Приключения 1976

— Ну, каково? — воскликнул Алексей Львович.

Из своей комнаты вышла Ася. Она тоже была радостна, большие глаза ее влажно поблескивали.

— Я не могла поверить, пока не увидела сама это письмо, — сказала она, сияя. — Какое счастье для отца, для меня! Оказывается, им это нужно.

— Что и кому? — спросил Андрей, целуя Асе руку.

— Большевикам — искусство. Подумать только: целая экспозиция отцовских картин! Здесь даже слушать о них не хотят, а в Дрездене три лучших полотна пылятся в запасниках: «Курдский праздник» и две «Горянки». Так, папа?

— Боже мой, — воскликнул Алексей Львович, — чего же я жду? Надо послать за шампанским, за тортом! Нет, лучше я сам схожу. Ты только, Асенька, не отпускай, ради бога, Андрея Дмитриевича. — На ходу поправляя длинную седую шевелюру, Алексей Львович убежал.

— Андрей Дмитриевич, — сказала она, помолчав. — Я не должна говорить о многом, но не могу ничего от вас скрывать. Особенно теперь. Я все скажу. Какое мне дело, в конце концов, до всей этой политики!

— Мне не хотелось бы, чтобы из-за меня…

— Слушайте! — перебила Ася. — Синяев пошел специально затем, чтобы изобличить вас.

Лицо Андрея выразило искреннее недоумение.

— Как вы не понимаете! Синяев проберется в Ташкент, в Москву, там есть люди, которые помогут ему узнать, тот ли вы человек, Андрей Дмитриевич, за которого себя выдаете.

— Вы должны уехать, Ася, — твердо сказал Андрей. — И вы, и Алексей Львович. Здесь вы погибнете. Вы — люди, они погубят вас. Вы знаете, о ком я говорю.

— Да, знаю, — и она с отчаянной надеждой спросила: — Вы возьмете нас с собой? Мы уедем в Париж?

— Нет, — ответил Андрей. — Вы должны уехать в Россию.

Что-то грохнуло в соседней комнате, будто нечаянно уронили тяжелую вещь.

Андрей рывком открыл дверь и вошел в мастерскую Алексея Львовича. Это была низкая двусветная комнатка, сплошь заставленная мольбертами, пыльными полотнами в подрамниках, ящиками из-под красок. В углу, у широкого окна, небрежно листая толстую книгу, сидел на раскладном табурете Семен Ильич Терский. Он привстал и вежливо поклонился.

— Как вы смели… — в ужасе произнесла Ася.

— Вернее, я не смел, — произнес Терский, — не смел помешать вашему воркованию. — Он заметно волновался, лицо у него пошло пятнами, и появилось на нем, кроме обычной желчной раздраженности, откровенное выражение страха и, что было более странно, горя — обыкновенного человеческого чувства, которое, казалось, недоступно Терскому.

— Вы все слышали? — спросил Андрей. Он стоял на пороге не двигаясь, и Терский тоже напряженно застыл.

— Да, — ответил Терский. Он смотрел в потолок.

— Ну и что же вы намерены делать?

— Доносить, — ответил Терский. — Доносить своим хозяевам. Разве это вызывает сомнение? — Он отвечал Андрею, но обращался к Асе. — Вы, конечно, господин Долматов или «товарищ», простите, не знаю, как уж вас назвать, постараетесь меня ликвидировать? Но не здесь, наверное, чтоб не компрометировать благородный дом.

— Нет, — сказал Андрей. — Вы мне не страшны. Да и убивать вас незачем. Вы уже давно мертвы.

— Эффектно! Хоть в мелодраму вставляй! — Терский попытался ехидно улыбнуться, но толстые губы его дрожали и кривились.

— Идите! — Андрей отступил, открыв дверь.

— О-ля-ля. — Терский боком пробрался мимо Андрея. — Вы ведете себя здесь как хозяин.

— Мерзость! — сказала Ася. — Ничтожество.

Терский втянул голову в плечи, будто его хлестнули кнутом. Он вышел пятясь.

Ася схватила Андрея за руку и на миг прижалась к нему.

— Теперь все, — сказала она глухо и поспешно начала сама себе возражать: — Нет, нет, нет! Надо что-то придумать. Надо действовать! Что же вы молчите, Андрей?

— Все идет как надо, — ответил он.

Три дня спустя ночью у герра Хюгеля раздался звонок. Хозяин сам подошел к аппарату, Шейх Гариби уже две недели отсутствовал, Хюгель был несколько встревожен: неурочный звонок свидетельствовал о том, что произошло чрезвычайное, номер этого телефона был известен лишь узкому кругу особо доверенных лиц.

Звонила мадам Ланжу.

— Я в ужасе, герр Хюгель, — произнесла она дрожащим голосом, — этот русский журналист, господин Терский, с воскресенья не выходил из своей комнаты. Я полагала, он пьянствует. С ним это случалось. Но вот минуту назад я шла по коридору… Я не могу, герр Хюгель. Это жутко.

— Да говорите вы, черт побери! — Хюгель окончательно отбросил этикет.

— Из-под двери вытекла кровь, — простонала она. — Прямо мне на туфли. Кто-то убил его!

— Следите. Запомните все досконально! — коротко бросил Хюгель. — И скажите там вашим идиотам, пусть не вздумают звать полицию. Да! Где Долматов?

— Я точно не знаю, но, кажется, спит у себя.

— Кажется! — передразнил Хюгель в сердцах. — Сходите и убедитесь в этом и не выпускайте из виду ни его, ни остальных.

У комнаты Терского уже стояли Мирахмедбай и несколько обитателей дома. Мирахмедбай повернулся к мадам Ланжу.

— Запомните, ханум: вы услышали крик и позвали меня. Вы поняли? Я вынужден был взломать дверь, желая помочь господину Терскому. — Мирахмедбай достал нож и вставил его в зазор между дверью и косяком. Раздался щелчок. Дверь отворилась. Комната была ярко освещена лампой, висевшей под потолком. Семен Ильич лежал, уронив на стол голову. У ног Терского валялась окровавленная подушка. Мирахмедбай снял туфли, в одних носках вошел в комнату и окинул ее быстрым цепким взглядом. Комната была почти пуста. Жалкая смятая постель в углу и кучка пепла на полу у печки.

— Он все сжег! — Мирахмедбай выругался по-узбекски. — Свинья, а тоже что-то чувствует.

— Эй, люди, кто там? — крикнул он вниз. — Бегите за полицией. Слышите, у нас убийство. Будь прокляты до седьмого колена все эти скоты, которых я из милости приютил под своей крышей. Всех разгоню, всех!

Дверь из крайней комнаты отворилась. В коридоре показался Андрей. Он был заспан и сердит.

— Что за шум, господа? — спросил он, приблизившись. Заглянул в комнату и отшатнулся. — Бедняга, — искренне произнес Андрей.