только вряд ли для этой роли предназначалась домашняя животина. Уж больно крупными были ножи и к тому же они оказались чистыми. Это могло означать лишь то, что неизвестная мне жертва убила своих палачей раньше, чем они могли это сделать с ней. Пройдя еще несколько шагов, я обнаружил многочисленные следы крови на снегу, но ни одного тела.

Продолжая испытывать страх, и противясь ему, я закричал, призывая хоть кого-нибудь, пусть это даже будет напугавший меня демон. Мне показалось, что в ответ на мои крики дикий хохот донесся из леса, но, прислушавшись, я понял, что это далекий волчий вой.

Я помню, как я топтался на поляне, кричал до хрипа в груди. В глубине души я понимал, что совершил нечто страшное, и уже ничего нельзя вернуть вспять. Совсем продрогнув, я побрел обратно в скит, захватив с собой один из тлеющих факелов — на случай, если придется обороняться. По пути я заметил, что в лесу мелькают тени. Это были волки. Страх снова влился в мою душу. В скиту никого не могло быть, но всю следующую ночь мне мерещились чужие голоса, крики, шорохи. Я просыпался в поту, подкидывал дрова в печь, чтобы пламя огня сквозь щели дверцы хоть чуть-чуть освещало келью. Иногда мне казалось, что в окне возникали горящие глаза и лицо того демона, что передумал нападать на меня, предпочтя расправиться с своими мучителями, но это был лишь отблеск огня в печи. В болезненной лихорадке я провел всю ночь. Утром страх частично отступил, и постоянно возникали мысли о том, что кто-то из людей все-таки мог уцелеть и вернется. Как бы я хотел, чтобы так и случилось — чтобы они пришли и распекли бы меня, может быть, даже наказали. Но это была наивная надежда, разум подсказывал, что никто из них не выжил, да и мне следует бежать.

Днем я снарядил телегу, запряг в нее лошадь, вторую привязал сзади. В скиту еще оставалась разная живность, но как ни жаль мне ее было, пришлось отворить все загоны. Я знал, что, как только я уеду, стая волков ворвется сюда (и не только волков), и ни одна божья тварь не избегнет ужасной участи, но другого выхода не было. Быстрая кончина от чужих клыков лучше голодной смерти…»

«… Пока я отпирал засовы, что-то произошло во дворе и истеричное ржание лошадей заставило меня бежать обратно. Когда я выскочил на внутренний двор, то увидел, что одна из лошадей в бешенстве крутится возле перевернутой телеги, пытаясь вырваться из упряжи, а вторая лошадь валяется на снегу со вспоротым брюхом и на ее туше сидит ужасная черная тварь. Она была похожа на огромного ворона и летучую мышь одновременно, а тело отвратительно напоминало человеческое.

Не помню, откуда у меня взялось ружье — видимо схватил его, собираясь в дорогу, да так и не выпускал из рук, и я выстрелил в эту тварь сразу из двух стволов. По крайней мере один заряд попал в цель и раненое чудовище отпрянуло. Сделав несколько мощных взмахов крылами, оно тяжело перелетело через забор. Я обрезал упряжь, насилу успокоил лошадь, вскочил на нее и без остановки помчался вон…»

«…Так и не заставил я себя вернуться в Мору, хотя бы на один день. Если бы ты знал, как часто подступает ко мне чувство вины, а еще страх перед неизвестным: не дает покоя та тварь — адова птица из преисподней.

И по сию пору она иногда является мне во сне. А «монахи» и «ученые мужи», погибшие в лесу, — как я теперь думаю, были стражами демонов. Впоследствии я пытался рассказать увиденное разным людям, но меня принимали то за сумасшедшего, то за невероятного выдумщика. И дети мои, не все, конечно, с опаской воспринимают мои рассказы…»

Лука снова посмотрел на дату — 1954 год. Так давно. Его родители еще только на свет появились.

Он был очарован этой историей. Несмотря на то, что записана она была более полувека назад, а впервые рассказана еще раньше, это был почти готовый сценарий хоть для голливудского фильма ужасов. Конечно, Стрельников не верил в подобные истории, а уж тем более в физическое воплощение зла, и рассказ старика Курбатова казался ему обычной искусно сработанной «страшилкой», историей вроде гоголевского Вия. Но, тем не менее, весьма и весьма занятной.

По прочтении, Лука сфотографировал все странички любопытной тетради и сделал с полученных файлов копию на ноутбук. Тетрадь он положил в шкаф и вспомнил о ней несколько недель спустя, когда встретил родственника товарища.

— Почему Серега не заходит в гости? — спросил он у того.

И был огорошен страшным известием.

— Разве ты не знаешь? Он же умер!

— Умер?! — поразился Лука. — Когда?

Дата смерти отличалась от времени получения письма всего на три дня. Как объяснил родственник, Сергей уехал в экспедицию, куда-то к черту на кулички и заразился там инфекцией вроде сальмонеллеза. Их было шесть или семь человек — двое погибли. Мгновенный приступ, резкий скачок температуры и организм не выдержал интоксикации. Будь они в городе, ничего страшного бы не случилось, но они оказались в таких краях, где о службе скорой помощи знают только из книжек, даже телевизоров нет. Когда их доставили в больницу, Сергей уже был мертв.

Эта новость потрясла Луку. Ужасно было осознавать, что он уже никогда не увидит Сергея. Никогда! И только память будет с болью подсказывать ему, что был когда-то в его жизни человек, которого он считал лучшим и единственным своим другом…

4. Мора

Дорога снова пошла плохая. Уже стемнело, ехали с зажженными фарами. Вдобавок оказалось, что колея местами так сильно промыта, что двигаться приходилось пешим ходом. Противясь мысли о том, чтобы сделать ночевку в лесу, Лука продолжал гнать машину, стараясь не спрашивать лишний раз, долго ли еще осталось, и вообще — та ли дорога.

Гнать вперед — пока едется. Он не мог признаться Виктору в том, какие мысли его терзают. И без того уговаривал себя: «Что ты, никогда не ночевал в лесу?» Но тут же давал волю пугливой мысли: в таком лесу — ни разу!

Он замечал, что и Виктор нервничает, но старается не показывать этого. Только поглядывает на одометр да на часы. Брат, видимо, прикидывал возможные варианты и пришел к убеждению — не доберутся они до Моры без ночевки. И, когда «Уазик» подпрыгнул так, что бухнуло что-то в подвеске, Виктор махнул рукой.

— Ты за машину не боишься? Хватит, Лука, остановись! — крикнул он, когда «Уазик» подбросило очередной раз.

Стрельников словно только и ждал этой команды. Он убрал ногу с педали газа, выключил скорость и дал машине возможность остановиться самой. Ощущение было такое, что в тот же самый миг на него навалилась такая дикая усталость, какой он ни разу не испытывал за все поездки.

— Не думал, что здесь дорога такая скверная будет. Ты устал, давай отдохнем.

Лука кивнул. Зачем-то выключил фары. В первую секунду стало черно вокруг, потом обнаружилось тусклое свечение сверху — солнце зашло, но слабый свет его отражался от ряби перистых облаков, зависших на огромной высоте и видных в просвете дороги. Лука передернулся, заметив, что одно из этих облаков удивительно похоже на подобранный им коготь.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Но Виктор молчал, и тогда Лука рассказал о том, что его тревожило в первую очередь.

— В Тихоновке все смеются, небось, над тем стариком, Лёликом. А знаешь, он мне рассказал, что его не менее сумасшедший дед вырезал над мостом фигуры диких чудовищ и когда был пьян, пугал прохожих, прикидываясь такой же тварью. Кричал, что сатана вырвется наружу, и мертвых будет воскрешать для своих черных дел. Его даже за это поп анафеме предал.

А затем Лука вкратце поведал брату о прочитанной им истории. Виктор слушал, не проронив ни слова.

— Вот мы с тобой вроде бы два современных человека, — продолжал Лука. — А не к черту ли пошла сегодня наша современность? Ты в пионерском лагере друзьям страшилки рассказывал, а? Чего происходит-то?

Он пихнул Виктора в плечо, раздосадованный его молчанием, и тот словно очнулся.

— У нас на дальней лесосеке однажды бригада пропала — шесть человек. Долго искали. Полгода прошло, уже забывать стали. Я с другой бригадой поехал на тот же участок. Между делом хотел поохотиться, собаку с собой взял. Снежок — лайка. Если бы не он, кто знает, как обошлось бы. Мы в палатке спали, когда он заворчал вдруг. А я тоже услышал, как кто-то топочет рядом, хрустит ветками и дышит тяжело. Если бы медведь был, Снежок бы так не струсил, привычный был. Заскулил. Тихо так. Я и сам испугался, когда понял, что Снежок дал слабину. Распихал товарищей, чтобы их до инфаркта не довести, а потом как шмальнул несколько раз в темноту! Всю ночь потом не спали, но зато Снежок дрых как счастливчик — он-то чуял, что опасности больше нет. А утром мы обнаружили, что с нашей «Дружбы», которая под навесом лежала, кто-то содрал наклейку с голой бабой. Скажи мне, нужна ли какому-нибудь зверю наклейка? Сама голая баба, может, и сгодилась для кормежки. А наклейка? Не нужна. А знаешь, кто ее налепил на пилу? Лева Гаврилов — из той самой пропавшей бригады. Вот такая ерунда.